Белый мусор (СИ) - Лагно Максим Александрович - Страница 41

— Знаешь что это?

— Гражданские чипы. ГэЧэ, гэчка, гэчешка, грачка, голова-член… и ещё тысяча сленговых определений.

— Мы называем это даром богов.

Я не удержалась от иронии:

— Ваш дар богов печатают на императорском монетном дворе.

— Именно через обыденность верховное существо показывает свою благодать. А ты знаешь историю и предназначение чипов?

— Ну, ясно же, документооборот, регистрация граждан. Хранение паспортных данных, финансов. У канцеляритов и пэвэкашников на нём хранится формулярный список. Ещё чип блокирует возможность зачатия, пока не получишь лицензию.

Двунадесять торжественно сказал:

— А ты знаешь, что чипы придумали задолго до Большой Беды, и с тех пор технология их производства не менялась?

— Это выдумки секты мультимондистов.

— Нет, это правда. Знаешь ли ты, что чип приобретает память своего предыдущего хозяина? При трансфере она не удаляется полностью, а просто затирается слоем новой информации.

— Насчёт памяти не знаю, а вот кредитную историю хранит, хе-хе.

Двунадесять разложил чипы ровными рядами. Не отрывая взгляда от них, сказал:

— Посмотри на эти кусочки пластика и спроси себя, неужели так сложно напечатать столько чипов, сколько захочется? Почему чипы наследуются от мёртвых и передаются ещё нерождённым?

Мне стало скучно:

— Все знают, что длинная история использования создаёт сложный магнитный паттерн, защищающий чип от подделки. За сто лет паттерны стали такими, что подделать их технически невозможно.

Двунадесять величественно выпрямился:

— Ты мыслишь, как раб Империи. Считаешь, что чипы прикрепляют к людям, тогда как наоборот — людей прикрепляют к чипам. Императорского монетного двора не существует. Там не печатают новых чипов. Их уже сотни лет не печатают.

— Хм, интересная теория.

— Теории в науке, с помощью которой тебя создали. А я говорю истину. Наш уровень развития не способен создавать такие сложные устройства, как гражданские чипы.

— Даже если так, то что это меняет?

— Ничего, кроме понимания свободы. Пока тебя прикрепили к чипу — ты раб и скотина. Когда ты сам прикрепляешь себе чипы — ты властелин своей судьбы.

— В обоих случаях нужен чип, — парировала я. — Без него, значит, нет ни свободы, ни несвободы?

Двунадесять замялся. Отмахнулся от моего аргумента и продолжил:

— Я знаю, что девизом своей банды ты избрала фрондерский клич «Свобода или смерть». Он довольно точно передаёт мою мысль. Это не случайность.

— Мерси.

— Но я предложил бы поправку. Двуличный, взаимоисключающий союз «или» заменил бы на прямой и единотолковый «и». Свобода и смерть.

— Почему?

— «Свобода» — это резиновый мешочек, который способен растягиваться до неожиданных размеров. Каждая личность складывает в это мешочек свой набор условий того, что считает «свободой». Например, граждане Империи настолько несвободны, что согласны называть честным выбором поклонение семье Императора, герцогам и всей той прочей ерунде, на которой построен репрессивный аппарат государства. Напихивают они этот гондон до тех пор, пока не лопнет. Это — «Смерть». Хочешь что-то спросить?

— Боюсь обидеть вопросом…

— Ты интересуешься, как одуревший от пудры выживанец так много знает?

— Точно.

— Когда я узнал, что ты женский клон мужского оригинала, я ещё более захотел душевной беседы. Ведь мы похожи. Только я сложнее.

— Вот как…

— Чтоб понять, нужно вернуться к чипам. Чип создан так, что одной из его функций является контроль за деторождением. Пока носитель не разблокирует данный раздел с помощью цифрового кода лицензии, не сможет ни забеременеть, если женщина, ни производить живые сперматозоиды, если мужик.

— Это известно.

— От обывателя скрывают побочный эффект: природа пробует обойти искусственный запрет, усиливая половой инстинкт.

— Допустим, так. Причём тут наша схожесть?

Двунадесять удивился:

— Я ещё не начал про это.

— А про что ты?

Он раздражённо стукнул себя по ляжкам:

— Ты слышала, что я сказал? Повторяю — усиливает половой инстинкт.

— Ну, усиливает. Что дальше-то?

Двунадесять повернулся ко мне спиной:

— У меня двенадцать. Двенадцать чипов! Представляешь на что я способен? Выживанцы для того и пихают себе по три-четыре дополнительных чипа, чтоб трахаться без остановки. Если вставят больше, то подохнут. А я ношу двенадцать.

— Вся эта торжественная беседа просто для того, чтоб похвастаться длиной своего члена?

Двунадесять быстро добавил:

— Я ещё умный, как ты верно заметила ранее.

— Ты говорил, что мы похожи. Чем же? Не длиной члена, надеюсь?

Двунадесять вдохнул побольше пудры. Требовательно заставил принять меня такую же дозу. Сильно закружилась голова, но не как во время приступа, а приятно. В груди, чудилось, расцвела колоссальная сладкая ягода, которая грозилась лопнуть и вытечь из уголков глаз и влагалища. Я пошевелила тазом и бёдрами. Показалось, что складки брюк как-то неудобно прикасаются к телу, раздражая кожу.

Собеседник проследил за мной:

— Ладно. Раз пока что тебе не интересно про половые отношения, давай подождём. А я расскажу про наше сходство.

Я ответила «давай». Тут же удивилась, звуку своего голоса: мягкий, будто зовущий. Ещё раз сказала «давай», проверяя, не померещилось ли? Нет, звучит, как у путы из корпоративного борделя.

Глава 53. Многоликий Двунадесять

Сама не заметила, как погрузилась в бесконечное переживание мысли, что люблю Антуана, а он меня нет. Эта мысль будто никак не могла додуматься до конца. Как только она заканчивалась, то возрождалась снова. «Я да, а он нет» — повторяла и повторяла я, словно перекатывая во рту эту самую сладкую ягоду.

Я моргнула, сбрасывая с ресниц нависшие слёзы. Двунадесять, оказывается, что-то говорил:

— …понял в детстве.

— Пардон, я прослушала. Что ты понял в детстве?

— Что могу читать память предыдущего владельца чипа. Родители думали, я ненормальный. Водили по врачам. Те ставили диагнозы про бредовое расстройство и раздвоение личности. Кормили таблетками. Но я-то чувствовал, что во мне живёт не полноценная личность, а лишь её воспоминания. В 16 лет я сбежал из дома.

— А где твой дом? — невпопад спросила я.

— Родился и вырос в Мизуре.

— Славный город. Я там бывала часто. То есть Клод бывал. Я-то ни разу. Но помню его пляжи, прозрачную воду Океан-моря и гигантские плавучие казино и кабаре, будто сама бывала. А правду ли говорят мизурчане, что добедовый мир был весь такой чистый, как Мизур?

— Врут, конечно, как и все патриоты.

— Пардон, я перебила. Ты сбежал из дома, из райского Мизура, и…

— Отправился по тем местам, что помнил мой «гость», так я называл воспоминания бывшего владельца. Чем дольше я бродил, тем точнее учился читать данные. Мне был двадцать один год, когда понял, что на деле во мне живёт опыт взрослого мужчины, который скончался от болезни сердца на восьмидесятом году жизни. Я вспомнил каждый его год. Возможно, даже лучше, чем помнил сам владелец. Ведь его знания хранились в мозгу и были подвержены билогическому разложению. А мои записаны на почти вечный чип.

— Охренеть, — только и сказала я.

Колоссальная ягода в груди разрослась так, что стала давить изнутри. Это было приятно и страшно. Вот-вот лопнет.

— Нюхни ещё, — предложил Двунадесять. — Эту пудру делал я сам, используя знания химика, биолога и психолога. Не бойся, я уничтожил все следы изготовления зелёной пудры… До сих пор не могу простить себе её изобретение.

Я почти с жадностью вставила трубочку в ноздрю и втянула горку чёрной пудры:

— Что ты делал потом?

— Стал охотиться за редкими чипами. Особенно интересовался старыми устройствами. На них я находил до десятка одновременных жизненных опытов. Мои текущие двенадцать чипов — это результат многолетней селекции. Ведь такая толпа личностей конфликтует друг с другом. Некоторые из них были знакомы при жизни.