Волчий берег (СИ) - Шолох Юлия - Страница 54

- Давно она сидит?

- Да почитай дней дюжина как прошла.

Плохо это. Немного я про зверей знаю, а слова помню – чем дольше ты в зверином обличье, тем больше себя саму забываешь.

Тут хозяйка подоспела, а за ней несколько человек за едой пришли, княжеские воины ужинать собрались. К счастью, меня не трогали, не заставляли за столом прислуживать. Боярин только передал, что завтра с утра я дальше поеду малым отрядом и скоро отчима своего увижу.

Хозяйка и думать не собиралась, где меня уложить, шикнула только:

- Тут где-нибудь пристроишься, не сахарная!

Кухарка хоть пожалела, позволила лавку на кухне занять и кофту свою шерстяную дала укрыться.

Вот и ужин прошёл, кухня опустела, в доме поутихло. Пьянствовать староста у себя запрещал, так что все гости незваные спать легли. Только неспокойно всё равно было, словно тревоги и страхи как птицы бестелесные по дому метались, в стены и двери бились. Спалось плохо.

Только дело за полночь, я проснулась. Слышу – на заднем дворе звуки какие-то.

Я тихонько поднялась, подошла к окну. Так и есть – двое парней возле клетки с волчицей прохаживаются, что-то шепчут и ржут обидно.

Я хотя бы в кухне… а вот так, в клетке, да не перекинешься обратно, ведь голой окажешься, да и вокруг одни вражьи дети! Вокруг люди. Звери – они лучше. Вон старостиха девку свою сенную жалеет, мол, попортили, не спросили, а эту волчицу? Выходит, чужую можно обижать? Чем она заслужила? Или можно только потому, что она с Тамракских земель, где война зажглась, значит, не своя?

После таких мыслей не до сна было. Сердце болело за всех. А как Малинку бы поймали?... Не хочу думать!

Долго ещё дурни эти ходили по двору, зверя дразнили, но ничего не добились. Потом ушли, наконец, прочь.

Я накинула кофту на голову и вышла. Темно ещё, глядишь, и не заметят, а заметят – не узнают.

Волчица почуяла меня, подняла морду. Глаза у неё были тусклые, больные, дыхание тяжёлое. Из пасти вывалился язык, толстый, как будто опухший.

- Тебя не поят что ли?

Могла бы и догадаться! Конечно, они её жаждой и голодом морят, как того людоеда из Вишнянок! Первым делом – мучить, мучить! Виноват, нет, главное – насмерть замучить!

А того людоеда, выходит, волки убили? Прутька не врал, выходит, и правда кто-то из них в клетку пролез и удушил. Казнили они его или от мучений спасти хотели, не знаю, но что они убили, теперь сложилось. А ведь могли отпустить своего-то. Значит, не звери они, понимали, что людоед не остановится! Просто не хотели, чтобы над смертником зазря издевались!

Так чем они хуже людей?

- Сейчас принесу чего-нибудь.

С кухни я принесла и воду, и еду, со вторым было хуже. Всё что мне с ужина перепало, я сама съела, а так только сухари нашла старые, в молоке их вымочила, надеюсь, сильно за молоко не заругают.

Волчица долго нюхала еду и воду.

- Не бойся. Посмотри на меня лучше – я не обижу.

Наклонилась, заглянула в жёлтые звериные глаза. Кажется, разума в ней не так много. Отчего? Не полоумную же тащили развлекаться? Хотя, они могли.

Или звериное обличье всё же начало стирать людское? И что потом? Истает человеческая суть, останется только зверь?

Ещё немного понюхав, волчица принялась есть.

Теперь можно и клетку осмотреть.

Крепко сделана, замок без ключа не открыть, петли прикованы, как и дно из крепких досок, не выбить. Прутья толстые, не разогнуть. Не получится её выпустить.

Волчица уже кружила у пустых плошек, суя нос в щели.

- Не могу тебя открыть. Ключа нет.

Она стояла и помахивала хвостом.

- Чёрт!

Не знаю, что делать. Оставить тут? Но тогда рано или поздно её замучают. А я буду знать, сердце будет не на месте. Я понимаю, что и сама не в том положении, чтобы бросаться на защиту всех сирых да убогих, но точно говорю – её положение хуже.

Однако моё намерение помочь с треском провалилось – кто-то открыл окно. И раньше, чем этот кто-то выглянул и меня увидел, пришлось уходить. Не к добру на глаза попадаться.

Потом ещё в кухне сидела, думала – всё зря! Не смогу я волчицу выпустить! И так крутила, и сяк, нет у меня доступа к ключу и возможности сломать или согнуть прутья. Да и толку? Выпущу её из клетки, а псы бойцовые? Боярин правду сказал, целая свора по улице бегала. Чёрные, злющие, такие и на медведя идут. Сможет ли волчица от них уйти? Я нет, даже рысью, затравят.

Волчица скулила, когда я убегала, когтями доски скребла, видно, что-то ещё понимала.

Наверное, самое тяжёлое – как раз оставлять в беде тех, кого не можешь вытащить. Придётся, хочешь не хочешь, с этим смириться. Надеяться, что не пропадёт оборотница.

Но хотя бы сестру я спасла!

Утром, ни свет ни заря, на кухню спустилась хозяйка, растормошила меня, заставила печь разжигать и кашу на завтрак варить, целый чан – еле справилась.

Не успела я позавтракать, как спутники мои уже были готовы выезжать. Правда, количество их уменьшилось – стало вполовину меньше, а вот что ещё было нового – клетку водрузили на телегу, чтобы взять с собой.

- Великому Князю покажу, - важно сказал боярин, крутя усы и прохаживаясь вокруг. – Пусть своими глазами глянет, с какими чудовищами-дикарями мы вынуждены сражаться. Пусть ценит!

По мне так чудовищами-дикарями тут была вовсе не волчица, но я молча стояла и ждала, пока обо мне вспомнят.

- А этой плащ какой дай! – Указал на меня боярин. Хозяйка тут же кивнула. – Пусть лицо прикроет!

- Будет сделано, господин. – И побежала в дом. Там, где боярин её не увидит, ругать будет по-чёрному, а на глаза, смотри какая отзывчивая да сердешная.

Плащ принесла старый, зато мужской, огромный, с головой меня скрыл.

- В телеге поедешь! Там на задке место есть, тебе хватит. – Указал барин и забыл про меня.

Я залезла, между бортом телеги и клеткой места было мало, но не мне перебирать – втиснулась, конечно. Волчица тут же рядом оказалась, ужом вилась, но пока никто не заметил. Отряд вперёд отправился, телега следом.

- Не лезь, заметят – обеим худо будет! – Сказала я как только все отъехали дальше. – Отойди пока!

Но волчица то и дело пыталась прижаться к тому углу клетки, где я сидела, пасть высунуть и меня лизнуть. А мне и деваться некуда! Уж я смотрела на неё грозно, а толку нет!

Но и злиться на неё не получалось. Я поди тоже полезла бы к своим, сиди я целыми днями в клетке и думай, как скоро жизнь твоя завершится и как страшно.

Трясли нас по дороге долго, все бока отбила о телегу. Волчице ещё хуже – мотало её по клетке, зацепиться-то не за что. Отстала она давно, лежала в середине на полу и только дышала тяжело.

Боярин лично подъезжал время от времени, проверял, всё ли с нами хорошо.

- Не покусала тебя? – Важно спрашивал.

- Нет. Куда ей кусать, она полудохлая. Скоро совсем околеет.

Ответ ему чем-то не по нраву пришёлся, волчице после этого еды целую миску принесли, да с мясными обрезками. Вон как напугался!

Однако вскоре боярин о нас забыл. С его-то весом на коне болтаться, кто угодно настроение испортит.

Так и пошла дорога. День мы тряслись с волчицей в телеге, на ночь останавливались на чьём-то дворе, где народ тут же сбегался на волчицу глазеть. Хорошо хоть их близко не пускали, помню я, чем это заканчивается. Кормили её редко, я делилась тихонько, чем было, хотя и самой не всегда хватало. Хотя я вроде и не пленницей была, но и не равной, сторожили меня несколько человек сразу. Чуть что случись – спеленают и повезут как тюк, так что я молчала, делала, что боярин велел, и думала только, как бы волчицу вызволить.

А может и не надо вызволять? Дойдёт ли она до своего дома? Доберётся ли? Звериные земли всё дальше, людская столица всё ближе, кругом жилые места. Вдруг человеческого в ней почти не осталось, так и будет бегать диким зверем? Вдруг сожрёт кого и это на моей совести останется?

Изредка, когда телега вдруг останавливалась – боярин с приближёнными решали какие-то свои дела, я смотрела в звериные глаза.