Книга Айви (ЛП) - Энджел Эми - Страница 5

сам знает, но мне всё же придется скрывать настоящую глубину нашей ненависти. Это как по

канату ходить без сетки внизу: каждый шаг — огромный риск.

— Сначала, да, — наконец, отвечаю я. — Но это не был далеко идущий план. Он просто

хотел успокоить обе стороны. Он не хотел, чтобы это продолжалось так долго.

Каждый год мой отец встречается с президентом Латтимером и предлагает отказаться от

организованных браков и объединить обе стороны. Его предложения вполне разумны, он не

просит демократического правления, зная, что этого точно не произойдет. И каждый год

президент Латтимер улыбается, кивает и абсолютно ничего не меняет.

— Какая разница? — спрашивает Бишоп. — Это один и тот же город. Вы же не в тюрьме

живете.

Ему легко говорить, он вырос, имея все лучшее, он с самого рождения был избранным. Он

смог спокойно поменять мою сестру на меня, о чем тут говорить?

— Это не всегда кажется одним городом, — говорю я ему, потому что это единственное,

что я могу сказать.

Он прав в том, что между его стороной города и той стороной, на которой выросла я, нет

особых отличий. Вещественные отличия еле видны — немного больше тени, дома немного

больше и стоят немного дальше от тротуаров, улицы на несколько футов шире. Все различия

недостаточно очевидны, чтобы порождать откровенное негодование, но сам факт их

существования — это напоминание нам о нашем законном месте.

Выйдя на тротуар, мы поворачиваем направо, направляясь дальше в его сторону города. Я

раньше ходила мимо мэрии, пересекая ту неформальную линию, отделяющую Вестсайд от

Истглена, но не часто. И я никогда не была в большом доме родителей Бишопа, но я знаю, что мой

отец был.

До войны, Вестфалл жил совсем другой жизнью, это был маленький городок на юге

Озарка, округа Миссури. Этот город был окружным центром, и главная площадь города все еще

оставалась между зданием мэрии и городским Судом. Это была одна из причин, по которой мой

дед выбрал это место, чтобы обосноваться. Он жил в Чикаго, когда началась война, пережил

первую волну бомбардировок ядерными ракетами и ЭМП и направился вглубь страны. По пути он

встретил других выживших, а через три года после войны, в 2025 году, он основал Вестфалл, с

первоначальным населением лишь в восемь тысяч человек. Эта часть страны сильно пострадала от

болезней и голода, но здесь упало всего несколько бомб, оставив достаточно изначальной

инфраструктуры, и они не были вынуждены начинать с нуля.

Солнце бросает тени на наши лица. Было бы неплохо иметь какой-то транспорт, особенно

сегодня, когда я иду на высоких каблуках, но машин больше нет. EMP сделали их бесполезными,

да и к бензину у нас нет больше доступа. И уже прошло пятьдесят лет, улицы настолько

потресканы, что сорняки пробиваются сквозь неровный асфальт, так что автомобили было бы

невозможно использовать. Теперь все ходят пешком или ездят на велосипедах или иногда на

лошадях, хотя их недостаточно, чтобы сделать их практичным видом транспорта.

Ремешок на моих туфлях натирает мне ногу, и я морщусь, пытаясь перенести вес с

больного места. Бишоп смотрит на меня.

— Может снимешь их? — говорит он. — Они выглядят неудобными.

— Так и есть.

Я следую его совету и снимаю туфли, подхватывая их моим указательным пальцем.

Тротуар грубый и теплый под моими босыми ногами. Прежде чем я могу остановить себя, я с

облегчением вздыхаю.

— Лучше? — спрашивает он, приподнимая уголок рта в улыбке.

— Намного, — говорю я.

Когда мы подходим к углу Мэйн и Элм, я поворачиваю налево. Дом президента виден

впереди, его кирпичный фасад частично скрыт за черным кованым забором.

— Ты куда? — спрашивает Бишоп позади меня. Я оглядываюсь на него через плечо. Он

стоит на полпути по тропинке, ведущей к крошечному бунгало.

Я останавливаюсь в смятении.

— В дом твоих родителей.

Он качает головой.

— Мы с ними не будем жить, — он указывает на бунгало. — Мы живем здесь.

— Но я думала… — обрываюсь я. Келли и отец сказали мне, что мы будем жить в доме

президента в отдельном крыле. Они даже не предполагали что-то другое. На прошлой неделе,

контакт Келли с этой стороны города сказал ей, что они вносили новую мебель, меняли шторы и

красили стены.

Паника наполняет меня. Если мой отец ошибся в этой части плана, чего еще он не знает?

Где еще он ввел меня в заблуждение? У меня есть желание бежать куда-то, вернуться в Мэрию,

домой, куда угодно, только бы не быть здесь. Я могу следовать плану только в том случае, если

мне не нужно будет импровизировать. Я не Бишоп. Я не Келли. Я не такой искусный актер.

Бишоп хмурит брови и смотрит на меня, прикованную к месту.

— Ты идешь?

Я киваю.

— Да, — говорю я едва слышно. — Да, — повторяю я громче.

Он держит входную дверь открытой и следует за мной. Щелчок закрывшейся двери очень

хорошо слышно в тишине дома. Бишоп стоит прямо позади меня, и я двигаюсь вперед, чтобы он

мог пройти. Вход ведет прямо в маленькую гостиную, и он ставит мой чемодан рядом с бежевым

диваном. Прямо находится кухня, с круглым столом, стоящим под рядом окон. Справа от

гостиной есть еще один дверной проем, ведущий к спальне, как я полагаю. Я быстро отвожу глаза.

Я понятия не имею, что делать. Давая мне советы, Келли концентрировалась главным

образом на важных моментах, а не на повседневных делах, которые я буду вынуждена делать с

этим парнем. Я бросаю свои высокие каблуки на пол.

— Итак, — говорю я, скрещивая руки на груди. — Что теперь?

Мой голос звучит громче, чем я предполагала, и я могу представить, как Келли бы

скривилась сейчас от моих слов.

Бишоп поднимает бровь.

— Ты голодная? — спрашивает он. — Ты даже не притронулась к торту.

Он расстегивает манжету своей рубашки и закатывает рукав, обнажая загорелую руку. Она

выглядят мускулистой. Он закатывает другой рукав, ожидая ответа.

Я не думаю, что смогу есть. Что-то жевать сейчас и проглатывать выше моих сил. Но

приготовить что-то поесть означает отсрочку, по крайней мере, несколько минут мне не нужно

будет беспокоиться о том, что будет дальше.

— Может быть, — говорю, наконец, я. — Что у нас есть?

Бишоп пожимает плечами.

— Понятия не имею. Но уверен, моя мама сказала им заполнить ледник.

Я следую за ним на кухню. Здесь теплее и ярче. Бишоп подходит к окнам, открывая одно из

них, и легкий бриз сразу шевелит кружевные занавески. Ледник здесь намного удобнее, по

сравнению с простым деревянным ящиком, который был у нас дома. Этот выглядит как предмет

мебели, на нем даже узоры. Холодильники — это еще одна вещь, которая не пережила войны. Так

что, мы используем деревянные ящики для льда, а ледяные блоки доставляются каждые несколько

дней, собираются зимой и хранятся в ледяном доме круглый год.

Я открываю ледник, просто чтобы что-то сделать с моими руками. Там находятся кусок

сыра, какое-то мясо, обернутое в бумагу, на верхней полке стоят два стеклянных кувшина, один с

молоком, а другой с водой. Под ними также лежат около десятка яиц, салат и морковь в корзине

внизу. Чаша свежих ягод. Мы никогда не голодали в моем доме, но у нас также никогда не было

столько еды. Всегда достаточно и не больше.

— Здесь тоже есть фрукты, — говорит Бишоп у столешницы. — И хлеб, - он поворачивает

ручку конфорки. — Электричества нет, так что придумаем что-то, что нам не нужно готовить.

Электричество было одной из первых вещей, которые мой дедушка и другие выжившие

восстановили. Но оно все еще работает с перебоями, и мы привыкли к отключениям, иногда

коротким, иногда длинным. Только в правительственных зданиях, как в мэрии, оно всегда