Воин Донбасса (СИ) - Пересвет Александр Анатольевич - Страница 29

Предназначалась ли хорошая девчонка Мишкой в «медовые ловушки» или по своей инициативе решила провести ночь с московским офицером, Алексей, естественно, никогда так и не узнал. Точнее, не узнал наверняка. Правда, когда они сдружились до той степени, что смогли без всякого тайного подтекста подшучивать над своими отношениями и друг над другом, он как-то признался о подлинной причине тогдашнего своего решения. Настя, естественно, над его опасениями посмеялась. И, конечно, всё отрицала — насчёт «медовой ловушки». И без владения телепатией в этом вопросе было уже не разобраться.

Но зато призналась, что так оно вышло даже к лучшему. Потому что она, дескать, рано или поздно начинала плохо относиться к мужчинам, с которыми переспала и рассталась, — чаша испита, кому она нужна, только раздражает своим видом. Такой вот характер. С Лёшкой же расставание рано или поздно всё равно было предопределено — «не из семьи же его уводить, такого хорошего». Зато теперь, без застрявшей между ними двусмысленности завершившейся связи, можно просто и долго дружить, без всякого битья надоевшей посуды и выяснений отношений.

Правда, это она рассказала гораздо позднее. И тогда Лёшка поверил, что с Митридатом Настя действительно не спит, хотя и живёт с ним в одной квартире. Она такая, да… Котёнок, который гуляет сам по себе…

Лишь один раз он её «качнул» — более в шутку, чем с серьёзным намерением, — спросив: «Ну, сегодня-то про меня в «вонючках» ваших ничего не докладывали?» «Нет, сегодня ничего», — на автомате ответила Настя. Отчего Алексею довольно многое стало ясно. Но в принципе в их странной дружбе это ничего не изменило. Ибо от обоих их с Митридатом так густо пахло грифом «Совершенно секретно», что лишний интерес, как говорится, был чреват. А чёрного кобеля не отмоешь добела…

Собственно, и сейчас, в «Бочке», Лёшка больше шутил, нежели всерьёз интересовался Мишкиной мотивацией. Сказывалось пивко.

Но тот посмотрел на него бешено. Потом пригасил взгляд, пожал плечами и демонстративно отвернулся. Допил пиво. Махнул рукой официантке, чтобы принесла ещё. Повернул голову к Алексею. У того аж засвербило немедленно извиниться за глупую шутку. Но Митридат сказал выразительно:

— Чудак ты… На букву «м». И хочется мне послать тебя в задницу. Конспиролог хренов! Тут, блин, ситуация, когда даже… Да всё руководство республики сидит тихо и дышит через раз! Парни Бэтменовские на базе у себя забаррикадировались. И что делать дальше будут, хер кто знает! И здесь, на автобазе на Кулика сорок человек сидят. Круговую оборону заняли! На Первого все стрелки переводят! Да грозят войной на него пойти! На главу республики! А тот, естественно, своих по тревоге поднял.

И тут ты, такой красавчик! Из Москвы, дружбан Бэтмена, диверсант, командир лично сколоченной и преданной только ему группы! Ты сам-то хоть понимаешь, что стал пригодной фигурой для разных комбинаций? Да вот хоть бы даже втёмную тебя разыгрывать!

Он помолчал, набираясь воздуха, как бык. Алексей, в политику здешнюю никогда не лезший, только сейчас начал понимать, в каких раскладах действительно оказался. В ГБР «Бэтмен» он действительно завоевал определённый авторитет. Под ним действительно своя автономная группа, которая опять-таки довольно известна за свои результаты. Он сам со своей личной войной с «Айдаром» достаточно популярен. Хоть и в узких кругах, но тем не менее. И если сейчас по республике начнётся замятня, ему никак не избежать самого разностороннего внимания к себе.

Да, прав был Ященко: оперативник из него средненький… Хотя здесь как раз аналитика, скорее…

Завоевался, в общем. Перестал за политикой следить! А она ведь дама такая… Строгая. Как говорится: «Если вы не занимаетесь политикой, это не значит, что политика не займётся вами»…

— Всосал? — осведомился Мишка уже менее агрессивно. — И посадить ведь тебя можно запросто. И не просто на подвал, а хотя бы и в России. Запросто! С охотой с твоей за айдаровцами. Это ж чистая сто пятая! Или бандерам отдать. Подставить им тебя одного — и амба. И, заметь, это при том, что мы ещё не знаем московских раскладов. А там о тебе помнят, не сомневайся…

На сей раз Алексей даже не попытался схохмить. Хотя сразу пришли на ум те самые «вонючки», которые, поди, не раз давали повод в Москве не забыть о некоем отставном капитане Кравченко…

Не до хохм уже. Прав Мишка! Война тут! А на войне всегда — волки пируют. При необходимости — и тобой.

Если слабину дашь.

— Меня, кстати, в Москву вызывают, — сказал Митридат. — Сегодня в ночь поеду. Настя за тобой присмотрит, герой, блин.

Помолчали.

— Ладно, — проговорил Алексей. — Не обижайся, дружище. Пошутил неудачно. Не хотел. Осознал свою вину, меру, степень, глубину… И прошу меня… как там? А! — направить на текущую войну.

— Дурила из дурил, а как заговорил! — вернул Митридат цитату из того же бессмертного «Федота-стрельца». — Кстати, про «дурилу» — это не шутка. Не совсем шутка, — оговорился, впрочем, чтобы вовсе не обидеть. — Хорошо, что осознал. Потому как лучше всего тебе пока запрятаться как раз на войну…

Эка, серьёзно-то как! Запрятаться! Может, всё сгущает краски Мишка?

Но тот краски не сгущал. Что и обнаружилось уже секунду спустя.

У него зазвонил телефон. Судя по тому, как изменилось лицо Митридата после того как он что-то там выслушал, новости были плохими.

Потом он взглянул на Алексея.

Взгляд был таким, что у того что-то обрушилось внутри.

— Давай, пошли, — скомандовал Мишка, поднимаясь со стула и бросая на стол деньги за пиво.

В ответ на вопросительное вскидывание бровей добавил:

— К тебе летим. Квартиру тебе взорвали. Есть пострадавшие…

Ирка!

Возле дома кучковались комендачи, какие-то люди в гражданском, какие-то военные. Не очень много — Новый год всё же. А взрывы в Луганске, хоть и стали редкостью за время перемирия, всё равно оставались привычным явлением бытия. Ещё с летних обстрелов.

Да и то сказать — перемирие перемирием, а дня не было, чтобы над городом не разносились звуки, хорошо знакомые каждому луганчанину. На них уже не обращали внимания. Линия фронта рядом — в двенадцати километрах. Вон она, в Станице Луганской. Ныне под украми, а ведь формально считалась вполне себе законной принадлежностью областного центра — городским районом Луганска.

Некое оживление возникло, когда к группе собравшихся подошли Михаил с Алексеем. Им пожали руки, сказали неизбежные в данных обстоятельствах слова — вон, дескать, как с Новым годом укропы поздравили. В квартиру, однако, пока не пустили — осматривают, дескать.

Не грубо не пускали, предупредительно. Даже, можно сказать, просительно. Но! — Мишкины ли доводы действовали, собственные ли мысли по этому поводу… А только ощущал Алексей некое недоговорённое напряжение, разлитое в воздухе. Как-то смотрели на него… изучающе, что ли. Вдумчиво. И без сочувствия.

Впрочем, военные люди все. Сочувствие на войне быстро атрофируется. Иначе сердце не выдержит.

На главный вопрос — не было ли в квартире женщины, ответили утвердительно. «Только что увезли», — сказал кто-то незнакомый в гражданском. Вот, значит, какую «Скорую» они видели минуту назад! Более подробно о состоянии Ирки гражданский не знал.

Сердце заколотилось будто попало в вязкое болото…

При взгляде снизу на окна квартиры повреждения казались мелкими. Разбитые стёкла, вываленная наружу рама в зале. Обгрызенные осколками занавески, тоже вывесившиеся наружу и вяло елозящие по серой внешней стене. Подкопчённый бетон вокруг. Но не сильно — без пожара обошлось.

Мишка тем временем ввинтился в собрание, вытащил троих. Своих, судя по всему. К Алексею же подошёл незнакомый военный. По ухваткам судя, комендач. Но видно, что фронтовик. Это вызывало доверие.

В комендатуре тоже разные люди служили. Даже — как все говорили — «кобылок» своих на довольствие ставили. И в самом деле: приходилось видеть комендантских девиц, в камуфляже явно не боевой обмятости и с кобурами скрытого ношения, нарочито напяленными поверх него.