Плата за любовь - Лукьяненко Лидия - Страница 57

— Конечно, это пока только проект, и он нуждается в дальнейшей доработке…

Вадим сухо кивнул, взглядом дав понять, что разговор закончен. Валентинов неловко потоптался, собрал портфель и ушел. Я уже поняла, что Вадим хочет поговорить со мной, но тоже попрощалась и ушла к себе. Я убирала бумаги в стол, когда Вадим без стука зашел в мой кабинет и сел. Коротко глянув на него, я продолжала заниматься своими делами. Зачем он так с людьми! Сергей душу на работе выкладывает, а он пришел и одним взглядом пригвоздил человека к стенке.

— Ты поэтому предложила кандидатуру Валентинова? — спросил он, не глядя на меня.

— Что значит «поэтому»? — поджав губы, осведомилась я.

— Из личной симпатии.

Я подняла на него удивленные глаза. Что это? Первобытная вспышка ревности? Этого только не хватало! Я сдержала улыбку и мягко, как ребенку, объяснила:

— Естественно. Зачем бы я стала предлагать человека, мне не симпатичного?

— Дома тебя нельзя застать. На телефонные звонки не отвечаешь. Все в кабинете директора. Воркуете, как голубки, — проговорил он, по-прежнему глядя в стол.

Мне начинало все это надоедать.

— С чего это вдруг такие замечания и по какому праву?

Он не ответил. Я тоже молчала и держала паузу, насколько меня хватило. Наконец я взяла портфель и жакет и молча направилась к двери.

— Я могу тебя подвезти, — пронеслось вслед мне.

— Спасибо, я на машине…

Я поставила машину на стоянку, зашла в круглосуточный супермаркет за продуктами и, когда в темноте подходила к слабо освещенному парадному своего дома, меня окликнули:

— Саша!

Вадим стоял под моим домом и курил. Я никогда раньше не видела, чтобы он курил, и невольно замедлила шаг. Он выбросил окурок, подошел ко мне и взял мои сумки.

— Я хотел сказать тебе спасибо, за Настю.

— Не стоит. Что ты набросился на Сергея? Ты же сам его назначил! И работает он, между прочим, очень хорошо.

— Ты справилась бы лучше.

— Но ты меня не назначил.

— А хочешь, я подарю тебе фирму?

— Как это — подарю?

— Обыкновенно. Будешь сама владелицей. — Он явно подтрунивал надо мной. — И Валентинов твой разлюбезный будет рядом.

— Ты ревнуешь?

— А ты как думаешь?

— Что у тебя за манера отвечать вопросом на вопрос? — Я попыталась забрать свои сумки, но Вадим увернулся.

— Отдай! Я устала.

Вадим стоял совсем близко, такой большой, надежный. За ним как за каменной стеной. Лицо его оставалось в темноте, и я не видела выражения его глаз, когда он тихо заговорил.

— Знаешь, когда я прилетел тогда ночью, я зашел к Насте… Вы спали обнявшись. Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Ничего лучшего я в жизни не видел. Единственное, чего не хватало на этой картине, это меня с вами рядом… — Он приблизился, и его дыхание шевелило волосы на моей голове, а его могучая шея, которую так и хотелось обвить руками, была совсем рядом.

— Можно я поднимусь к тебе?

Не знаю почему, но я вдруг поняла, что, если он зайдет сейчас в мою квартиру, это будет все! Все, как хочет эта малая обезьяна Настя и как, вполне возможно, хочу я сама, боясь признаться себе в этом. Я промычала что-то невразумительное, что-то вроде поздно-устала-пора спать.

— Я хочу только поговорить, — тихо сказал он, но я уже забрала сумки и быстро юркнула в подъезд.

В квартире я отдышалась, распаковала сумки, машинально выкладывая все в холодильник, а мыслями была там, внизу, с ним. Он стоял такой печальный, такой смирный и ждал меня. Я ведь знаю, что он хочет сказать. И он знает, что я знаю. И я хочу услышать это. Хочу и боюсь. А вдруг он поступит со мной, как Алексей? Опять тогда умирай от обиды и комплекса неполноценности. Вчера я прочла в журнале слова, принадлежащие какому-то старому актеру, о том, что комплекс неполноценности — очень хорошее качество, ибо способствует духовному росту человека. Я с этим совершенно не согласна. Что может произрастать из комплекса неполноценности, кроме дурных наклонностей? Я считаю, что двигателем может быть, скорее, ощущение собственного несовершенства, а это совсем не одно и то же.

Размышляя таким образом, я приняла душ, соорудила себе нехитрый ужин и, проглотив его, вышла на балкон покурить. Я глянула вниз и чуть не упала — Вадим был там. По-прежнему стоял, опираясь на бампер своей машины, и курил. Его массивную фигуру освещал свет из окон. Он сразу увидел меня. Мы стояли и смотрели друг на друга. Я сверху, а он — снизу, стояли и смотрели. Я не видела выражения его лица, и он не мог видеть моего, но для меня это был самый откровенный поединок взглядов. Что-то сродни задушевному разговору. Думаю, все, о чем мы молчали, было сказано в эти минуты без слов. И когда молчание стало уже невыносимым, а мое бездействие просто неприличным, Вадим сел в машину и уехал. Звук мотора заставил меня вздрогнуть.

— Вадим! — крикнула я, но было уже поздно.

Машина выехала со двора. А я чуть не заплакала.

Я почти не спала в ту ночь. Мысли, как надоедливая стая птиц, кружились и кружились, заставляя меня думать об одном и том же. Они бегали по кругу, я не могла задержаться ни на одной из них и так никакого вывода для себя не сделала. Я по-прежнему не знала, чего хочу, и не могла определиться, как мне вести себя с Вадимом. Были какие-то мелкие чувства: удовлетворенного самолюбия (как же, хозяин моей фирмы стоял у меня под окнами целый час, ожидая моего решения, разве что только серенаду не спел), жалости (все-таки я женщина и гораздо естественнее было бы пригласить его подняться), предчувствие интриги (что же дальше?). Я измучилась, ворочаясь в постели и ожидая сна, который все не шел. В результате уснула под утро и проспала на работу.

Это никого не удивило. Все знали, что мы работаем по вечерам. Думаю, если бы я вообще не пришла, и это восприняли бы спокойно. Действительно, лучше бы я вовсе не пришла. Все равно ничего путного за день не сделала. Слонялась от Сергея к Танечке, попила с Инной кофе, покурила с Пашей, — готова была заниматься чем угодно, только бы не оставаться одной. Но домой же я их не захвачу. И меня ожидала еще одна бессонная ночь. Вначале я вроде уснула, но через час проснулась и поперлась на балкон. Не знаю, что уж там мне приснилось, но никакого Вадима внизу, конечно же, не было. И я уже не легла — сидела полночи перед телевизором, периодически выходя покурить, хотя и курить-то особенно не хотелось. Я стояла и смотрела туда, где вчера находился Вадим, и вела с ним разговор, которого не было. Это было так увлекательно! (Я ведь говорила, что я не такая, как все, то есть ненормальная!) Разговор этот происходил в трех вариантах: когда все хорошо, когда все плохо и когда есть некая неопределенность, но все же — надежда. Третий вариант мне нравился больше всего — трагедий я не люблю, хеппи-энд — примитивно, а так есть и интрига, и побуждение к дальнейшему действию. Если бы я писала романы, то делала конец именно таким, со знаком вопроса в конце, а вы — думайте, как кому хочется.

Вот такие мысли обуревали меня всю ночь. Я совсем не спала, и под утро мое отражение в зеркале показалось мне истаявшим, а я — удивительно красивой. Это, наверное, от любви, подумала я. За эту длинную и необычайно романтичную ночь я убедила себя, что это и есть любовь. Я никогда еще не бодрствовала целую ночь, думая об одном человеке. Еще мне было приятно думать, что Вадим тоже не спал всю ночь (хотя, скорее всего, он сладко похрапывал все это время, но так мне хотелось думать). Удивительное дело, размышляла я, попивая утренний кофе, а мне, оказывается, никто не нужен! Разогнала всех и радуюсь собственным мыслям. Да. Да. Я совершенно не страдала. После моих ночных разговоров с воображаемым Вадимом мне уже нечего было сказать ему настоящему. Я все уже сказала и все услышала.

Такое странное, но приятное, в общем-то, состояние не покидало меня несколько дней. Я работала, но уже без прежнего энтузиазма, все, что окружало меня, не было теперь таким значимым. Более ценным и несравненно более интересным был мир внутри меня. Вот и скажите после этого, что я нормальная! Разве может нормальный человек столько времени радоваться собственным мыслям, да так, что реальные люди отступают на второй план, а вымышленные занимают все воображение. Но такая уж я фантазерка, и подобное настроение, которое иногда находит на меня, грубо говоря — тихой придури, очень мне нравится. Я по-прежнему мечтала и разговаривала с Вадимом. Теперь я не искала общества, наоборот, я уединялась при всяком удобном случае и чаще всего проводила время в собственном кабинете. Очевидно, это признак явного интроверта, когда все внутри тебя, хотя на самом деле я — истинный экстраверт: столько знакомых, сколько у меня, просто не может быть у человека закрытого. Вот и разберись тут в других людях, когда даже сам для себя — загадка. Тон моих бесед с Вадимом тоже зависел от сиюминутного настроения: то я разговаривала с ним нежным голоском Констанции, то властным тоном Дианы, а то с ужимками мадам Помпадур. Наверное, хорошо, что все это происходит внутри меня. Представьте, если подобный бред действительно должен был выслушать симпатизирующий мне мужчина! Вот почему подобные разговоры я веду сама с собой. Но и эта игра надоедает.