Кроваво-красный (СИ) - "Ulgar Ridt" - Страница 166

 В огромном тускло освещенном зале осталась только Аркуэн. Место Слушателя за общим столом шло ей, как шли платья из темно-зеленого сукна, янтарь, золото и изумруды. На кресле с высокой спинкой она сидела как на троне, сверху вниз глядя на своих собратьев, и в ее взгляде было куда больше власти, чем во всех пламенных речах Анголима. Она стала бы лучшим Слушателем, если бы Братство ждало будущее.

 — Добрый вечер, Спикер. — Матье склонил голову, и альтмерка ответила кивком.

 — Ты рано. Надеюсь, за последние два часа ничего не случилось? — В ее усталой усмешке таилась тревога, и Матье поспешил жестом уверить ее, что все спокойно.

 Ей нельзя волноваться. Смерти собратьев, связанных с ней кровью, изматывали ее так же сильно, как гнет вечной ответственности за своих людей.

 — Прекрасно. — Она вернулась к разложенным перед ней отчетам, — Мне хватает и этого. Еще пятеро убиты легионерами, от троих нет вестей. А у нас два новых Спикера и предвидится четыре новых душителя… Ситис, дай мне терпения…

 Матье промолчал. Он не смел проронить ни слова сочувствия, ни слова лести. Сейчас, когда альтмерка пребывала не в духе, и то и другое могло вывести ее из себя. И он боялся. Боялся не стать жертвой ее гнева, а нарушить ее и без того хрупкое душевное равновесие. Слишком многое свалилось на нее в последние месяцы, чтобы тревожить ее хоть одним неосторожным словом.

 «Убить их всех». — Напоминала мать, вновь касаясь его плеча сухой рукой, и он чувствовал, как ее пергаментно тонкая кожа натягивалась на костяшках неестественно длинных ломких пальцев.

 Пять минут. Еще три минуты, и Банус Алор дочитает отчеты информаторов, и его жажда мести найдет своего адресата. Если ему хватит самообладания явиться в общий зал и перед лицом остальных выдвинуть обвинения, то крови будет много. Лашанс не сдастся без боя, и мать хочет именно этого — увидеть, как Черная Рука уничтожает сама себя. И Аркуэн станет одной из тех, кого загнанный в угол предатель не станет жалеть…

 — Ты не болен? — Голос Аркуэн развеял шепот матери, и из заволакивающей глаза темноты выплыло ее лицо — восковая желтизна кожи, тусклый блеск усталых глаз и след от ожога, который так и не удалось вывести до конца.

 "Убить всех. Убить ее..."

 В коридоре висела тишина, продлевая мучительное ожидание и вскармливая сомнения. Неловкое покачивание головой вместо ответа, опущенный взгляд — он так и не смог проронить ни слова, боясь, что ответит матери, а не Спикеру.

 Убить их всех. Всех, кроме нее. Не так, не сейчас… Ее нужно во что бы то ни стало забрать в Анвилл.

 «Убей ее!» — Мать впилась в плечо иссохшими пальцами и шипела, почти касаясь уха прилипшими к зубам губами. — "Молчи и убей ее сейчас!"

 — Со мной все хорошо. Я...волнуюсь за вас. — Он заговорил вопреки приказу матери молчать и ее недовольству, ледяной волной нахлынувшей на него из тех темных глубин сознания, где продолжала жить ее душа. — Я вижу, что вам тяжело. Если... Если все станет плохо...

 Мать кричала, но ее напор был бессилен перед слишком яркими, греющими душу видениями. Он заберет ее с собой, и мать смирится с этим. В сумраке подвала темно, толстые стены надежно укрывают от враждебного мира, есть свечи и есть колба с вязкой зеленью, которая спасет их всех, если за ними придут.

 — Приезжайте в Анвил. Мой отец был смотрителем маяка. Я...я живу там, когда возвращаюсь в город. Если... Если будете там, я буду рад вас видеть... И там безопаснее...

 Мать рвала его пальцами, и он видел, как с пожелтевших костей слезала кожа. Ее крик обратился в яд и разъедал изнутри, но он терпел: помогал выдержать внезапно потеплевший и смягчившийся взгляд Спикера.

 Она была живой и более реальной, чем мать, не способная вырваться из его головы, и каждое ее слово или жест имели большую власть. Одно ее слово — и он остановится. Он не позволит грядущей бойне начаться в зале и, когда все закончится и мать будет отомщена, будет служить ей. Только одно слово...

 Она не ответила, вдруг вскинув взгляд поверх его головы и подавшись вперед. Безупречную ясность мысли отравила ее тревога, и звук, донесшийся до слуха, сломал казавшуюся непоколебимой решимость.

 Звук шагов, почти неслышных, если бы не хромота того, кто услышал их разговор.

 Он замер, не смея шевельнуться и не имя сил сопротивляться матери, вернувшейся оттуда, куда мгновение назад загнала ее его ненадолго обретшая силу воля.

 Мать пронзительно хохотала, колотя покрытыми обрывками кожи руками в стены в своем исступленном веселье. Мать смеялась над ним и над его слабостью, давая сполна ощутить, чего стоило его мысленное отречение от нее.

 И он вновь не смел ей возражать. Не сейчас, когда он почти видел, как в голове Лашанса складываются воедино воспоминания о давнем контракте и услышанное сейчас. Он помнил маяк. Он помнил женщину, которой отрубил голову и мальчишку, которого оставил в живых. Теперь он знает все, и единственным, чего ему не хватает — это его дневника и иссохшей головы матери.

 Он встал, шатаясь и с трудом делая шаги. Если Аркуэн и говорила что-то, он уже не слышал.

 Догнать предателя и убить. Банус Алор дочитал отчет

 Аркуэн что-то говорила, но он не слышал. Слух был полон визгливого хохота матери, и забившееся в угол сознание отчаянно пыталось найти выход.

 Бежать следом. Бежать и надеяться, что Банус Алор выйдет навстречу. Вдвоем они справятся с предателем, и так будет лучше. Он едва ли выживет, но Аркуэн останется в безопасном месте.

 Темные стены коридора давили, пол скользил под ногами, и страх лишал возможности чувствовать течение времени. Он знал, что шел — невыносимо медленно, как во сне, и так же медленно долетали глухие звуки.

 Темнота почти полностью захлестнула его, когда в плечо ударила тяжелая дверь и рука — живая, осязаемая, впилась в его запястье.

 Он невидяще смотрел на серое лицо Бануса Алора, раскрашенное полосой крови. Его крови, льющейся из разбитого лба, от которого данмер отнял ладонь. Он что-то говорил, и Матье не разбирал слов, пока от окровавленной руки Спикера не оторвался огненный шар, и свет не выхватил из темноты очертания двух мертвых стражей. Пламя объяло их, и запах жженых костей ударил в ноздри, окончательно возвращая ощущение собственного существования в мире, где все пошло не так, как должно было.

 — Он... Он успел раньше... — Банус Алор распрямился, рукавом стирая со лба кровь. Он хотел сказать еще что-то, но промолчал, с бессилием глядя на горящих, но еще стоящих на ногах скелетов. Они не нападали, только преграждали путь, лишая их драгоценных минут, и Матье знал, что сейчас данмер корит себя за то, что не пустил в ход оружие и за то, что оказался слабее своего противника. Он подвел своего наставника, и чувство вины, собственного унижения и желания поквитаться слишком сильно, чтобы задаться мыслью, почему Лашанс не перерезал ему глотку.

 ***

 Пасмурное небо над Бравиллом темнело, роняя мелкую изморось. Тяжелый и густой воздух пах сыростью, плесенью и приторными болотными травами, проросшими в канавах у стен города, и от этих запахов полукровку клонило в сон. Этот город не подарил ей ни одного светлого воспоминания. Старый извращенец, от которого она сбежала в первый же день работы, притоны, где приходилось ночевать в особо безденежные времена, три дня в сырой тюрьме и чуть не добившая ее лихорадка. И теперь — еще один сырой и душный вечер, обязанный стать последним для очередной ее жертвы.

 Терис чувствовала, как от нехватки свежего воздуха начинает кружиться голова, и не прятала лицо под капюшон, позволяя дождю капать на лоб и щурясь, когда капли воды сбегали вниз. Ее начинало знобить от тошнотворной тревоги.

 Последний контракт. Босмер Гвинас, опасный, как и все предыдущие жертвы, и она сделает все, чтобы не встретиться с ним. Взломает замок и выльет остатки яда в кувшин для воды. Или смажет им края чашки. Это не займет много времени; когда все будет сделано, она покинет его дом и дождется вестей о смерти своей жертвы.