Ведьма - Зарубина Дарья - Страница 51

Не умела думать Ядзя, а тревожное сердце подсказывало невпопад.

— Что, девка, пригорюнилась?

Ядзя выпустила лепешку, но поймала в подол, оглянулась. Крепкий бородатый возница обернулся, осклабился:

— Хозяйка обидела аль хозяин не обидел? — Мужик подмигнул, хмыкнул, и Ядзя обиженно насупилась.

— Да не дуйся, я-то ведь не обижу, — хохотнул мужик. — Дорога длинная, поболтать охота. Другие все поют, только я петь не мастак, а языком потрепать большой охотник. Залазь на козлы, а эту ворону оставь, пусть бормочет. Не заскучает.

Черная молитвенница-ворожея зыркнула на весельчака недобро, но промолчала, снова углубилась в молитву. Подумала, знать, что посохом огреть успеется, дорога длинная, а лошадь кому-то погонять надо.

Ядзя с мгновение переводила взгляд с веселого возничего на угрюмую спутницу, потом подобрала подол и котомку и полезла через поклажу на козлы. Мужик загляделся было на ее плотные белые икры, крякнул, отвернулся, уставился на желтые петли дороги.

Ядзя уселась, сложила ручки на коленях. Мол, вот она я, батюшка-возчик, коли желаешь поболтать, так я готова слушать.

— А сама-то бяломястовская? — спросил тот.

— Здешняя, батюшка, — скромно ответила Ядзя. — Из Кременков, к северу от Бялого. А ты сам?

— Тутошний, — неопределенно махнул рукой возница, и Ядзя заметила страшные шрамы, словно зверь рвал когтями крепкую руку возницы. — Какой я тебе батюшка? Зови меня Славко.

— Согласна, дядюшка Славко, — ответила Ядзя, блеснула озорно глазами, чтоб не догадался ямщик, что она его увечья разглядывала. — А что, и правда петь не умеешь? Возчики-то, они все поют.

Вместо ответа мужик запрокинул голову так, что густая его косматая борода встала колом, открыл широкую желтозубую пасть и что есть мочи заголосил глубоким, хриплым разбойничьим басом:

— Ма-атушка-Земли-ица, ра-адость и краса-а! Сто-орона родна-ая…

— Полно, — засмеялась Ядзя, — верю, дядюшка. Верю!

— То-то, — загоготал ямщик, — впредь доверчивей будь. Доверчивая девка — мужику радость.

Ядзя не обижалась на грубые шутки и крепкие словечки. Отступили под напором озорной удали возницы тяжелые мысли. И девушка радостно крутила головой, слушая его рассказы. О каждом расщепленном дереве, о каждом повороте видневшейся в стороне Бялы была уже готова у Славко сказка, все чаще страшная, до того, что сердце щекотно в пятках заворочается. А бывало, что и о любви. И тогда Ядзя отворачивалась, глядела вдаль, чтоб не заметил веселый возчик набежавших на глаза слез. А возница, напротив, смотрел на нее внимательно, лишь изредка взглядывая на дорогу.

И уж к третьему дню пути Ядзя и новый ее знакомец были, почитай, не разлей вода. И, сидя над плошкой супа в придорожной таверне, Ядзя то и дело поглядывала над головами других постояльцев, выискивая в гомонящей толпе извозчиков черную густую бороду. Однако по мере того, как повозка катилась дальше, приближаясь к Чернской земле, речь Славко становилась отрывистой. На лошадей он покрикивал строже, без ласки, а будто с какой-то затаенной злобой.

— А там что, дядюшка Славко? — Ядзя вытянулась, вглядываясь в узкий просвет между переплетенными ветвями сосен. — Город какой? Черна?

Разглядывая странную башенку, словно вопреки всем законам выстроенную прямо в поле, на конце тонкого, редкого перелеска, девушка склонилась в сторону кучера. Толстая русая Ядзина коса упала вознице на колени, и тот невзначай опустил на вплетенную ленту руку, едва заметно погладил.

— Не Черна это. Сторожка Владова… — бросил он, словно не замечая вспыхнувшего в Ядзе жгучего интереса.

— Дя-яденька, расскажи! — запросила она, вцепившись обеими руками в большую медвежью ручищу возницы. Черного Влада Ядзя не боялась. Видала она чернского властителя на свадьбе — человек как человек. А что младенцев ест — так, верно, брешут.

— Не буду, — уперся Славко. — В Черну приедешь, там и спрашивай.

— Ну дяденька Славко, ну миленький, — упрашивала Ядзя, и возчик сдался, хмуро, с напускной строгостью кивнул ей, мол, подожди, узнаешь. Дорога свернула в сторону. Башня становилась все ближе, и Ядзя зачарованно смотрела на «Владову сторожку», не замечая ни повисшей тишины, ни угрюмого взгляда возницы…

Завечерело. Весь день одной бабе со второго воза было худо, а потому оказалось, что дотемна на постоялый двор не успеть. Стали располагаться на ночлег прямо здесь, в лесу, под раскидистым вековым дубом. И черная богомолка, и те, кто ехал на второй подводе, уселись вокруг костра. Стали готовить еду, и Ядзя уже бросилась было помогать, только Славко поманил ее за собой в сизые тени ночного леса.

— Ты что, дяденька? — удивленно спросила девушка, ускользнув от костра.

— Ты хотела на башню смотреть? — хмуро отозвался Славко. — Так пошли, покуда совсем не стемнело.

Ядзя подобрала подол и припустила следом за быстро шагавшим провожатым. Они нырнули в подлесок, еще подкрашенный по верхушкам угасающей зарей. Затаившиеся в глубине, за глухим частоколом стволов, тени медленно покидали свое укрытые. И Ядзя старалась не отставать, доверчиво жалась к своему угрюмому нынче спутнику.

Поле открылось вдруг, словно внезапно отдернули в сторону плотный полог леса. И совсем рядом, так, что стало страшно, оказалась Владова башня. Невысокая, сложенная из выбеленного временем камня, она казалась пиявкой, жадно припавшей к коже земли. В узких окнах то тут, то там блестел свет. На вышке в напряженной неподвижности застыл часовой.

— Он живой ли там? — опасливо прошептала Ядзя. — Говорили, Черный Влад с Безносой договор заключил, потому и земли его радужная топь меньше треплет.

— А то, — отозвался Славко. — Живой. Живей многих. Только не приведи Землица нам с тобой увидеть насколько…

— А почему? — не унималась Ядзя. — Зачем Владу здесь, в поле, башня? От кого сторожить, если здесь уж давно Чернская земля. Граница в стороне. Сюда враги не сунутся.

— Другие цели у Владислава Чернца… — бросил Славко.

В этот момент на башне протрубил рожок, рядом с часовым, словно из воздуха, вырос другой, замер в напряженном внимании. Первый исчез. Славко занервничал.

— Да только не твоего ума это дело, девка. Твоя работа — хозяйке гребень подавать да умывание.

Возница сердито развернулся и зашагал прочь, отводя рукой тяжелые еловые ветки. Одна из них выпрямилась, ударив Ядзю по лицу. Девушка ойкнула, схватилась за оцарапанную щеку и глаз. Славко обернулся, остановился. Понял, что наделал, и тотчас принялся уговаривать Ядзю отнять от щеки руку — рану посмотреть.

— Ух, и глупая ты девка, Ядвига, — пробормотал он сквозь зубы. — Нешто не видела, что ветка…

Ядзя всхлипнула, отвернулась.

— Дурочка и есть, — приговаривал Славко, осматривая припухший глаз и ссаженную щеку девушки. — По лесам с чужим мужиком бродишь. А вот если повалю я тебя сейчас наземь…

— Не повалишь, — не позволила ему договорить Ядзя. — Я хоть и не ворожея, а злого человека от доброго всегда отличу.

— И что я? — усмехнулся в черную бороду Славко.

— Ты добрый, — обиженно ответила Ядзя, нянча в ладони щеку.

Смеялись над ней блестящие глаза возчика. Он протянул руку, взял в широкую ладонь длинную Язькину косу с дорогой лентой, подарком Якубека. Хотел спросить что-то, глубоко вдохнул, собираясь с силами.

Но в этот миг треснуло у Ядзи за спиной. Лес подсветился бледными переливами алого, зеленого, голубого. На башне резко вскрикнул часовой.

Ядзя обернулась, и одновременно ловкий Славко стащил ее на землю, накрыл большой рукой.

— Лежи, коли на костер не хочешь! — рыкнул он. — Надеюсь, не заметили нас с тобой, а то как решит Черный Влад, что ты вечоркинская ведьма, так и обоим нам несдобровать.

Но Ядзя не слушала — смотрела во все глаза, как немного в стороне, как раз между их убежищем и башней, развернулось в темном небе радужное око. Медленно текли в его сердцевине разноцветные блики. И казалось, манит око, зовет прикоснуться, дотронуться рукой до теплого маслянистого водоворота. Но Славко держал крепко.