Primièra canso (СИ) - Светлая et Jk - Страница 17

А он хотел воды напиться!

Песня звучала все ближе и ближе, пока за спиной Ее Светлости не послышались шаги музыканта.

- И давно вы тут, Ваша Светлость, сидите? - спросил он, когда мелодия смолкла.

Катрин чуть заметно вздрогнула. Она и сама не знала, как давно здесь сидит. Бросив на трубадура хмурый взгляд, она отвернулась, ничего ему не ответив.

Серж недоуменно приподнял брови и поспешил устроиться на траве у ее ног. Теперь они почти не ссорились. Разве только если насчет того, стоит ли закупать бочки в Фенелле или дождаться цен от Вайссенкройца. Если бы он мог теперь сказать, кто они друг другу, он бы сказал, что они друзья. Во всяком случае, он для того делал все. Но в ней, такой маленькой, было столько силы, что подчас Скриб терялся - сколько еще можно взвалить на свои плечи, но при этом ходить ровно, с высоко поднятой головой? Если бы только она позволила ему разделить с ней ношу...

- Я вижу, в Жуайезе вновь разразилась гроза? - спросил он с улыбкой.

Герцогиня нахмурилась еще сильнее. Гроза... Гроза пройдет, и после нее день снова станет ясным. Но для Катрин огромная туча, идущая с севера, навсегда скрывает солнце.

- Вас эта гроза может обойти стороной, - бросила она.

- Ваша гроза - и моя гроза тоже.

Ее Светлость перевела свой взгляд на лицо Сержа. Если бы все было так просто, как он о том говорит. Трубадур свободен. Даже если он станет неугоден новому хозяину, Скриб всегда сможет уйти. Хоть к королю Мишелю, хоть к французскому королю. Или найдет себе покровительницу. Ей он также будет слагать канцоны и помогать по хозяйству. Он умеет заводить себе друзей, это теперь герцогиня де Жуайез знала прекрасно. Впрочем, она сама находила в том тихую радость: проводить вместе с ним хотя бы несколько часов в день, гоня прочь мысли, что будет дальше, и не позволяя себе думать, зачем это может быть нужно ему.

- Нет, Серж, - наконец, сказала Катрин. - У нас с вами разные грозы.

- Разве разные? - усмехнулся трубадур. - Мы любили одного и того же человека. Вам он был мужем, мне - почти отцом. И мы потеряли его. У нас с вами один только дом. И иного нам не надобно. И это солнце - поглядите, оно светит нам одинаково. Для обоих. Отчего бы и грозу нам не разделить?

С ужасом смотрела Катрин на Сержа. Он говорил ей о герцоге, которого она ни дня, ни минуты не любила. Которому однажды пожелала смерти и теперь старалась забыть навсегда. И все, что было меж ними, - тоже забыть навсегда. А единственное, что она унесет из этого дома, когда уедет, будут ее воспоминания о ночах, проведенных в одиночестве и мечтах о простом музыканте, с которым она, забывая себя, желает делить не только дом, но и всю свою жизнь.

- Оттого, что у нас с вами не так много общего, как вам кажется, - холодно ответила Ее Светлость.

Серж снова усмехнулся. И горькой была его усмешка - она права. Самого главного он сказать не осмелился. Потому что в самом главном, что привязывало его к этому месту, к ней, он был одинок.

- Жаль, что так, - пробормотал Скриб и поднял голову, чтобы видеть ее глаза. - Вы несчастны.

- Вы ошибаетесь, - сказала она, отводя взгляд. - Я вполне счастлива.

- В вас нет счастья, - с грустной улыбкой покачал трубадур головой. Он знал это наверняка, потому что в нем самом счастья не было. - Вы одиноки и не желаете примириться с помощью друга. Вы не греете. Вы замораживаете. В вас нет счастья. И неоткуда ему взяться. Если бы вы могли... довериться... В грозу вдвоем мокнуть веселее.

- А вы во всем ищете веселье? - усмехнулась Катрин. - В таком случае, можете поискать другое место, где вам будет веселее и... теплее.

Он, словно во сне, засмотрелся на ее злую усмешку, но... в ней была та же горечь, что и в нем.

- Свое место я нашел. Оно подле вас. Вы забыли? Меня подарили вам.

- Кажется, это вы забыли, Серж! - надменно произнесла Катрин, поднимаясь с камня. - Мне придется напомнить, что вы в этом доме лишь простой трубадур. Им и оставайтесь! И научитесь ценить милости, которые я дарую вам. Но я вас не держу. Вы сможете покинуть Жуайез в любое время.

Взбешенный ее тоном, Скриб вскочил следом. Герцогиня! Ее Светлость! В который раз в нем поднимал голову потомок рода де Конфьян. И милости герцогини ему были не по титулу! Толком не понимая, зачем, он схватил Катрин за руку и дернул на себя.

- А я очень ценю ваши милости! И милости всех прочих меня не интересуют! - проговорил он не менее надменно.

Она высвободила руку и отчаянно сдерживала сбивающееся дыхание. Серж был так непозволительно близко. И это делало ее слабой. Его глаза, губы... Цепляясь за остатки своей гордости, Катрин зло выдохнула:

- Избавьте меня он подробностей ваших интересов!

Он изменился в лице, злая холодная улыбка исказила его красивые черты. И он, манерно поклонившись, как в тот самый первый день, стал на одно колено, приподнял подол ее платья и прикоснулся к нему губами. А после устремил свой взгляд вверх, к ее лицу.

- Как прикажете, моя госпожа. И простите своего недостойного слугу, коли он обидел вас.

Как и в день свадьбы, герцогиня де Жуайез вырвала ткань своей юбки из рук Сержа и, не сказав ни слова, пошла прочь с лужайки, сдерживая желание броситься бегом и подставляя лицо ветру, который сушил ее слезы. В ней нет счастья. И неоткуда ему взяться.

XVII

Гроза все-таки разразилась. Почти невероятно после такого тихого и яркого заката. Между тем, едва только солнце скрылось за горами, отделявшими небо от земли, как на небосвод, не успевший зажечь свои звезды, наплыли черные тучи. И грянула гроза, сверкая молниями, отдаваясь громом, заставляя и землю стонать и рыдать. Серж Скриб сидел под навесом возле конюшни и глядел на то, как дождевая вода стекает на голые камни и бежит ручьями куда-то вниз, к реке, затерявшейся в долине Жуайеза.

Разговор с герцогиней все еще мучил его. Он никак не мог понять, что стало причиной этой вспышки. Последние недели они жили так тихо, так... славно! Да, да, он слишком многое себе позволил. Может быть, он даже позволил себе надеяться? Но на что, Господи? На что мог надеяться человек, вроде него? Наделенный лишь знатным происхождением да толикой ума... Происхождение тяготило мыслью о несправедливости, и ум... ум приносил одни лишь несчастья. Слишком многое он понимал. Проще было бы оставаться невеждой, ярмарочным шутом, но не поэтом. Когда родная семья отказалась от него, не сумев распорядиться его судьбой, следовало сразу порвать с прошлым. Стать подмастерьем у какого-нибудь ремесленника. И не мучиться неопределенностью - своей дороги и своего места.

Он усмехнулся. «Свое место я нашел. Оно подле вас». Насмешка над собой и над нею. Он хотел бы подарить этой женщине мир. Но у него был один только его дульцимер. Что мог он дать ей? Герцогине, владевшей всем, что она пожелает. Той, что и не заметила бы его, не играй он денно и нощно поблизости. Нужно было, и в самом деле, уезжать в Фенеллу. Быть может, со временем он сумел бы ее забыть. Быть может, вытравил бы из снов ее нежный образ. Нежный? Откуда он взял, что в ней есть нежность? Пожалуй, от ее оплеух и яда в голосе! Не иначе...