Эра безумия. Колыбель грёз (СИ) - Анненкова Валерия - Страница 74

Прежде чем королевский прокурор успел что-либо сделать, Андре, словно отойдя от мрачных раздумий, резко встрепенулся и сел в карету, взглядом пригласив с собой его. Де Вильере безысходно вздохнул и залез в экипаж вместе с молодым человеком, начавшим погружаться в безумные и невозможные мечты, грезы о том, как он сможет изменить мир, о том, как его имя застрянет в веках, подобно кому в горле, назло всем завистникам и ревнивцам. Представитель власти не мог повлиять на решение сына, как бы ему этого не хотелось, он замечал, что студент до неимоверности похож на него в плане характера, а, значит, и переубедить юношу не было абсолютно никаких шансов. Мужчина помнил себя в те годы, в те времена, когда сам ненавидел и презирал всякое давление со стороны своего отца, человека готового испортить жизнь любому, ради собственной выгоды. Даже сейчас, смотря на сына, де Вильере узнавал в нем себя. Он не особо пытался переубедить его, мысленно возвращаясь в давно забытую им юность...

Перед ним возникала картина из тех годов, когда молодой юрист уже распрощался с матерью, а вместе с ней и с понятием об истине и чистой, неподдельной любви. С тех пор Виктора разучился верить людям и по-настоящему восхищаться простыми вещами, чувствуя себя частью сего мира. Так происходит со всяким, кто переступает тонкую черту между двумя островами: детством и взрослой жизнью. Де Вильере сделал этот шаг слишком рано, еще в шесть лет, потеряв мать, он начал смотреть на мир по-другому, оценивающе и мрачно. Ребенок слишком рано повзрослел, слишком рано узнал, что такое смерть, а посему и не был способен доверять и любить кого-либо. Единственным человеком, дарующим ему знания о том, что в мире должно быть хоть что-то доброе хорошее, была его мать. После ее смерти никто не смел забивать ребенку голову этими «баснями», как считал граф де Корлин. С тех самых пор маленький мальчик был сам предназначен себе, несмотря на то, что при отсутствии какой-либо доброты в семье, являлся будущим наследником самого богатого дворянина в Париже.

Де Вильере мог отчетливо вспомнить самое ужасное утро в своей жизни. Тогда ему было девять лет. Он не понял, как проснулся от странных звуков, напоминающих вой собак, столь протяжный и жалобный, что ребенок просто обязан был услышать его, хотя бы на инстинктивном уровне. Виктор, встревоженный такими непривычными душераздирающими звуками, будто еще находясь в состоянии сна, встал с постели и отошел к окну, дабы рассмотреть, что происходило на улице. Было рано: ярко-фиолетовое покрывало на небе только начинало уступать место бледно-розовой ленте рассвета, приносящей с собой солнце и новый день. Земля пока оставалась покрытой ночными тенями, сливающимися в одно темное море вчерашних оттенков. Мальчишка всматривался в сторону лесной чащи, возле которой находилось шикарное поместье графа де Корлин: ничего не было видно ни в саду перед домом, ни где-то вдалеке. Он постарался опять прислушаться к звукам, окружающим графские владения, и вновь протяжный вой, напоминающий стон человека, зацепил его слух.

Ребенок в одной ночной рубашке тихо спустился на первый этаж и незаметно выбежал на улицу, надеясь остаться незамеченным. На дворе был октябрь. Как только Виктор оказался за пределами поместья, холодный осенний воздух, наполненный различными ароматами отцветавших растений, безжалостно ударил в его лицо, пробрав до костей тело. Но мальчишка, несмотря на ледяной ветер, которым поприветствовала его с утра природа, даже не подумал вернуться назад в дом. Он, как загипнотизированный, как какой-то религиозный или политический фанатик, без своей воли, поплелся в ту сторону леса, откуда доносились печальные, словно посмертные завывания. Думал ли тогда Виктор над тем, что могло произойти, если бы отец не кинулся искать его? Нет, ибо все дети, слыша чей-то зов и чувствуя чью-то боль, забывают обо всем, следуя за самым тонким на свете маяком - звуком. Именно этот путеводитель способен увести любого человека когда угодно и куда угодно. Чаще всего ему подвластны дети, которые добровольно отдаются во власть сладкого мира природных звуков и мелодий, настолько разнообразных, что в их существование практически невозможно поверить. Взрослые же просто не слышат этого, не в силах понять всю тонкость и чувственность утренней музыки, состоящей из пения птиц, шелеста листвы и мурлыканья ветра. И когда такую чудесную мелодию нарушают посторонние звуки, услышать это способен только истинный ценитель природы.

Мальчишка шел быстро, почти бежал, будто за ним гналась толпа чертей, безобразных и кровожадных, готовых в любой момент накинуться на него и увлечь за собой в ад. Ребенок ступал босыми ногами на холодную, сырую землю, еще помня приятный жар теплого одеяла, а мысли об этом заставляли его вздрагивать. Весь лес был настолько мокрым, что, казалось, ни одно дерево не могло похвастаться сухой корой. Очевидно, прошлой ночью был дождь, оставивший на утро после себя ледяные и прозрачные, как будто стеклянные, капли воды. Яркое сверкающее золото умирающей листвы было испорчено дождем и превращено в тлен, которому предстояло начать медленно гнить. Виктор продолжал идти вглубь леса, надеясь поскорее найти предмет его утреннего беспокойства. Шаг за шагом он приближался к цели, подло зовущей его за собой. Вскоре протяжный вой сменился жалостливым скулением, напоминающим мелкий и детский писк щенят, потерявшихся на псарне.

Эти звуки с каждым шагом становились все отчетливее и звонче, отчего начинали вживаться в память ребенка и звучать в его голове. Мальчик дошел до поляны, окруженной по бокам высокими старыми дубами, чьи ветви с листьями гневно бушевали по воле ветра, а посередине это местечко было залито первыми лучами октябрьского солнца. Там, рядом с этим золотым морем света, лежало почти бездыханное тело серой волчицы. Ее пушистая шкура еще вздымалась от судорожных, посмертных вздохов, пропитанных отчаянной любовью к жизни. С каждой секундой, с каждым плачем и криком природы, дыхание волчицы становилось все менее и менее заметным, пока вскоре не остановилось вовсе. Виктор, наблюдавший эту жуткую и кошмарную для ребенка картину, начал медленно подходить к животному, желая понять, мертво ли оно на самом деле. Приблизившись шагов на восемь, мальчишка заметил рядом с мертвой волчицей маленький темно-серенький комочек, утыкающийся миленькой мордочкой в ее мягкую шкуру. Это была, действительно, милая моська: огромные серенькие глазки, черненький треугольный носик, рядом с которым простиралось небольшое рыжеватое пятнышко, и маленькие, прижатые к головке серенькие ушки. Волчонок тихо поскуливал, чем напоминал плачущего ребенка, только что потерявшего маму. Виктор невольно заметил, как где-то в глубине его души и памяти возродились события трехлетней давности, когда он сам лишился матери. Все дети обладают уникальной способностью - запоминать то, что больше всего потрясает их. Этим они отличаются от их родителей, способных забыть обо всем на свете.

Память - это четкая фреска в голове любого, ибо она является самым кошмарным на свете явлением, способным возродить даже самую жестокую картину в мире. Она делает события вечными, но забывчивость - это совсем другое, более приятно ощущение, дарующее умиротворение. Многие люди боятся потерять память, но потом, когда эта беда обходит их стороной, как и ожидалось, они начинают сожалеть об этом, желая кое-что забыть. Человек, обладающий прекрасной памятью, страдает в большей мере, чем тот, кто вообще ничего не помнит. Из этого напрашивается вывод: лучше сразу ничего не запоминать, чтобы потом не жалеть всю оставшуюся жизнь.