Вера и террор. Подлинная история "Чёрных драконов" (СИ) - Шиннок Сарина - Страница 28

Из толпы шагнул вперед худощавый парень с длинными ровными черными волосами, бородкой и бакенбардами, в черной футболке, штанах и жилетке цвета хаки. На нем были высокие сапоги, металлические наколенники, черный пояс-патронташ, руки были в кожаных перчатках. Он последним кинул на гору оружия два экзотических клинка, увенчанных крючьями. Казалось, он совершенно не боялся.

— Я! — заявил он, сделав еще один развязный шаг вперед.

— Имя? — требовательно спросил Кэно.

— Кабал, — представился парень. Кэно подозрительно сощурил левый глаз — Кобра уже упоминал это имя.

Во взгляде Кэно и еще нескольких сотен анархистов зажглась злоба. Человек, стрелявший в своих, говоривший о Кэно с ненавистью и презрением, теперь стоял перед ним самим и смотрел на него с вызовом и пафосом.

— Ну, что будешь делать, большой папочка? Убьешь нас? Какой это к черту анархизм, если ты, как диктатор, управляешь нами?! Ты говоришь о свободе, а сам урезаешь нам эту самую свободу! Ты раздаешь приказы идти в бой, попивая в баре коньяк! Ты борешься за лучшую жизнь, убивая тысячи непричастных людей! Нам нужен другой лидер.

Кэно задумчиво почесал затылок и уточнил:

— Ты считаешь, твоя кандидатура идеально подходит. Ты, типа, достойный. Поэтому тебе можно все, даже в своих стрелять, да?

Кабал насупил брови. В карих глазах, как фитиль динамитной шашки, зажглось недовольство:

— Жертва ничтожными приведет к победе достойных. Это ведь твои слова, Кэно?

Кэно сердито и строго уставился на него, будто испепеляя предателя взглядом — Кабал начал нервно хрустеть пальцами.

— Значит, «Черные драконы» уже ничтожные… Может, я, по-твоему, тоже ничтожество? — с явной угрозой продолжал лидер клана.

— Ты — самое последнее ничтожество в этом клане! — с отвращением вымолвил Кабал. — Ты используешь тактику запугивания, насилия, применяешь грубую силу, считая, что цель оправдывает средства. Но почему за нашу цель должны гибнуть другие?

— Типа, самый умный, да? — Кэно злобно оскалился, его лицевые мускулы непроизвольно напряглись. — Что предлагаешь ты? Что конкретно ты сделал для клана? Сократил вдвое число людей? Убил товарищей?

Кабал начал терять былую уверенность в себе, слова уже не выскакивали бодро и четко — он начал мямлить, продолжая ломать пальцы:

— Я пытался провести реформацию, сделать клан более расчетливым, более рассудительным. Для привлечения внимания к нашей цели хватило бы массовых акций, периодических изданий, Интернет-порталов и в том же духе. Анархизм отрицает насилие, так говорит любая литература.

Кэно сжал кулаки.

— Для меня существует только один теоретик и практик анархизма — сэр Морихей Уехиба! — гаркнул он на Кабала. — Так вот он говорил, и я говорю: «Цель оправдывает средства». Мы приветствуем насилие, если оно ведет нас к свободе!

Кабал издевательски заухмылялся:

— Тебе легко говорить! Не ты в этой войне проливаешь кровь за свободу, ты только в баре пьешь пиво, распеваешь с дружками под гитару хард-рок, покуриваешь сигары, когда твоя телка под столом занимается с тобой оральным сексом…

— Что ты тявкнул?! Крутой, да?! Решил, что можешь вякать на главаря?! — Кэно наотмашь засветил предателю кулаком в челюсть, Кабал упал, чуть было не сделав в воздухе кувырок. — К твоему сведению, мразь, я участвую во всех операциях! Или тебе шрамы показать?

Теперь шустрый малый перепугался. Он поднял глаза на лидера клана, ощупывая место удара костяшками пальцев — на его лице остался след колец и перстней-печаток Кэно.

— Извини, брат, не знал… — прошептал он тихим дрожащим голосом.

— «Брат»?! — опешил Кэно, его кинуло в жар от ярости. — Да как у тебя, сволочь, язык повернулся произнести это слово после всего, что ты сделал?!

Кабал приподнялся, фактически стоя на коленях.

— Простите меня, я… — пробормотал он, но вожака бесило каждое его слово:

— «Простите»?! Твое прощение ребят не вернет! — Кэно ударил его еще раз, взгляд главаря пронзил Кабала, как стилет. — Ты хоть знаешь что-нибудь о тех, кого расстрелял? Чем они жили? Чего они хотели? О чем думали? К чему стремились? А я знал! Это были мои друзья… Тебя я вижу впервые, а ты уже кланом решил распоряжаться, ублюдок!

Перепуганный повстанец вспотел с головы до ног. Теперь на него смотрели со злостью и презрением даже те, кто был на его стороне. У него все сжалось внутри, руки затряслись, силы покинули окончательно.

— Меня убьют? — проронил Кабал.

— Нет, — сухо бросил Кэно. — Я не опущусь до твоего уровня, тварь, чтобы своих валить! Но наказать тебя придется.

Кабал покорно опустил голову. Кэно пытался привести в норму дыхание после крика, но злоба заставляла его сердце биться чаще, отравляла его кровь, покрывая сознание пеленой тумана.

Кабала ожидала жестокая расплата за содеянное: Тремор по приказу Кэно подвесил его наручниками на трубе на самом нижнем ярусе базы и разрешил «Черным драконам» пытать его, как угодно, три дня. По спине ниндзя пробежала дрожь — эта казнь навеяла ему крайне тревожные воспоминания. Ему даже показалось, что по его лицу стекает вязкая кровь, но это был всего лишь пот.

Недавно он перечитывал историю ниндзя — был такой воин-тень Сугитани Дзэнъюбо, ему действительно было поручено убить Оду Нобунагу — на тот момент фактического правителя Японии. И он стрелял в этого тирана, дважды, но не убил. И агенты Оды Нобунаги искали ниндзя, и расправа над ним была неимоверно жестока… Все, как во сне Тремора. Почему же дух несчастного ниндзя не успокоился, а вернулся? За что сражался Сугитани Дзэнъюбо? Ода Нобунага бросил против четырех тысяч ниндзя армию в сорок шесть тысяч самураев! Воины-тень за жизнь свою боролись, за сохранение своего искусства… Вполне ясно, что никто не хотел бы стать их очередным «шедевром». Тем не менее, искусство ниндзя живо — в нем, в Треморе. По меньшей мере, он был уверен в этом. И если это была вторая жизнь, второй шанс, то здесь он был обязан использовать древнее искусство, чтобы отвоевать свою свободу.

Идея Кэно была с азартом принята анархистами. Сам вожак сидел в соседнем помещении с гитарой, пытаясь подобрать тяжелое соло. Крики предателя за стенкой и матерщина соратников сильно мешали ему в этом деле, но сама ситуация несколько вдохновляла. Может, этот самоуверенный малявка поймет, что чувствует он после того, как его потрепала жизнь, научится уважению. Мимо проходили все новые и новые люди, желающие поквитаться с предателем. Кэно с довольным видом перебрал струны.

— Кабал! Сопляк ты траханный! — слышался сквозь стену сиплый голос Безликого. — Приготовься — будет жарко!

«Три дня не продержится сопляк — этот психопат опять решил огнемет собственной разработки испытать!» — догадался Кэно. Такая перспектива ему не нравилась. Пришлось бросить гитару, взять старую добрую «Беретту» и идти туда, откуда уже вовсю доносился мучительный крик боли Кабала.

Безликий действительно испытывал огнемет. Пара-тройка его товарищей жадно следила за процессом. Кэно вышиб дверь ногой и выстрелил в трубу над головой Кабала пять раз. Потоки воды погасили пламя. Парень, подвешенный на одной из труб, продолжал стонать, на его обожженном теле дотлевали остатки одежды.

— Мать вашу! Я кому-то приказывал убивать его?! — вскричал Кэно.

Анархисты испуганно замотали головами. Кэно опустил пистолет.

— Анархизм — это не безумие и произвол, — изрек он небывало строго и спрятал «Беретту» в кобуру.

Он махнул рукой Тремору, тот снял Кабала с трубы и взвалил его себе на плечо.

— Как же три дня? — спросил один из анархистов в недоумении.

— С него и так хватит. Вы достаточно развлеклись, — саркастично швырнул Кэно, указывая Тремору нести парня в лазарет.

Анархисты не могли понять, зачем это Кэно сохранил предателю жизнь. Что это, жалость в нем проснулась? Еще чего! Прошел слух, будто словечки этого Кабала его зацепили, и, исходя из слов: «Я не опущусь до твоего уровня, чтобы своих валить», решил не убивать повстанца. Репутацию поберечь, так сказать. Только вот те, кто знал Кэно достаточно хорошо, понимали, что это не так.