«Шоа» во Львове - Наконечный Евгений - Страница 10

Наверно, ничто так не вредило (и  вредит поныне) украинско-еврейским взаимоотношениям, как языковая проблема. Ассимиляторы Москвы и Варшавы постоянно пытались лишить украинцев родного языка — основного идентификационного признака, а это значило, что ставится под сомнение само право на существование украинского этноса, который количественно не уступал французам или англичанам. Борьба за сохранение украинского языка стала борьбой за сохранение существования народа. Складывалось впечатление, что еврейское общество, в лучшем случае, не видит этой борьбы или открыто встает на сторону ассимиляторов. По итогам последней переписи 2001 года, свыше 80 % евреев родным признали русский язык. По переписи 1900 года евреи Галиции своим разговорным языком считали: польский — 76 %, немецкий — 17 % и чуть 5 % — украинский. Спустя процент украиноязычных евреев еще снизился. Известно, что евреи общаются на языке населения, среди которого живут. Однако на украинских землях они пользовались языком и культурой господствующих народов, которых украинское население считало оккупантами. На восточно-украинских землях это был русский язык, в Галиции — польский, на Буковине — отчасти немецкий, отчасти румынский, а в Закарпатье — венгерский языки.

У галичан, которые изо всех сил боролись с притеснениями родного языка, такое отношение «домашних» евреев вызвало раздражение и чувство оскорбленности. Евреев часто считали пособниками оккупантов, хотя наивно было требовать, чтобы они встали наперекор государственной ассимиляционной политике и начала ориентироваться на бесправный язык угнетаемого безгосударственного народа. Знание украинского языка у большинства львовских евреев ограничивалось тем мизерным набором слов, которые были необходимы для базара. Но иногда были и исключения.

Сразу за Оперным театром, там, где сейчас торговый центр «Добробут (Благосостояние)», раньше находился главный городской рынок — Краковский. С западной стороны к рынку прилегал квартал старых непривлекательных домов, расположенных так тесно, что образовались узкие улочки. Война и время разрушили около трети из них, правда, без ощутимой утраты для красоты львовской архитектуры. Первые этажи тут занимали, вплотную один к другому, небольшие мануфактурные магазины, товар в которых предназначался, главным образом, для сельского потребителя.

Крестьянки, после того как продали или сдали перекупщикам свои продукты, любили, как женщины, заглянуть сюда, в текстильный квартал, чтобы посмотреть на какие-то новомодные фасоны или купить себе необходимые обновы. В ярмарочный день на пороге приветливо открытых магазинчиков торчали молодые еврейские мальчики, зазывая покупателей. С беспардонной настойчивостью они азартно приглашали клиенток в свои заведения. Бывало, вцеплялись руками за тюк, который галицийские крестьянки носили за спиной, как это было принято в Европе (но не принято в России), и насильно втаскивали женщину в середину. А там опытный продавец молниеносным движением, словно цирковой фокусник, разворачивал перед растерявшимися женщинами каждый раз все другие и другие рулоны разноцветных тканей, восторженно расхваливая действительно добротный товар из Лодзи или Бельска. Продавец божился, что таких дешевых тканей не найти во всей Галиции. Как только простодушные крестьянки, сбитые с толку жалобами продавца, будто он продает свой непревзойденный товар за бесценок, почти даром, себе в убыток, только из искреннего желания такой уважаемой госпоже чем-то услужить, брали в руки ткань, продавец тут же быстро бросался помогать примерить ее перед зеркалом. Он не скупился на льстивые похвалы и женщине, и ее красоте, и вкусу выбора товара.

Эти энергичные бородатые евреи в ермолках из магазинов текстильного квартала стоили настоящих академических дипломов за блестящее знание украинских диалектов и украинской этнографии, не говоря уже об менталитете. Это они по малозаметным, мелким фонетическим оттенкам разговора и деталям одежды удивительно точно угадывали, из какой конкретно местности происходит та или иная крестьянка, и начинали энергичную беседу с покупательницей именно на том наречии, которое употребляли в ее деревне. Услышав из уст чужого человека слова родного языка в привычной домашней артикуляции, удивленные крестьянки теряли присущую им бдительность и вытаскивали из-за пазухи деньги. На тот случай, когда женщина успевала уже по дороге растратить заработок и только грустно, поглядывая на цветастые ткани, разводила руками, продавец не впадал в отчаяние. Безошибочно определив из какой околольвовской деревни происходит клиентка, например из Звенигорода, Черепиня или Шоломии, продавец, чтобы окончательно ошеломить крестьянку своей осведомленностью, еще и называл ей фамилии тамошних священников: Роздольского, Цебровского или Гайовского, и без каких-либо формальностей отпускал товар в кредит под весомое слово «бигме (ей Богу)». О дате возвращения долга договаривались по принятому в деревнях церковным отсчете времени: на Первую Пречистую, на Петра, на Спаса. Таким способом в текстильном квартале украинско-еврейские контакты набирали характер настоящей языковой гармонии с обоюдной выгодой. К сожалению, только там. В Галиции не создался тип украинского еврея, как он создался в польской, российской, немецкой, венгерской или румынской среде. Хотя со стороны украинцев в Галиции, и это следует подчеркнуть, издавна были настойчивые попытки найти общий язык и сблизиться, о чем есть неопровержимые доказательства и о чем пойдет разговор.

До войны на относительно коротком отрезке улицы Клепаровской — от ее начала до стены старого еврейского кладбища — бойко торговали аж семь продовольственных магазинов. На соседних прилегающих главных улицах — Казимировской и Яновской — продовольственных магазинов было значительно больше. Поэтому, у потенциальных покупателей из нашего квартала, в основном наших домохозяек, нередко возникала проблема с выбором магазина.

Мои родители чаще ходили, а иногда посылали и одного меня, делать закупки, как тогда говорили, в склеп (магазин — пол.) старого Гальперна. Их удовлетворял и вежливый хозяин, и ассортимент товара, и, наверно, нравился уютный интерьер магазина. На косяке входной двери висел латунный звонок, и когда посетитель нажимал на ручку, толкая дверь, звучал весёлый, мелодичный перезвон. На этот сигнал из глубины жилых комнат, которые располагались сзади торгового зала, появлялся с хитроватой купеческой улыбкой разговорчивый Гальперн, который с постоянными клиентами не забывал перекинуться одной-другой парами фраз о жизни. В его магазине господствовала милая старосветская солидность. И покрытый медным листом прилавок, и отполированные длительным употреблением дубовые полки, и настольные весы с завитушками старомодного литья, и даже приятный, как вспоминаю, пропитанный корицей, гвоздикой, ванилью и иными пряностями, устоявшийся запах — все это свидетельствовало, что торгуют в этом помещении не одно десятилетие, что магазин существует тут издавна, еще с австрийских времен девятнадцатого века. И правда, старожилы за этим прилавком помнили еще отца Гальперна.

Для окружающих жителей не было тайной, что Гальперн не придерживается государственных торговых предписаний — торгует круглосуточно. После шести, когда закрывались магазины, знающим людям можно было попасть к Гальперну с «черного» хода, через подъезд, и купить из-под полы срочно необходимый товар. Правда, по более высокой цене. Знакомым клиентам Гальперн, как, впрочем, и другие продавцы, отпускал в кредит. Вообще клепаровские продавцы и покупатели лично знали друг друга настолько, то между ними завязывались чуть ли не дружеские отношения.

Налаженную годами, широко разветвленную и удобную торговую сеть Львова советская власть полностью разрушила в течении каких-то двух — трех месяцев.

Частных собственников заменила анонимно бездушная государственная система под названием «Горпищеторг». Маленькие продовольственные магазинчики получили чудное для галицийских ушей название «бакалея», а большие — «гастроном». Не для удобства населения, а для удобства бюрократов «Горпищеторга» вскоре путем объединения магазинчиков провели большое укрупнение. Беспощадная и необдуманная кампания таких мероприятий поглотила все торговые заведения Клепаровской улицы. С тех пор по сегодня тут нет ни одного продовольственного магазина. Хотя, надеюсь, наверно скоро появятся.