Плохиш (СИ) - Субботина Айя - Страница 21

— Да ну?

Стасу почти хотелось отпустить ее, дать ей шанс показать зубки. Характер Егорова уже проявила, и, надо признать, даже заставила его заинтересоваться. А вот способна ли Неваляшка на боль? Она даже божьих коровок всегда в окно отпускала, и отгоняла детвору, когда те давили лужицы красных жуков-солдатиков.

Но держать ее руки сейчас было одним сплошным адреналином. Беспомощная, выгнутая, словно тетива лука, злая, с пунцовыми щеками. Та же, что и три года назад, но... жгучая, как красный перец.

— Собираешь меня насиловать? – спросила она, глядя на него исподлобья.

— Насильники, Неваляшка, не причиняют удовольствия жертве. – И прежде, чем она успела понять, какую ошибку совершила, жетско просунул колено ей между ног, дернул на себя, заставляя сесть. – Признайся, Неваляшка, тебя же вся эта херня заводит?

Она как сумасшедшая замотала головой.

Блядь, она же в чулках! С каких пор начала их носить? Уж не ради своего ли старичка?

«Старичку тридцатних с половиной, уж что-что, а в постели он вполне в состоянии управиться с резвой кобылкой».

Стас мысленно от всей души врезал умнику в своей голове. В жопу все!

— Ты выглядишь просто роскошно, - сказал он, поглаживая ее полоску голой кожи над резинкой чулка. – Давно их носишь?

— Иди к черту, - прошипела Влада, запрокинула голову и закрыла глаза.

Стас видел, что она пытается совладать с собой, подавляет чувств и желания и ей это даже как будто удалось... но ... кто сказал, что в забегах не нужна передышка? Для нового витка Неваляшке понадобится куда большая сила воли.

Вот только... молоточки в голове заладили с новой силой, и чем дальше, тем сложнее становилось отмахиваться от их назойливого стрекотания.

— Мне жаль, что ты стал таким дерьмом, Онегин, - сказала Влада, так и не открыв глаза. – Жаль, что ты превратился в еще большую бездушную скотину. Жаль, что за эти три года ты так деградировал, что собираешься унизить ненавистную женщину. Понятия не имею, что творится в твоей голове, но мы оба прекрасно знаем, что нас связывает лишь болезненное прошлое – и ничего кроме.

Хотелось до боли, до крови впиться ей в губы, заставить заткнуться – но молоточки превратились в огромную кувалду. Бах! – она протаранила виски насквозь. Бах! – опустилась на свод черепа.

— Ты ни хрена обо мне не знаешь, Неваляшка, - произнес он сухим голосом. - Оставь свою высокопарную срань для старика-препода, а меня мутит от этой ширмы и показухи. Потому что я знаю, какой ты бываешь, когда заводишь. Знаю, как твое тело реагирует на мои пальцы.

Он поднял ладонь выше, прижал большой палец к ее влажности поверх трусиков. Хотелось смеяться: только Егорова могла одеть простые хлопчатобумажные «танга» в пару к чулкам а ля «трахни меня не раздевая». Одно из двух: либо этому мужику по душе ее образ славной девчок-припевочки, либо у них не дошло до койки. Второй вариант куда интереснее.

Бах! – в голове вспыхнули искри, когда невидимый молот протаранил его раскаленный череп.

Стас стиснул зубы.

Проклятье, она такая мокрая, такая горячая... и такая далекая.

— Я же говорил, что ты мокрая, - пробормотал он ей в уголок губ. Мягко погладил по влаге, наслаждаясь тем, как Неваляшка раскрывается для него, как натужно стонет, пытаясь понять, почему тело снова ее предало. – Мне даже не нужно стараться тебя завести.

— Это просто физиология, - выдохнула она.

Повернула голову – и ее зеленый взгляд вынес безоговорочный приговор. Виновен во всем. Виновен всегда.

Ну и пусть все катится в тартарары.

Он жадно вцепился ей в губы. Прикусил нижнюю , чувствуя, как челюсти сводит от натуги сделать это сильнее.

Чертовы таблетки! Все из-за них, и нет другого объяснения этой одержимости. Она ничем не лучше других девушек, с той лишь разницей, что никогда и ни за что не признается себе, что умеет разделять желание простого траха от любви. Вот и сейчас: тянется к нему языком и одновременно пытается укусить.

Вперед, Неваляшка, боль всегда отрезвляет.

Стас позволил себя укусить: за губу, до крови. Во рту стало солоно.

Влада отстранилась, уставилась на него горящими, словно у ведьмы, изумрудными глазами, жадно слизнула алую влагу с губ.

Это ... слишком.

Бах! – удар расплющил его. Стас отчаянно пытался удержаться на ногах, но мир слишком сильно раскачивался. Сфокусироваться, смотреть на Неваляшку, ее глаза – его ориентир. Это просто приступ. Он принял слишком много тех синих пилюль. Но все еще может обойтись.

— Неваляшка... - Он не узнал свой голос, тряхнул головой, чтобы хоть немного развеять морок. – Кажется, ты – мои тормоза, Неваляшка.

— Стас? Стас, смотри на меня!

Эти волнение и тревога – такие настоящие. Беспокойство. И ее холодные ладони у него на щеках. И крошечные снежинки на ее золотых ресницах.

— Стас, господи, что с тобой?!

— Выходи за меня, Неваляшка.

«Что, блядь?!»

— Иначе меня снесет с обочины жизни... Наверное, в могиле лежать пиздец, как скучно.

— Стас, смотри на меня! Вот так, молодец, прямо мне в глаза. Все будет хорошо, слышишь? Я вызову «скорую», но я должна знать, чем тебе помочь!

Влада... плачет? Плачет после всего того дерьма, что он с ней сделал?

— Я не шучу... Неваляшка.

Здравствуй, пустота.

Три года назад

— Ты уже пришел в себя?

Мать вторглась в его охренительную тишину. Ее претенциозный тон мало чем отличался от визга режущей металл «болгарки», даже, пожалуй, намного хуже.

Стас угрюмо глотнул свежесваренного кофе и прибавил громкости телевизору. На музыкальном канале какая-то девчонка в дырявых, едва прикрывающих задницу джинсах, пела на английском «поцелуй меня там, где нельзя сказать мамочке». Дата внизу экрана до сих пор повергала его в ступор. Он выпал почти на неделю. Ну, не то, чтобы выпал, но едва ли различал где ночь переходит в день, а день становится ночью. Было много секса с куклами, чьи лица и имена он забывал сразу после того, как дверь закрывалась за их спинами.

Хотелось просто оторваться, забыть, что реальность – жестокая сука, и для него она никогда не будет другой.

Мать демонстративно встала перед ним, пытаясь перетянуть на себя внимание.

— Стас!

— Не ори, - покривился он. Крик ударился от стенки черепа, отразился многократным эхом.

— Ты в курсе, какой сегодня день? – Она нервно постукивала по мраморной столешнице длинными ухоженными ногтями.

— Какой-то важный, раз ради этого ты обратила на мня внимание. Кстати, как поживает твоя соска? Кажется, придется много потратиться на новые зубы для него.

— Твой отце участвует в дебатах, - нарочито игнорируя его слова, ответила мать.

Прищурилась, отчего морщинки вокруг глаз предательски выдали тщательно заштукатуренный возраст. Хотя, конечно, выглядит она на двести процентов лучше своих сверстниц. И все же...

Стас не смог удержаться от едкого замечания.

— Он в курсе, сколько тебе лет или тоже повелся на ту статейку в журнале? Мол, Веронике Онегиной не нужна пластика. Ведь она еще так молода!

Мать влепила ему звонкую пощечину. Стас прикрыл глаза, до хруста за ушами сжал челюсти. Следом «прилетела» вторая, но, когда рука Вероники Онегиной поднялась еще раз, Стас перехватил ее за запястье.

— Хватит, - осадил ее холодным голосом. – Тошнит от вас обоих.

Кофе перестал быть вкусным, и в голове, как зведенная, толкалась единственная мысль -валить отсюда нахрен. Пока все не пошло по черт знает какому кругу. Все это было уже сотню раз – не меньше. Сейчас она скажет...

— Ты болен, Стас.

Ну вот, блядь, что и требовалось доказать.

Он встал, попытался сосредоточиться на планах на день – мать перебила его как раз, когда он почти закончил список. Кофе вылил в раковину, сполоснул чашку. Немного рутины, чтобы взять себя в руки.

— Тебе нужна помощь, - не желала униматься она.