Невеста Перуна (СИ) - Ладица Наталья - Страница 12

- Как здоровье, боярин? Водицы испить не желаешь?

Молчание в ответ. Не желая говорить, Вадим пристально, до рези в глазах вглядывался в то, что виднелось там, в углу. Отчего-то было страшно - до рези в животе, до противной дрожи коленях. Как чадо неразумное, проснувшееся от страшного сна и вместо знакомых с детства покоев очутившееся вдруг в зловещем, укутанном тьмой царстве, где из особо тёмного места на тебя вот-вот кинется... Кто? Анчутка? Бабай? Змей Горыныч? Сам владыка мёртвых Ний? Большинство детей в таких случаях с головой зарывается в одеяло в надежде, что опасность не заметит, проскользнёт мимо, улетучится. Не таков был в детстве Вадим, который продолжал упрямо таращиться, оборачиваясь на любой звук, но не упуская при этом из вида опасного места. Чтобы, значит, с открытыми глазами встретить врага. Младшие братья почитали это за великую храбрость. Истина же была в том, что мальчишкой он просто боялся не увидеть, что происходит. Ужасно боялся.

- Впрочем, не обо мне речь, - раздался тот же голос. - Другой встреча эта надобна.

Чуть в стороне вдруг появилось небольшое облачко. Светящееся серебристым светом, оно разрасталось, становилось ярче, наливалось непонятной спелостью. Будто лунный отблеск спустился с небес в покои аскольдовы. Из мрака выступили лавки, столы, сундуки, прочая утварь. Даже черты князя уже ясно можно различить. Повеяло холодом - совсем как зимой в неожиданно открывшуюся дверь. Вот серебристое облачко вытянулось в гигантский кокон - словно у гусеницы, но размером с человека - стало плотнее, явственней. По низу побежали всполохи багряного пламени. Точно завороженный Вадим следил за настоящим волшебством - как снежный кокон, пронизываемый багряными молниями, вдруг рассыпался, явив прекрасную Деву.

О, что это была за красавица! Черты лица совершенны - высокое чело, брови точно крылья птицы, длиннющие ресницы, упругие щёчки, губы нежные, как лепестки шиповника. Превосходная, ладная фигурка буквально светилась сквозь тонкую рубашку, вышитую по подолу багряною нитью. А волосы... Предки великие, что за волосы! Цвета воронова крыла, они плотным плащом покрывали прелестные плечи и спину, спускаясь до самых колен. Кажется, если целый кувшин скатного жемчуга высыпать в эти волосы - все до единой жемчужинки затеряются, запутаются в этих густых волнах, ни одна пола не достигнет. Не дева - Богиня!

- Всё верно, боярин, - вновь раздался вкрадчивый голос Аскольда. - Богиня и есть.

Боярин спустил ноги на пол (в босые ступни тут же будто вонзились тысячи морозных игл) и замер, жадно всасывая взглядом невероятное виденье.

- Узнал ли? - ласково улыбнувшись, спросила красавица.

Ещё бы! Как он мог не узнать её - прекрасное воплощение ночи, зимы, смерти, холода, страшную и прекрасную одновременно госпожу Морену.

- Верно, это я.

- Ты - прекраснейшая из богинь! - разомкнув, наконец, уста, выдохнул Вадим.

Морена рассмеялась - будто звонкие ледяные колокольчики зазвонили. В этом смехе совсем сомлевшему было боярину вдруг почудилось глумливое торжество жестокого победителя. «Да нет, показалось, - решил он, взглядом лаская красавицу. - Не может же она...»

Меж тем богиня начала новое превращение. Волосы её, разделившись, сами собой сплелись в две косы и тут же покрылись сверкающей, как морозная изморозь, тончайшей фатой. Голову её увенчала серебряная коруна, украшенная драгоценными адамантами[3]. Тонкая сорочка заметно уплотнилась, превратившись в красивое вышитое белым по белому платье, обильно усыпанное по подолу и рукавам алым яхонтом[4], жемчугом и адамантом. Величаво, как может лишь богиня, Морена подошла к боярину, тонкими холодными пальцами дотронулась до его щеки.

- Ты силён, храбр, хорош собой, - с улыбкой произнесла она. - Настоящий витязь. Я знаю, с тобой поступили жестоко, несправедливо. Ты хочешь восстановить справедливость?

Точно истукан, сидел Вадим на лавке. От прикосновения этих тонких, изящных пальцев по всему телу разливались какие-то странные токи, заставляющие кожу вздыбливаться, а мышцы нервно подёргиваться.

- Ты хочешь стать МОИМ витязем?

Настоящее счастье наполнило сердце. Да, ничего другого боярин не желал больше. Стать её витязем, её хранителем, её слугой... Тихий смех, похожий на звон серебряных колокольчиков, оборвал мысли.

- Да-да, моим слугой, моим витязем. Только скажи это...

Широко раскрытыми глазами Вадим смотрел в её лицо.

- Всё, что бы ты ни пожелал, будет твоим. Любые богатства, новгородский престол, друзья, покровительство богов. Любая женщина, которую захочешь, будет твоей.

Странно, почему-то никак не удавалось различить очи богине. Пухлые уста, нежные щёки, высокое чело, тонкий нос, изящные брови - всё радовало глаз, но вот очи... Они будто прятались от прямого взгляда.

- Ну, так что, боярин? - чуть нетерпеливо спросила красавица.

Тот совсем уж было согласился, но... Лишь на миг, скосив глаза, он увидел лицо Аскольда. Уста кривит самодовольная и одновременно презрительная улыбка, глаза неприязненно сощурены, на лице - выражение нетерпения и злобной радости. Показалось? Возможно, только это враз отрезвило гордого новгородца.

- Прости, госпожа, но я не достоин...

- Недостойным я не предлагаю такой милости. Впрочем, это твой выбор, боярин. Не пожалей о нём.

Точёный пальчик богини упёрся в чело Вадима. Мир вокруг завертелся, мысли заволокло туманом, свет в очах потух. Как ни противился витязь, сознание оставило его, и безвольное тело повалилось на лавку.

Если ночь была прекрасна и милостива, то утро воздало незадачливому пьянице сторицей. Похмелье вцепилось в свою жертву, как бешеный пёс, безжалостно терзая голову, выворачивая внутренности, отбирая волю и силу. Сухость во рту, резь в глазах, дрожь в мышцах надёжно приковали здорового, сильного мужчину к постели. Между тем, было уже довольно поздно - по крайней мере, бьющее в окно солнце и зной вещали, что время движется к полудню.

Что его единение нарушено, Вадим не услышал, а, скорее, почувствовал. Дверь покоев медленно приоткрылась, и спиной вперёд протиснулась женщина. Точнее, молоденькая девка (чернавка, наверное), смуглая, черноволосая, босая, в простой рубахе, перетянутой пояском. Чем-то она неуловимо напомнила ту ночную красавицу, посетившую его нынче. Впрочем, теперь, наверное, любая черноволосая девка будет напоминать о ней.

- Ну, и здоров ты спать, боярин! - весело, но не громко, пропела чернавка. - Плохо небось? На вот, поправь здоровичко.

Только сейчас новгородец увидел в её руках мису с чем-то жидким, пахучим, горячим, янтарно-золотистым. К горлу тотчас подкатила тошнота, но Вадим мужественно взял из её рук посудину и, стараясь не вдыхать пряного запаха, сделал глоток. Удивительно, желудок, перед этим яростно бунтующий, вдруг успокоился и униженно-заискивающе попросил ещё. Боярин осторожно, даже боязливо принюхался. Нутро тут же откликнулось на запах съестного, но не тошнотворными спазмами, а жадным, восторженным урчанием.

Угощение закончилось неожиданно быстро. К тому времени голова самым волшебным образом прояснилась, казнившая неразумное тело слабость и дурнота вдруг обратились в силу и бодрость, яркость света и громкость звука перестали быть врагами. Вадим блаженно вздохнул, расправил широкие встречи, ласково улыбнулся девушке, протянув ей пустую мису.

- Благодарю за заботу, красавица.

- Не меня, князя Аскольда благодарить надобно, - пожав плечами, ответила чернавка, забирая посуду. Вдруг боярин, ловко поймав её за руку, резко привлёк, обняв за плеча, к себе и крепко поцеловал в губы. Девка, обмякнув на миг, тут же вырвалась и, звонко рассмеявшись, выскочила за дверь.

Вадим встал, потянулся до хруста во всём теле, подошёл к окну. Во дворе сновала челядь, часть отроков под присмотром седоусого воеводы отрабатывала бой на мечах, другая - метала стрелы в столб. Чуть в стороне разминался князь Дир, шутя отбиваясь сразу от пяти воинов. Всё правильно, за делами государственными и воинской выучке забывать не след. Телу ведь только дай слабину - враз леностью и жиром заплывёт. А вот князя Аскольда было не видно.