Благодать (СИ) - Титов Алексей - Страница 45

Он вместе с Заморохиным вошел в предбанничек, натянул прорезиненный комбинезон, напялил на руки резиновые перчатки до локтей, на ноги – подбитые металлическими шипами сапоги, сунул под мышку противогаз, маска которого бугрилась белладоннитовыми шнурами, как и комбинезон. Бенедикт часто завидовал ловчим, обмундирование которых отличалось как легкостью и прочностью, так и куда меньшим весом, и было не лишено даже в некотором роде изящества. Но и это, как в том анекдоте, иногда не помогало.

Виктор-шестой и Виктор-девятый, - Заморохин по паспорту, - одновременно вскинули вверх руки в жесте привлечения внимания. И усмехнулись неловко. Жесты трансформировались в выражающие взаимное уважение. Они приглашающе вытянули руки к обитой толстой жестью двери под номером «шесть». Цифра намалевана бурой краской, от вида которой Бенедикта нередко мутило.

Виктор-шестой первым прекратил скоморошничанье и, напялив противогаз, резко распахнул дверь. Он услышал испущенный Виктором-девятым, приглушенный противогазом, возглас благоговения, и испытал сходное чувство.

Такого ему еще видеть не приходилось – клетка, сделанная из толстенных, диаметром с предплечье, прутьев, была занята прутьями же, наваленными в кучу, шаткое равновесие которой мог нарушить, казалось, даже невольный чих. Виктор-шестой с немыслимой скоростью обернулся к товарищу и со вздохом облегчения удостоверился, что ему не показалось и тому достало ума, чтоб надеть маску противогаза. Девятый прогундосил:

— Поразительно…

— Ага, — согласился Бенедикт.

— Я думал, может, вони хватанул.

— И я тоже? — не согласился Бенедикт.

— Ну что, будем выволакивать?

— Да здесь, на месте, разберемся. Врубай.

— Лады. Журнал захватил?

Бенедикт красноречиво похлопал по нагрудному карману. Он всегда там находился, журнал регистрации. Они с «девятым» только наблюдали, являясь одновременно как бы лаборантами и скотниками. Наверняка теперь «девятый» здорово жалел, что покинул родной колхоз и устремился в город искать счастья в обретении профессии ветеринара. А что в итоге? Бросив учебу, попал в армию, и куда б вы думали? – на этот вот скотный двор, где большую часть времени занимался тем, что выгребал дерьмо. Хотя, предложи ему тот же Первый попрактиковать над пленниками вивария, он бы отказался от возможности безо всякого сожаления — клетки были населены существами, не упоминавшимися в его учебниках. Ну, во всяком случае, не во всех своих ипостасях.

Бенедикт думал, что их двадцать две, о том же свидетельствовали и записи в журнале, и чередовались они с унылым однообразием. А вот сегодняшнее проявление было новым. Скучно твари стало, что ли…

Виктор-девятый опустил рычаг рубильника, и помещение наполнилось вибрацией, отдавашейся болью в ушах и ощущением, что твоя кожа отшелушивается. В глазах щекотало, словно мельчайшие пузырьки воздуха скользили по поверхности глазных яблок. Ощущение было не из приятных и всякий раз заставляло с грустью предвкушать ухудшение зрения.

— Может, хватит? — проквакал «девятый», и Бенедикт сомневающимся тоном заметил:

— А вдруг очухается.

— Лады. Еще пару минут, — сказал «девятый».

— Рехнулся? Секунд сорок, не больше.

— Лады. Ох… — глаза «девятого» за стеклами противогаза округлились, и Бенедикт, холодея, перевел взгляд на прибор и нечто, заставившее Заморохина испуганно охнуть.

Изо всех щелей ящика валил черный дым. Щупальца тьмы, словно в раздумье, вяло клубились у ног «девятого».

— Нет, не пойду… — проблеял Заморохин.

— А куда денешься? Или прикажешь не отмечать этого? — поинтересовался Бенедикт ледяным тоном, держа «химический» карандаш над развернутым журналом.

— Ты ж мне вроде как друг, — промычал «девятый» неуверенно.

— Ну да. Друга, мол, выручай, а сам погибай, так, что ли?

— Наоборот…

— Да какая разница! — вскрикнул Бенедикт, захлопывая журнал. Он схватился за фильтр противогаза, хотелось сорвать его на секундочку и хоть разъединственный хмельной вдох сделать. — Чего ты боишься? С тобой же десяток ловчих будет. У них же на пару рук по артиллерийскому полку, не считая решеток да манков, да и не первый же ты, в конце концов…

— И не последний, ты хотел сказать? — гнусаво завопил Заморохин, и Бенедикту вдруг стало стыдно. Другом он «девятого» не считал – так, курили вместе да вместе же дежурили в шестом блоке. Или их сближало нечто большее, чем взаимоотношения курильщиков, волей-неволей вынужденных встречаться, кроме как по работе, под вытяжкой «курилки»? Бенедикт в этом сильно сомневался. Однако был уверен, что помещения вивария прослеживаются и прослушиваются. Это было настолько же очевидно, насколько искренним было нежелание получить пулю в голову из пистолета немого сержанта Храпова.

Неизвестно чем руководствуясь, прибор выбрал на это раз в качестве наживки Виктора-девятого. Редко, но такое случалось. Может, оттого, что Викторы составляли небольшую часть от числа личного состава Елани. Гибло немного, но достаточно для того, чтобы почетную должность Виктора-девятого занимали в свое время четыре человека. А вот, допустим, Виктор-второй ни разу не выходил за периметр. Но это никоим образом не свидетельствует о черном роке «девятых» - вон, Виктор-восьмой – уже третий на памяти Бенедикта, а сам он занимает должность «шестого» уже второй год.

Заморохин медленно вышел, опустив голову, отчего алый фильтр его противогаза лег ему на грудь. Бенедикт скрипнул зубами и, открыв засов клетки, вошел внутрь. По личному опыту знал, что лучше сразу попытаться забыть о человеке, странной волей прибора командированном за периметр. Лучше уж радоваться воскрешению бедолаги, коль тому удастся вернуться, чем предаваться скорби по безвременно ушедшему товарищу. В человеческой душе заложен определенный лимит сочувствия, и Бенедикт свой практически исчерпал.

Он развернул журнал и принялся писать. Почерк его был ровным и аккуратным, и Бенедикт мнил себе, что вполне мог служить писарем где-нибудь при штабе, а не загибаться в Елани, откуда выберется ли – еще вопрос.

В последнее время зародилась надежда: месяца четыре назад он невольно подслушал длинную речь Первого, надиктовывавшего на магнитофонную ленту монолог уставшего от ответственности человека.

Бенедикт встряхнул головой, отбрасывая мешающие сосредоточиться мысли, и принялся методично вписывать в клеточки цифры.

…первыйпервыйпервыйперперпервыйпер…

Он в недоумении воззрился на страницу, а в мозгу билась, бухала о стенки черепа мысль: противогаз, противогаз не герметичен.

Прутья у его ног зашевелились, и Бенедикт, истошно заорав, отчего маска противогаза вздулась и едва, казалось не лопнула, пока выпускной клапан сбрасывал давление, пулей вылетел из клетки, захлопывая дверь и шарахая по засову, связанному с замком. Бессознательным движением стянул с головы противогаз и глубоко вдохнул почти видимо колышущийся смрад. Перед его глазами замерцали огромные световые пятна, хороводом покрутились и вдруг соединились в четкую картинку. Ага, значит, еще не поздно. Мгновением позже он натянул противогаз и глубоко вдохнул – смрад отшибло, но на нёбе оставался гадкий привкус, вызывавший желание отплевываться, пока слюна не кончится.

— Сука, — выдавил он из онемевшей глотки. — А для кого ящик фурычит? – повысил он голос и уставился сквозь решетку в двери на клетку.

«Прутья» перекатывались, гнулись, изменяли цвет и нагромождались друг на друга абсурдной мешаниной конечностей навроде человеческих, расплывающихся перемешивающимися цветами и словно текущими переменчивостью форм. То там, то здесь вспыхивали бирюзовые дуги разрядов, кружась вокруг неустойчивых образований и устремляясь в другое место, как только форма застывала в отвратительного вида стабильности. Образовавшаяся в мельтешении разрядов жуть распалась на два куска, тут же потекшие, словно плавившиеся. Потом лужи радужной грязи слились в одну и явили пень, поросший густым темным мхом, по которому ползали белесые то ли черви, то ли личинки размером с авторучку. Они сбились в стайку, похожую на порцию переваренной вермишели, и эта порция вдруг осела, будто мгновенно разложившись в коричневатую слизь с черными вкраплениями с маковое зерно. Слизь, свернувшись сухим лоскутом, пыхнула – в воздух взвилась взвесь пыльцы. Облачко осело в бороздах коры, и мгновение спустя оттуда полезли скользкие на вид, сморщенные шляпки грибов. С чавканьем выпрастывались из коры пористые, как мочалка, ножки. Всё. Ну, так и запишем: проявление номер один. Не хватало только глаза. Бенедикт разглядел залепленное матовой пленкой дупло и решил, что существо дремлет. Пленка с чавкающим звуком лопнула – глаз раскрылся.