Одноглазый Сильвер, страшный разбойник с острова Фельсланда
(Повесть) - Вяли Хейно - Страница 19
- Предыдущая
- 19/30
- Следующая
— Мику! — укоризненно прохрипел он наконец, — Мику, у тебя нет сердца! Хо-о, если бы ты только подумала о том, что я, специалист высшего класса, смог поработать по своей специальности всего лишь половину ночи и, в довершение всего, меня понизили до положения дворового пса. Но если вдуматься, то разве не ты, Мику, вдохновила меня копать и ведрами таскать этих дурацких червей?!
— Не я, а жадность тебя вдохновила! — глухо отозвалась Мику-Пака.
— Деревянная голова! — оскорбленно ответил домовой. — Именно нашкодить и есть мое единственное призвание и профессия. Настолько-то ты могла бы разбираться в жизни!
Но домовой Тыну не был бы самим собой, если бы стал долго унывать. Его позвоночник понемногу выпрямился, а глаза засверкали. Метлу у порога он, конечно, заметил уже давно. И теперь деловито подошел к ней.
— Ах, что за прелестная вещица! — похвалил он. — Во всяком случае, гораздо более надежная, чем какая-то чванливая деревянная лошадь.
Он оглядел метлу со всех сторон.
— Если бы мне кто-нибудь хоть полсловом намекнул, как она заводится!
— Прыгай в седло и кричи — н-но! — уколола его обиженная Мику-Пака.
— Балда! — огрызнулся домовой, но, подумав немного, уселся верхом на метлу. И сразу с жаром принялся за дело. Он раскачивал ее вверх и вниз, влево и вправо, чертил концом метлы в воздухе и круги, и прямоугольники, и восьмерки, поворачивался к луне носом, хвостом, но не было никаких признаков, что метла собирается сдвинуться с места. Затем домовой пробежался с метлой по двору — только прутики шуршали, — проскакал на ней даже за угол дома, чтобы скрыться от насмешливого взгляда Мику-Паки, кричал метле «н-но!» — но адский предок реактивного двигателя и всех ракетных устройств никак не заводился. Тем временем Тыну исчерпал всю свою сообразительность и, когда он вновь появился из-за угла на глаза Мику-Паки, весь его вид говорил о крайнем волнении. Хвост нервно подергивался, каждый волосок морковно-красного парика стоял дыбом, нос дрожал и светился сернисто-желтым отблеском, а глаза вращались, как два колеса. Сгорбив спину, он с пыхтеньем скакал по двору, волоча по земле шуршавшую метлу.
Губы лошадки Мику-Паки приподнялись над зубами, и от смеха из ее глаз покатились слезы.
— Шевели и ушами, — ржала она. — Шевели ушами тоже. Тогда пойдет!
— Во имя серного чада! — прохрипел домовой и… бросил метлу. Он стоял с обалделым видом и с недоверием смотрел на ведьминскую повозку. Потом опять схватил метлу.
— Во имя серного чада!.. — загремел он. Метла, которую он оседлал, задрожала.
— Во имя щучьей крови!.. — Метла начала напряженно дергаться.
— О-го-го! — возликовал домовой. — Во имя третьих петухов! Лошадка Мику-Пака на всю жизнь сохранила благодарность к Катрианне, потому что изобретенное девочкой средство защиты в эту минуту спасло ей жизнь. Красный велосипедный рефлектор сверкнул в лунном свете, и домовой Тыну едва успел свернуть в сторону, чтобы не налететь на лошадку. Он промчался мимо нее совсем близко, прутья метлы ободрали ей бок, так что кора посыпалась, и со свистом врезался в кучу хвороста.
Из хвороста домовой вылез почти плешивым, но врожденное упрямство и тут не покинуло его.
— За ученье надо расплачиваться, иначе не бывает, — назидательно заявил он Мику-Паке. — Не заплатишь натурой, плати шкурой.
Он скривил подбородок и почесал облысевший затылок.
— Стоит ли стонать, коль за ушами есть чего чесать. — И добавил с оттенком гордости: — Хо-хо, но ведь лысина считается признаком интеллигентности! А разве у меня не хватит интеллекта на нескольких домовых?
Самоучкой за один курс получить права водителя высшего класса! — Попробовала бы какая-то там доморощенная пака-мака достигнуть такого уровня. — Он смерил Мику-Паку высокомерным взглядом и победоносно перекинул через метлу кривую ногу.
— Во имя щучьей крови! — прогремел он, и метла послушно задрожала.
— Нет — стоп! — сказал домовой. — Интеллигентность обязывает! — Он слез с метлы и зашел за угол дома.
Обе половинки окна Белопуза были распахнуты настежь. Домовой сунул свой светящийся нос между занавесками и с поразительной легкостью вскочил на подоконник.
На топчане спал хозяин. Домовой постоял, не двигаясь, в ногах постели и понемногу его хвост опустился, а в косых каменных глазах засветился странный огонек. В его взгляде было упрямство и в то же время какая-то собачья преданность, а на мгновение в них даже мелькнула человеческая теплота. Но тут же хвост его вновь закинулся на спину, и он отошел от постели.
Неслышными шагами он ходил по комнате, пока не остановился у настенного коврика. Казалось, этот коврик вполне соответствовал его намерениям. И тут на его лысине выступили крупные капли пота, а указательный палец правой руки стал с трудом царапать что-то на ковре. От его пальца на ковре появились сернисто-желтые буквы. Правда, с точки зрения орфографии эти письмена были несколько необычны, но, как проявление врожденной интеллигентности, немногим отличались от нацарапанных на бумаге сочинений некоторых образованных юношей, проучившихся в третьем-четвертом классах по нескольку лет подряд. В письме значилось:
«Уважаемы Хазяин
имею честь сабщить
Ты Миня помыкал сначала
Ты зделал Миня не с Метлы што нарушает Закон Дамавых и Питушиной крови Ты ни дал эта тоже не Закон и вплел Мне дружит с Мику а эта не Домовова Работа зачем компанёнка и Друзя дома нужны и еще вилел старажит Чирвей эта Сабачя Служба а ни Домовоеа и эта болше всех миня абидило так что Я болше ни буду выполнять Дагавор и увальняюс
Тваи промахи когда Миня мастерил испортили Маю Судьбу чево Я не заслужил Мику Тибя не Слушает нисколько и Лигается так что Я типер Пеший и хател угнать Сдешную Митлу Только Я не очаиваюс и попробую свисти Концы с Концами Свободной Прафесией но если Ты пиридумаишь и гарантируишь Мне Работу по Спицияльности тогда дай Условный Знак Я сразу явлюс патаму что ни сматря на адельные Нидастатки Ты мне нрависся и Я хачу достать Тибе Багаство С уважением уже болше ни Твой Дамавой Тыну».
Свободный художник внимательно перечитал свое послание и при этом нос его задирался все выше. Его самоуважение возрастало настолько безмерно, что ниже своего носа он больше не желал смотреть. Даже на метлу он залезал не глядя.
— Во имя серного чада, во имя щучьей крови!
Адская колесница задрожала между кривых хомутовых ног. Водитель-самоучка высшего класса наслаждался своим величием. Не взглянув на лошадку, он сделал прощальное заявление.
— Мику-Пака, дружище! — твердо заявил он. — Наши пути расходятся. Конечно, ты до смертного часа будешь раскаиваться, что начала лягаться, но, говоря начистоту, меня это даже обрадовало. Истина горька, но раньше или позже мне все равно потребовалось бы более интеллигентное общество. Будь здорова, рой землю, всяк сверчок знай свой шесток и видна птица по полету!
Губа Мику-Паки отвисала все ниже, а домовой Тыну задрал свой нос, словно нацелясь им на луну.
— Во имя третьих петухов! — прокричал он, и метла лихо понеслась. Некоторое время еще можно было его видеть, летящего прямо к луне, словно комар с длинным хвостом, затем он превратился в точку, а потом исчез совсем.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Попугай Плинт советует Одноглазому Сильверу поставить компресс. Лика и Вика приглашают Одноглазого Сильвера в гости, но страшный пират отказывается. Мальвина спадает с лица. Несколько слов о мирмагонских кошках. Одноглазый Сильвер находит мачту, но господин Белопуз неправильно понимает дело. Рамапура раскрывает свое инкогнито. «Там, я слышала, живет Птицелов!» Лика и Вика переквалифицируются. Страшный разбойник наверху блаженства, чтобы тут же повергнуться в бездну.
Страшный пират сидел перед зеркалом. Он был мрачен и задумчив.
- Предыдущая
- 19/30
- Следующая