Последний пророк - Вуд Барбара - Страница 31

Его сердце волновалось, как никогда прежде. И его набедренная повязка шевелилась от чувств, которые, как он думал, умерли давно.

— Расскажи мне еще что-нибудь о твоей земле, — попросила она, но скорее не из любопытства, а просто чтобы слышать его голос, ей нравился его тембр и звучание, нравилось следить за его губами, когда он говорил, как красиво, словно порхающий голубь, жестикулировал руками.

Он впал в ностальгическое настроение, рассказывая о Толле, о ее великих пирамидах, дворцах, домах и садах вдоль реки, о ее великолепных праздниках и пиршествах, о красивых знатных дамах в роскошных одеяниях.

— А игры! Сколько раз я проигрывал или выигрывал богатство, когда ставил то на зеленую команду, то на красную, на великом поле для мяча.

Пока Хакал говорил и слова потоком лились из его уст, подобно дождю за стеной, Ошитива уснула на тростниковом ковре; ей снилось, как она соединяется со своей семьей и приносит им подарки и еду и благословения от Господина.

Проснувшись, она увидела, что ее укрыли теплым перьевым одеялом. Господина Хакала рядом не было.

Незаметно пройдя сквозь лабиринт комнат, она вышла на площадь, страстно желая увидеть влажное серое небо, а увидела, не веря своим глазам, слепящее солнце на безоблачном небе. Земля была сухой, будто она так истомилась по влаге, что поглотила весь дождь, ничего не оставив людям. Даже река, что текла через каньон, снова была узкой и тихой. Единственными доказательствами дождя были сосуды, которые стояли повсюду. Но так как день становился жарче, драгоценная вода начинала испаряться, и люди стали собирать их и заносить в дома.

Господин Хакал стоял посреди площади, удрученный горем. Ошитива подошла к нему. Когда он посмотрел на нее сверху вниз, в его глазах она увидела нечто новое. Разочарование? Грусть? Нет, хуже… Крушение надежд и иллюзий. Он с сожалением посмотрел на нее, и она заметила, как искорка жизни потухла в его глазах.

Со своих постов на вершине столовой горы примчались дозорные и доложили, что от горизонта до горизонта нет ни облачка. Дождь ночью шел, но это был лишь короткий грозовой шквал. Мокиикс сказал Хакалу, что он видел Койотля в дождевой завесе.

— Бог-шутник смеялся над нами. Койотль сыграл с нами злую шутку.

С далекого юга пятьдесят сильных и смелых воинов вышли из города Толла и направились на север. Много месяцев они, несмотря на жару и холод, взбирались на горы, переправлялись через реки, пробирались сквозь джунгли, умирали от ядовитых змей, диких животных, лихорадки и болезней. Только один из них дошел до Центрального Места. Его нашли умирающим и тут же отнесли к Господину Хакалу.

Перед смертью этот человек произнес лишь несколько слов:

— Город сожжен дотла. Все прекрасные храмы, пирамиды и дворцы разрушены ацтеками.

Пока жители Центрального Места спали, пока Ошитива ворочалась в беспокойном сне, пока некоторые из жителей тайком собирали свои пожитки и потом, крадучись, удирали из проклятой богами долины в поисках лучших земель на севере и востоке, пополняя ряды исчезнувших, Господин Хакал позвал к себе своего старого друга и Главного Министра.

— Нашей империи больше не существует, — тихим голосом сообщил Хакал Мокииксу, пришедшему к нему в покои. — У нас нет короля, города, народа.

Мокиикс упал на колени и, прижав голову к каменному полу, громко завыл, взывая ко всем богам тольтеков.

— Наше пребывание здесь подходит к концу, — грустно продолжал Хакал. — Я хочу, чтобы ты отправился домой и отыскал наших людей, разбросанных по свету. Возьми с собой все небесные камни и перья, все богатство, что мы смогли здесь нажить, и отправляйся. Возможно, ты найдешь свою семью в Чичен-Ице.

Они обнялись, а потом, выпив нектли, сидели и сокрушались по прошлым, лучшим временам. А утром Мокиикс начал собираться в дорогу. Сто рабов готовились нести на своих спинах тяжелую ношу — все небесные камни и перья, соль и серебро — и держать свой путь обратно, к себе на родину. Но, прежде чем навсегда покинуть Центральное Место, Мокиикс без ведома своего принца решил заехать в одно место.

Разбуженная посреди ночи, так как караван уходил ночью, Ошитива почтительно поклонилась Мокииксу, но осталась стоять, пока Мокиикс с высокомерием говорил с ней:

— Мой принц верит, что боги привели тебя сюда для определенной цели, что все, что произошло, было заранее спланировано. Может, все так и есть. Но мы не знаем, привели ли тебя сюда с добрыми или злыми намерениями. Если тобою управляют боги, то, возможно, тебя привели сюда, в Центральное Место, чтобы разрушить его.

— Или спасти его, — спокойно добавила она, уже не боясь Мокиикса.

— Тебе надо знать кое-что. Мой Господин отпустил юношу, который совершил святотатство, покусившись на священную поляну богов. Я бы этого не допустил, потому что если ради богов не проливается кровь, в нашем мире наступает хаос. Я опасался, что решение моего Господина отпустить юношу рассердит богов и разрушит существующую гармонию. Но именно я нарушил равновесие, когда пошел против его воли. Послушание — сердце гармонии. Когда я не повиновался моему Господину, я создал дисгармонию.

Она в недоумении посмотрела на него, а он продолжил:

— Юноша не был отпущен на волю. Я послал ягуаров следом за ним, и они схватили его на дороге. Его продали владельцу рудника по добыче небесного камня, и он отправился на север, в шахты, чтобы в тяжелом труде прожить там остаток своей короткой жизни.

С тяжелым сердцем и с намерением отправиться на поиски Аоте, Ошитива шла по коридорам в покои Господина Хакала, чтобы просить его отпустить ее. Она не хотела рассказывать ему ни о том, что по велению Мокиикса ужасная судьба выпала Аоте, ни о том, что его Главный Министр не выполнил приказа своего Господина. Она собиралась сказать ему, что слышала об этом от торговцев и верит, что это правда.

Когда она нашла его, он сидел, угрюмый и печальный, на троне, единственным его собеседником был Чи-Чи на своем насесте.

Ошитива была поражена, увидев слезы на лице Хакала.

— Почему ты плачешь, Мой Господин? — спросила она шепотом.

— Уже никогда больше на свете не будет такого города, как Толла! Стены храма, покрытые золотом, серебром, кораллами, небесными камнями и перьями, чтобы ослеплять своим великолепием. — Он смахнул слезы со щеки. — Но больше его не будет! Все превратилось в пепел! И это моя вина! — закричал он. Хакал был в отчаянии. — Мокиикс оказался прав! Я попал под твои чары! Я стал слабым.

— Что ты говоришь? — ужаснулась Ошитива.

— Я говорил тебе, что ради блага моего народа я даровал юноше жизнь, — произнес он дрожащим голосом, — что отпустил юношу, только чтобы пошел дождь, но Мокиикс увидел то, что действительно было в моем сердце и чего я не хотел признавать. Я отпустил юношу, желая сделать приятное тебе. Я страстно желал тебя. Я поставил свои личные желания выше нужд моего народа, выше потребностей моих богов! — закричал он. — А теперь мы наказаны за мои преступления.

— Нет! — возразила она ему, положив ладонь на его руку. — Сострадание — не преступление. Мой Господин, Аоте не знал, что поляна была священной. Он ведь простой юноша, сын земледельца, который выращивает кукурузу, ты это знал. Слепая любовь ко мне вела его сюда, и он случайно натолкнулся на запрещенное для всех место. Я уверена, боги не так жестоки, чтобы требовать крови невиновных людей.

Он неожиданно поднялся на ноги, взял ее за плечи, притянул к себе и так крепко обнял ее, будто хотел выжать из нее дух. Он рыдал, зарывшись в ее волосы и осыпая ее шею и плечи слезами. Ошитива тоже крепко обняла его и заплакала, словно желая смыть своими слезами его боль. Если бы все можно было вернуть назад, остановить Аоте, чтобы он не пошел по тропе и не нарушил священного табу!

Потеря родного города и лучшего друга, гибель его великой империи и предательство его богов — вся эта боль Хакала вылилась в его глубоком поцелуе. В его поцелуе было и страстное желание, и острый голод, которого он не испытывал прежде.