Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна? (СИ) - Гуревич Рахиль - Страница 37

− Вот то-то и оно, что и я не знаю, − вздохнул Стас.

Стас приехал к нам в город из совсем маленького городка на границе с Казахстаном. Он учился здесь в нашем единственном пищевом ВУЗе на экономическом, жил в общежитии. Отслужил в армии, потом встретил меня и маму... Стасу негде было жить. В этом плане он зависел от нас. Намного позже мама мне рассказала, что и эта зазноба его из Воркуты, она тоже училась в нашем городе, а потом вернулась к себе. Пока он переписывался с ней в сети, он всё выставлял фото нашей квартиры и бабушки с дедушкиной дачи. И его зазноба почему-то думала, что и квартира и дача его. А когда узнала, что не его - прогнала. Стоило из-за этого мотаться к чёрту на куличики, то есть в Воркуту. Неужели было нельзя этот вопрос отрегулировать по интернету. Может его зазнобе по интернету это было неловко, мне бы тоже неловко было задать такой конкретный приземлённый вопрос. Но мама думает, что зазноба просто хотела увидеть свою «ошибку молодости». Увидела и поняла, что действительно ошиблась. Мама говорит, что такое часто случается. Не знаю. Если бы тот мальчик-танцор, ну предположим нереальное, начал бы со мной встречаться, я бы его никогда в жизни не бросила и ни на кого не променяла, независимо от всех этих дач и квартир

− Ты знаешь, Лора, − сказал Стас. − Мамин собес вообще теперь не укомплектован. Все мамины врагини пропали.

− То есть?

− Ну перевелись в субсидии, в отдел субсидий или из-за жалоб граждан их вынудили уйти.

− На маму конечно никто не жалуется?

− Естественно. Одни благодарности. - Стас вздохнул как десять людей одновременно, размешал себе растворимый кофе и хмуро произнёс: − Когда же это всё кончится?

− Боишься, что и тебя коснётся? - как мне не было неловко, но этот вопрос стоял первым на повестке дня, с него и надо было начинать..

Отчим испугался:

− Я сейчас себя хорошо веду, − горячо стал уверять, чересчур горячо.

− Значит, ты признаёшь, что раньше вёл себя плохо?

Отчим молчал.

− А раньше помнишь, Стас, ты если что-то чудил, а мама тебе припоминала, ты говорил, что не помнишь такого.

− Я всегда так покупателям отвечаю, которые пришли на возврат, вот и по инерции − дома.

− Ясно.

− Чего? - заблеял плаксиво отчим.

− Да ничего. Хорошая погода, − нахамила и ушла с кухни.

Глава десятая. Папе всё лучше -- отчиму всё хуже

Глава десятая

Папе всё лучше - отчиму всё хуже

Я и мама ехали на дачу в полупустом автобусе. Летний сезон завершался. Приезжие были не так активны, и уж конечно же сейчас не бронировали места в нашем городе - цены на времянки падали и у реки, и даже, слух ходил, у моря.

Мы проезжали по улице, где возникли этим летом пруды.

− Парк обустраивают, − сказала мама. - Папик наш тоже там. Хорошо ему: есть не надо, пить не надо. Сиди себе и сиди. Всё-таки он фанат своей рыбалки. Даже могила его не исправила.

И мама рассказала, как ей пришлось идти к бабушке Глории, той, в честь которой меня назвали и которая весной не пустила нас даже на порог. Папа наказал мне забрать спиннинг и другие удочки.

− Весь инвентарь наша баба Глория хранила, − улыбалась счастливо мама. − Я сначала-то не хотела, но папа твой начал вздыхать, что тогда ему придётся. Он тоже не хотел.

− Пугать бабушку Глорию?

− Её испугаешь, как же. - мама усмехнулась. − В общем пришлось мне, ради общего дела.

− И впустила?

− Нет. Впустить не впустила. Но удочки и все эти ведёрки-поплавки-крючки-судачки вынесла и даже спросила о тебе.

− Об мне?

− Да. Она твою куклу где-то видела.

− Мою? - я начала панически шевелить мозгами: где могут быть мои куклы? В театре - есть, на выставках - есть. А больше нигде.

− Она видела в больнице.

− А-ааа, − я вспомнила. - Мы оформляли там витрину. При больнице есть аптека. Они попросили смастерить куклы докторов. Одну сделала я.

− Но как, мама, она поняла, что кукла - моя?

− Говорит: похожа на неё... Такое же круглое как у неё лицо.

Странно... Никогда не думала, что мой доктор похож на бабушку Глорию, эту фурию, которая меня ни разу в глаза не видела.

Мы давно проехали эту улицу, где где-то за кустарником удил рыбу папа. Папа реально был вечным удильщиком. По рассказам мамы он удил уже больше месяца. Мы притормозили у фитнес-центра, красивая загорелая девушка вскочила в автобус - сразу видно: приезжая. Местные так до тёмного не загорают. Местные вообще не загорают. Нам это солнце и суховеи эти - поперёк горла давно. Особенно когда включаешь холодную воду, а там тоже тёплая... Трубы, видишь ли, нагрелись... О трубах это мама вспомнила, глядя на девушку. Ещё деньги люди за отдых у нас платят, мда...

Я не сжалась как раньше при виде красивой девушки. Раньше я чувствовала себя сразу уродом. А теперь нет. Я была всем довольна, я похудела, перестала стесняться маму, ну, что я с ней хожу. Я стала увереннее, и даже решила сходить с мамой на реку и не стоять на пляже, сгорбившись и сложив, как тушкан, ручки на пузе под маленькой грудью, хотя там и будут парни, они могут и посмеяться.

− Знаешь, почему мне второй отпуск дали? - спросила мама.

− Папа?

− Да. Отпустили за собственный счёт. И знаешь, Лора: боюсь я за Стаса, нехорошо у меня на душе.

− А я рада папе.

− Нет. Я тоже рада. Но всё-таки всё это очень странно. Пока тебя не было, тОлстая приходила.

− Ты ей рассказала?

− Что ты! Папа твой тогда в твоей комнате сидел, а толстая на кухне со мной.

− Ничего-ничего тёте Наде не рассказала?

− Да нет же. Ты слушай. Он ей стал сниться. Я сказала, что и мне. Ну а что я ещё скажу? Мы с тОлстой и в церковь сходили, и на кладбище я съездила - а надпись на камне еле заметна. И с этим прудом вообще непонятно. Мне иногда кажется, что эти плывуны, если это всё правда, что папа говорит, пруд специально для него организовали.

− Ну почему, мама? Говорят, перегрузили почвы, какие-то подводные воды из глубины бьют. Хорошо, что мы на севере. А то эта южная сторона - как другой город, как Лас-Вегас какой-нибудь.

− Может, стоило тёте Наде всё рассказать? Они же, Лор, всё со Стасом на ножах, пока тебя не было.

− Опять Стас нож хватал? - я испугалась.

− Нет. В переносном смысле. Интеллектуальный нож. Всё у них перебранки. Я думаю, вспоминаю, молодость. Я такая зацикленная с детства. Всё из-за меня. И почему-то из-за этих наших серёжек, которые мы с тобой продали.

− Если папа исчезнет, мне его будет не хватать.

− Да и мне будет не хватать, − просияла мама. - Кому я буду душу изливать? Пока тебя не было, мы с ним обо всём переговорили. Точнее - он молчал, а я всё рассказывала, рассказывала. Обо всём. И о снеге, который завалил в ту зиму, когда ты родилась, всё-всё заволил, так что и с коляской не проедешь. И о скандалах в поликлинике и на детских площадках, и в садике, и в школе. Обо всех-всех обидах и издевательствах. Понимаешь, Лора? Папа и при жизни меня слушал. Ему можно было рассказать всё, что угодно. Он же и мысли читает. Но так хотелось перед кем-нибудь выговорится. А тут всё-таки твой отец, не чужой человек, − мама замялась. - Бывший человек.

− Да не бывший он. В том-то и дело, − запротестовала я. - Душа его здесь, с нами, оболочка какая-никакая с нами, значит он человек, ну а если не человек, то плывун стопроцентный.

Мама ничего не ответила, она и не слушала меня, она смотрела в окно, на проносящиеся перелески, поля, на старенькие почерневшие избушки и новые однотипные коттеджи, на жуткие бараки и пятиэтажные хрущобы, на вереницу машин, скопившихся в очереди к шлагбауму.

− Мам! Он тебе деньги даёт?

− Я сама беру из кармана, − сказала мама, счастливо улыбаясь.

− Странно.

− Почему? Тебе можно, а мне нельзя? - улыбнулась мама.

− Просто мне он в ящик с вилками подкидывает. Откуда у него деньги?

− Ну дорогая, − рассмеялась мама. - Если он смог вернуться спустя десять лет, то уж деньги достать для него-раз плюнуть.