Разнести повсюду весть (ЛП) - Вилгус Ник - Страница 65

— Моя мать, — сказал я.

— Я не знал, что твоя мать живёт в Бостоне.

— Она не живёт. Она в гостях.

— Что ж, нет, никто мне не звонил, и определённо не твоя мать. Думаю, я бы это запомнил — я определённо помню о ней достаточно из «Крэкового малыша». Я удивлён, что она всё ещё разговаривает с тобой.

Я нервно сложил руки вместе.

Какого чёрта хотел этот человек?

— Так кто вам звонил? — спросил я.

— Ты.

— Простите?

— Ты не слышал пословицу о том, что когда ученик готов, придёт наставник?

— Придёт “наставник”? В английском это значит…

— Ты действительно враждебно настроен, да?

— Я специально сказал медсестре, что не хочу видеть священника. И если бы вы были каким-то другим священником, а не католическим, я бы вышвырнул вашу задницу в мгновение ока. Я хочу сказать, если бы вы пришли сюда, стуча Библией, или в тюрбане, или если бы у вас до груди свисали пейсы, вас бы здесь не было. Но у меня есть слабость к священникам. Бог знает, почему. Я не знаю. И… я не хочу быть грубым, отец, но самый последний человек, с которым я хочу разговаривать, — это католический священник. Если не возражаете, я скажу, что думаю — вы все кучка грёбаных лунатиков, и простите мои манеры

Он рассмеялся.

— Это смешно? — спросил я.

— Конечно. Это похоже на то, что ты говоришь в своих книгах — это так… по-твоему. И конечно, я лунатик. В этом и состоит работа священника. Без ума от Бога. Я считаю это комплиментом.

— Вам повысили дозу лекарств, да?

— Я под воздействием Бога.

— Ага, что ж, как говорят в “Стар Треке”, мне не нужен трикодер, чтобы понять, когда я застрял до подмышек в полном дерьме.

Его смех слетел с губ с радостной непринуждённостью, будто мы не стояли в больничной палате, будто мой сын не был болен и не, возможно, умирал в кровати рядом со мной.

— Вы уберётесь из моей палаты? — произнёс я, двигаясь вперёд, чтобы встать между кроватью и этим человеком.

— Подумай о том, что я сказал, — ответил он. — Прекрати бороться. Это послание, Вилли.

— Прекратить бороться?

— Мы боремся, когда нам нужно выжить, но настаёт время, когда борьба больше не помогает. Я тебе не враг. Как и жизнь. Как и Бог.

— Это замечательно, — сказал я. — Раз Бог такой шикарный, может, он мог бы помочь моему сыну? Что насчёт этого?

— Так ты думаешь, что Бог — это банкомат? Нажмёшь пару кнопок и получишь то, что хочешь?

— Вам кто-нибудь говорил, что вы не на шутку раздражающий?

— Я однажды видел, как машина сбила собаку, — ответил он, уделяя мне каплю внимания. — Просто нежданно-негаданно. Бам! Бедняжка упала на дороге, а водитель поспешил уехать. Так что я подошёл посмотреть, могу ли помочь собаке. Знаешь, что она сделала?

— Подписалась за реформу здравоохранения Обамы?

— Нет. Она укусила меня. Но я не злился на собаку, потому что она была напугана. Она была ужасно, ужасно напугана. И ранена. И испытывала боль. И после того, как укусила меня, она просто смотрела на меня и будто говорила: “Так что ты теперь будешь делать?” И я улыбнулся, пожал плечами и взял её на руки. И после этого мы стали очень хорошими друзьями. Ну, по крайней мере, на чуть-чуть. Бедняжка была так сильно ранена, что ветеринар мало что мог сделать. Но я оставался с ней до конца и продолжал поглаживать и говорить, пытался подбодрить, потому что хотел, чтобы у нее там, в конце, было приятное воспоминание. Я не хотел, чтобы она умирала с плохим чувством из-за того, что укусила кого-то. Я не хотел, чтобы её последним воспоминанием был акт жестокости. Я хотел, чтобы она знала, что прощена. Что всё нормально. Что…

— О Боже! — воскликнул я.

— Что? — спросил он, встревоженный.

— Вы читаете проповедь.

— Может быть, немного. Тяжело избавиться от старых привычек.

— Дело в том, что не я здесь умираю, и моё последнее воспоминание…

— Я сказал, что умираешь ты?

Я нахмурился.

— Дело в твоём последнем воспоминании? — надавил он. — Или в том, что ты с кем-то, кто, может быть, совершает самое последнее путешествие в этой жизни?

— А вы умеете бить лежачего, да?

— Просто подумай об этом, хорошо?

Глава 96

Просто устал

В следующий раз, когда я проснулся, Джексон стоял рядом с кроватью Тони, погружая мочалку в миску с тёплой, мыльной водой. Я наблюдал, как он проводит мочалкой по рукам Тони, его ладоням, груди, и под подбородком.

— Я могу это сделать, — сказал я, вставая и продирая глаза.

— Это моя работа, — ответил он. — Кроме того, он и мой сын тоже.

— Я знаю.

— Правда?

— Конечно. Какого чёрта с тобой не так?

— Может быть, я не так хорош, как ты, во всей этой эмоциональности и прочем, но мне тоже больно, Вилли.

Я посмотрел на его лицо.

Он казался очень встревоженным, не встречался со мной взглядом.

— Я знаю, — сказал я.

— Правда? — спросил он. — Когда мы были в больнице с Ноем, ты даже не знал, что я жив. Ты вёл себя так, будто через это проходишь ты, будто никто другой не мог понять, а я ходил плакать в комнату для персонала, потому что не хотел тебя беспокоить.

Я ничего не сказал.

— Прости, — добавил он, бросая взгляд на меня, быстро отводя глаза. — Я просто устал. Я не хочу его потерять, Вилли. Вот и всё. Но мы знали риски. Он милый ребёнок. Он не заслуживает этого. Никто из них не заслуживает этого.

Я посмотрел на мониторы, встревоженный тоном Джексона, ища знаки грядущей катастрофы. Температура Тони была тридцать восемь и три. Это хорошо, верно? Его пульс казался нормальным. Не было никаких звоночков, не моргала сирена, ничего не гудело.

— Он не так хорошо справляется, да? — тихо спросил я.

— Если он справится сегодня, с ним всё будет в порядке, — ответил Джексон, возвращаясь к своей беспристрастной профессиональности. — Пневмония — коварная сука. Невозможно предугадать исход. Ему становится тяжело дышать, что означает, что в лёгких собирается жидкость, что означает, что он может задохнуться.

— Вы не можете ничего сделать?

— Мы делаем. Можно интубировать.

— И что это значит?

— Засунуть трубку ему в горло. Это поднимает риск инфекции, другие сложности. Это крайняя мера, но он сможет дышать.

Джексон натянул одеяло обратно на ноги и ступни Тони, осторожно их вымыв.

— Но с ним всё будет хорошо, — сказал я.

— У тебя ещё есть дочь, знаешь ли, — сказал Джексон, поднимая на меня взгляд, игнорируя вопрос. — Она завтракает в кафетерии. Она напугана.

— Почему она напугана?

— Просто она провела несколько недель в больнице, ожидая, пока умрёт её мать. Теперь она снова в больнице… Твоя мать приехала прямо из Тупело, и до сих пор ты её игнорируешь. Может быть, ты мог бы вытащить голову из задницы и подумать о других людях, хотя бы на пару минут.

— Это не честно.

— Как есть, так есть, — ответил он.

— У тебя возникли сомнения по поводу усыновления этих детей?

— Боже, нет! Почему ты так говоришь?

— Ты странно себя ведёшь.

— Это моя семья. Вилли. Моя семья. Мой муж, мой сын, моя дочь. Мне нужно, чтобы ты это увидел. Мы в этом вместе. Не только ты.

— Я знаю.

— Правда? Или ты просто проведёшь всё своё время в этой палате, игнорируя остальных?

— Я никого не игнорирую!

— Не похоже.

— Я могу потерять своего сына!

— Нет, Вилли. Мы можем потерять нашего сына. Мы. Ты, я и Амелия.

— Тебе принести молоток?

— Чтобы я показал свою точку зрения более эффективно? Если понадобится, то конечно.

— Иногда ты можешь быть настоящей стервой, знаешь ли.

— У меня был отличный учитель.

— Кто? Твоя мама?

— Нет, Вилли. Ты. А теперь, почему бы тебе не пойти позавтракать со своей дочерью и не оставить меня одного, чёрт побери?

Глава 97

Купание нагишом

— Хотела бы я, чтобы ты перестал волноваться, — сказала миссис Ледбеттер. — Уверена, он будет в порядке. В любом случае, беспокойство ничего не изменит. Поверь мне, я знаю.