Прощай, Ариана Ваэджа! (СИ) - Странник Стелла - Страница 23

— Подождите, господа... — несмело начал Арбенин, — ведь еще не было установлено, что найденный камень представляет вообще какую-то ценность! А если это даже и... не амазонит? Будут ли в полиции рассматривать такое обращение? Если бы бриллиант пропал...

— А вас, Николай Петрович, попрошу мне не перечить! Дело не только в фактической стоимости камешка! Это ведь — ра-ри-тет, и он представляет историческую и художественную ценность. Кстати, именно вы... владели информацией об амазонском камне, не так ли? А значит, и можете быть заинтересованы в его пропаже...

— Да что вы говорите, Павел Ильич! — после моего рассказа все знали эту информацию! А многие, думаю, владели ей и до этого, только... молчали.

-Н-да-а, — Кондратьев, однако, задумался не об этом, — если полиция возбудит уголовное дело, то придется задержаться с выездом... дальше по маршруту, да и что скажут в Санкт-Петербурге? Наша репутация будет запятнана! Может, и вообще экспедицию закроют...

— И что же нам тогда делать? — этот вопрос Скорожитовского повис в воздухе зловещим вопросительным знаком.

— Во-первых, надо подумать, кому нужно было красть камень... — голос биолога Борисова дрожал. — Чужим или своим?

— Вот-вот, Иван Викторович, — зацепился за его высказывание Кондратьев, — вы очень правильно поставили вопрос. И если никто, кроме участников экспедиции, не знал об этом... Вывод один!

— Камень очень маленький... Его можно спрятать... — вступил в разговор геоморфолог Сибирцев.

— Не скажите! Прошло очень мало времени... И никто, думаю, еще не выходил из гостиницы... — голос Кондратьева был металлическим, напряженным.

— Вы выходили, — тихо заметил Арбенин.

— Да, выходил... Чтобы спрятать камень, а потом вас сюда пригласить и.. потешаться... Думайте, прежде чем говорите!

Опять зажужжала муха. Видно, слишком тяжелой оказалась тишина.

— Короче, я предлагаю провести расследование самим, а для этого... проверить личные вещи каждого. Это лучше, чем обращение в полицию.

Да, руководитель экспедиции был зол не на шутку!

За всех ответила муха. Она опять зажужжала.

— Никому не расходиться! — скомандовал Кондратьев. — Идем все вместе в каждую комнату.

Нет нужды долго рассказывать о том, как честная компания шла гуськом с этажа на этаж, заходила в номера и наблюдала, как его хозяин высыпает содержимое вещмешка и саквояжей. Богдану Сиротину вменялось в обязанности открывать на общее обозрение дверцы шкафов и тумбочек. Главное в этом деле — результат, а он не заставил себя долго ждать: в тумбочке Арбенина, слегка прикрытый салфеткой, лежал этот злосчастный минерал.

— Ну вот, так я и думал... — произнес Павел Ильич и вонзил свой взгляд в географа-ландшафтника. Его многозначительная пауза говорила гораздо больше, чем самые грубые или оскорбительные слова.

— Это... — это... — задыхающийся от шока Арбенин не мог говорить.

— Да, это и есть тот камень... Амазонит или нет — уже не важно...

— Но... подождите! — громко начал геоморфолог Сибирцев. — Зачем ему красть камень?

— Вот и я думаю, зачем? — вопросом на вопрос ответил Кондратьев. — Впрочем, теперь уж не нам узнавать об этом.

— Вы хотите сказать, Павел Ильич, что этим вопросом все же займется полиция? — уточнил его зам Скорожитовский.

— Конечно!

— Нет, нет... — бормотал Арбенин, а перед его глазами проплывали картинки из снов. Вот испачканы красным вином белые парадные брюки... Неважно, что это было еще до экспедиции, главное — сохранилось в памяти... И Кондратьев же говорил об испачканной репутации... Вот пытается поднять его в небо некое химерическое существо, зацепившись когтем за пиджак... В какую бездну он собирался его унести? А вот целится из лука амазонка в украшениях точно из таких камней... И ведь не просто целится, а угрожает кровной местью!

— Николай Петрович все утро был у меня... — начал защищать его Сибирцев. — Да и вообще... это какое-то недоразумение...

— Лично вы, как и все члены экспедиции, тоже видели, что камень найден среди вещей Арбенина. О чем можно здесь спорить?

— Ладно... — после некоторой паузы добавил он. — Факт кражи зафиксирован, и с ним нужно согласиться... Однако... предмет кражи найден... Так что... Предлагаю пока не выносить из избы мусор, а позже... мы с Николай Петровичем поговорим, может быть, и найдем... консенсус...

Ночь была черной. И не потому, что черной как смоль, хотя и это имело место, а потому, что создавала безрадостное, мрачное настроение. В такой катастрофической атмосфере разве что черная сила чувствует себя превосходно! Арбенин же не дружил со злыми духами, не знал черных заклинаний, да и вообще не владел никакими колдовскими способностями. Поэтому не мог противостоять удару судьбы — тяжелому камню, свалившемуся на его голову.

Ночь была липкой. Она склеивала веки не сладким душистым медом, а противным клейстером, который невозможно ни смыть чистой водой, ни вытравить самым сильным растворителем. Склеивала с такой настойчивостью, с таким упорством, что оставалось только безропотно подчиняться... Но уснуть было невозможно — шоковая эйфория заполонила мозг и держала его в высочайшем напряжении. Казалось, вот сейчас лопнет натянутая струна и сердце бабахнет подобно выстрелу артиллерийского орудия.

«Кто меня подставляет? — металась загнанным зверем мысль. — И для чего?»

Оба вопроса оставались риторическими.

«Если это Кондратьев, то есть ли смысл ему так искусно играть? Тем более, что между нами все оговорено. Ну, а если не он... Кому я еще перешел дорогу?»

За окном завывал ветер. Не так, как перед дождем или бурей. Он словно варвар, неудовлетворенный своей добычей, неистово бился о старую кровлю, стучал по ставням и натужно издавал звуки, напоминающие скрежет металла по стеклу. Он не хотел сдаваться, даже будучи поверженным, и продолжал беспощадно хлестать сильными крыльями все, что попадется на своем пути.

Представлялось, что этой затянувшейся черной бездне не будет конца и края и она станет началом тяжелой вечности, которая накроет с головой и упрячет где-то там, «у черта на куличках», где никто и никогда не найдет. И поэтому... особенно странным показалось вовремя наступившее... утро, с привычными запахами — печеного хлеба и жареного кофе из чайной, звуками — цоканьем копыт по каменной мостовой и криками возчика, зазывающего постояльцев гостиницы.

Кто-то тихонько постучался:

— Николай Петрович, откройте... — голос практиканта Сиротина, реального человека и, более того, участника экспедиции, возвращал Арбенина на грешную землю, на которую он уже и не думал попасть.

Пока шел до двери, чтобы открыть задвижку, промелькнула мысль: «А было ли все это со мной или просто приснилось?»

— Что случилось, Богдан?

— Павел Ильич вызывает!

— Хорошо! Сейчас оденусь и спущусь.

Застежка на летних туфлях выскальзывала из рук, но не от волнения, а от хронической усталости — единственного результата бессонной черной ночи. А вот тяжести на душе уже не было, словно хищный ветер вымел весь негатив. «Боже, да что же это? — думал он, затягивая застежку. — Вчера я так переволновался... Преступления не совершил, никого не обидел, а с чувством вины... всю ночь промучился... Так нельзя! Нельзя жить... иллюзиями!»

О некоторых событиях, которые произошли в тот день и в последующие двое суток, скорее всего, я расскажу позже — всему свое время, а сейчас — о самых узловых, о тех, которые стали местом пересечения новых дорог, открывшихся перед участниками экспедиции. И предысторией этого стало предложение местного публициста Федора Алексеевича Потапенко прервать изучение окрестностей Перми и выехать к нему на родину — в Чердынь.

***

Уездный город встретил их неброской первозданной красотой старинных зданий, в первую очередь деревянных, а потом уже — каменных, и церквей, возвышающихся на высоких мысах знаменитой Колвы. В этой красоте, как в лике северной княжны, одновременно уживались и величие, и холодность, надменность. Чувствовалась близость гор, от которых тянет холодом, угрюмой тоской и непостижимостью вечности. Однако, до Уральского хребта было довольно далековато, а вот на Полюдов камень, в сторону поселка Вижаиха (от автора: ныне город Красновишерск) открывался панорамный вид. Долина, заросшая лесом, простиралась почти до горизонта и упиралась в гору, закрывающую этот горизонт невысокими горбами. И был этот Полюдов камень почти всегда в дымке, словно припудренный, с налетом какой-то тайны, особенно после дождя и в утреннем тумане.