Плывуны. Книга первая.Кто ты, Эрна? (СИ) - Гуревич Рахиль - Страница 62

Босхан Канурович зашёл в пристройку:

− Фотки рассматриваешь? Ну-ну. Артём!

− У?

− До завтра отложим коньки. Я там бугорки отыскал, перезалил.

− Угу.

− А завтра хоть вместо школы.

− Прогноз-то какой, Босхан Канурович?

− Да какой прогноз? До среды, а там оттепель.

− Отл. Завтра пятница.

− Артём!

− У?

− Как там Ника?

− Отл. - мне неохота было болтать насчёт Плывунов.

− Всегда передавай от меня привет!

− Ок.

Я попрощался, почапал домой. Хотелось сесть на кухне, выпить чаю, и чтоб никто не трогал. Но дома я застал маму с папой. Мама рыдала. На полу в прихожей, на ближней к двери плитке, зиял чёрный след, узкий и длинный.

− Что случилось? К вам Большой и Добрый Великан зашёл?

− Почти, − усмехнулся папа. - Не добрый точно.

− Папа! Ты же только завтра должен был быть!

− Сейчас расскажу, − сказал папа, сядь.

− Да что такое-то? Мама! Я тебя не узнаю.

− Нам сказали, что ты погибнешь, − всхлипнула мама.

− Кто сказал? - у меня ёкнуло сердце. Ну да: в Плывуны попадают только мёртвые или родня мёртвых. Босхан, вот, не может туда войти, и архитектор тоже. К ним приходят, им являются, а они сами - ни-ни, вход закрыт. А меня пустили... Я стоял поражённой мыслью: а что если меня пустили, потому что я должен умереть? Ясно, что Эрна мстит тем, кто ей мешал жить. Но Тифу вылечила. А Скворцова убила. Не в прямом смысле, папиных друзей убил образ жизни, но всё-таки... Могла, ведь, Эрна так специально сложить обстоятельства, что получился такой образ жизни? Может ли она запрограммировать ситуацию? Не знаю... хотя... вполне.

Если вы хотите знать, что чувствует подросток, когда ему родная мать говорит, что он должен погибнуть, отвечу: ничего не чувствует. Только руки у меня стали трястись. А так - ничего не чувствовал, во всяком случае паники не было. Непонятные события и Плывуны так меня истощили морально, что я стал абсолютно пофигистски настроенным. Я и раньше-то был пофигистом, привык спокойно реагировать на происшествия. Я просто не мог поверить в то, что умру! Это всегда так: надеешься, что придёшь домой, попьёшь чаю, вытянешь копыта, посмотришь фильмец, в общем, отдохнёшь дома, а тебе - вот, пожалуйста, подарочек.

Чаю резко расхотелось, но я сел за наш маленький кухонный уголок, разлёгся на диване и стал пить обжигающий чай.

− Тут, Тём, какое-то странное стечение обстоятельств. Странность какая-то? - начал папа.

− Да что такое?

− Ну еду я по дороге, голосует человек.

− Ты чего, папа? Совсем уже? Автостопщиков опять стал брать?

− Да в том-то и дело, − стал уверять папа, − что никого давно уже не подвожу. Да ну их. Если скучно, можно радио послушать. А тут сам не знаю как, но притормозил. Человек. Красивый. Немолодой. Высокий. Худой, даже нет... Худые − слабаки, а этот сильный, поджарый. В джинсах синих, чёрной куртке...

− В высоких сапогах с меховой оторочкой, − сказала мама.

− Да. Сапоги я тоже заметил, бросались они в глаза.

− Да дальше, папа! - заорал я не своим голосом. - Дальше-то что?

− Ты, Тёма, не волнуйся. Мало ли, какой дурак что сказал.

− Папа!-процедил я сквозь зубы. - Дальше что?

− А-аа. Дальше?

− Папа!

− Дальше он рассказал, что он ехал из города, и машина у кого-то заглохла - ну морозы же. Он вышел помочь. А оказалось, это бандиты. Они забрали его джип, и укатили. А он стоит давно, голосует и никто, кроме меня не остановился. Он замёрз как цуцик, извинялся, что денег нет - все украли, хочет доехать до полиции, заявление написать. Я стал предлагать сразу же и позвонить, у меня ж там одноклассник Каратаев. А человек говорит: уже звонил, они в курсе, ловят уже. Только до города надо подвезти, заявление написать. В общем, всё очень правдоподобно. Чёрт! Надо было мне Каратаеву сразу позвонить, а не сейчас.

− Не было, что ли, угона? - спросил я.

− Ну. Не было конечно. Развёл он меня. Дальше он отогрелся в кабине, предложил мне сигарету.

− Ты ж не куришь.

− Я и не курил. Он курил. И так мы разболтались. Он многих наших знал.

− Кого это «наших»?

Я допрашивал прям как мама. А мама тем временем сидела, всхлипывала и курила.

− Ну и школьных друзей, и питерских посредников, и, прикинь, даже знал о ресторане, куда я рыбу вожу.

− Отпад!

− Это ещё не отпад. Дальше слушай. И так плавно перевёл разговор на нашу маму.

− Да не на маму, а на квартиру, − сказала мама.

− Ну да. Что он бизнесмен, ищет себе жильё, и вот ему и город понравился наш, и дом этот новый громадный понравился, а квартиры все проданы.

− Ну?

− И я - сам не знаю, Тём, как так вышло!-возьми и брякни, что жена, мол, у меня в Администрации города, и что может подсобить.

− Подсобить, − нервно захихикала мама, повторила сквозь слёзы. - Подсобить. - И опять разрыдалась: ужас какой-то.

− Мам! Выпей вина, съешь мороженое, хватит, мама, плакать. Дай папу послушать, − я старался говорить мягко, ласково, и мама снова тихо закурила.

− Во! И он закурил трубку, такой дым ароматный. Поговорили о табаке. Гололёд на дороге кошмарный, а тут снег пошёл. И быстро так доехали. Как будто не «вольво» у меня, а с... Как-то удивительно быстро до города докатили. Нереально просто. Отвёз его сначала в полицию, уже на нашей машине, не на фуре . Ждал его. Он вышел где-то через полчаса. Я повёз его к нам. И маме нашей позвонил. Так, мол, и так -- дело есть. Мама пришла домой. Я вышел из комнаты, чтобы не мешать, пошёл в ванную. Выхожу, точнее выбегаю из ванной, потому что мама кричит, а этот тип гогочет. Я на него чуть ли не с кулаками: что такое? А он: у неё спросите. И к маме нашей: «Последний раз спрашиваю, согласны?». А она как заорёт: «Н-нет! У меня на вас управа найдётся!». А он: «Да хоть десять управ. Вы в одной поработали, сбежали, и из этой сбежите, если меня не послушаете!» Мама его прогонять, полицией угрожать, а он топнул ногой - и пропал. Понимаешь, Тём, я не пил, я трезвый, у меня на глазах пропал. И вот - след. Не отмывается, я пробовал.

− Плитку заменим, − сказала мама как робот. - Ой. Что-то я спать хочу. Пойду посплю.

И мама ушла в свою комнату, а мы остались на кухне.

− Пап! О чём он просил?

− Понимаешь, Тём, если честно всю правду тебе рассказывать долго. А если то, что тебя касается - он просто предупредил, что если будешь ходить в Плывуны, то погибнешь. Что за Плывуны такие? Ночной клуб новый?

Я молчал.

− Я там был всего один раз.

− И не ходи больше.

− Не буду. Я и сам не хочу. А почему мама расплакалась? Он просто же предупредил её, чтоб я в Плывуны не ходил.

− Понимаешь, Тём, он маме сказал, что ты, чтоб живым остаться, должен людям одним помогать. С ними быть. Они ищут какого-то чувачка по городу, следят за ним. И ты им нужен.

− Почему я? Что за люди.

− Он сказал, ты знаешь. Товарищ твой Денис и его отец, и ещё кто-то там следят за каким-то мужиком, и ты им в помощь нужен. Отказ, сказал этот человек, смерти подобен. То есть твой отказ. И не похоже, чтобы он шутил. Кому ты насолил?

− Пап! Давай так. Я тебе всё рассказываю и чур не удивляться. А ты мне. Я тоже думаю, пап, что мне реал опасность грозит. Давай не будем ничего скрывать. Ни ты, ни я, ни мама. Я и раньше думал, что мама темнит. Даже ни одной свадебной фотки вашей нет. Не говоря о более древних фотографиях. Ну там учёба в школе, мама маленькая в детском саду в образе Алёнушки...

− Откуда ты знаешь, что она Алёнушкой в детсаду была?

− Да просто предположил. В сети фото из вашего времени - там все девочки как алёнушки.

− Ну даёшь, ну и интуиция.

Папа пошёл в прихожую, отодвинул калошницу, пощупал угловую плитку, покачал её, оперевшись по центру ладонями, зацепил пальцем по краю, поднял, аккуратно переложил рядом. Под плиткой была ниша, довольна большая, а в ней - пачки денег, перетянутые резинками, бархатный мешок с бархатными коробочками. (Такие изящные коробочки в ТРЦ в ювелирном отделе, в них под специальными лампами драгоценности переливаются, мерцают.) Папа сказал положить мешок на место, не трогать его, а сам взял фотоальбом. Под ним оказались ещё какие-то конверты большие и пухлые... Папа поморщился и поставил калошницу на место, на незакрытый тайник, плитка так и осталась лежать на полу.