Воин Донбасса (СИ) - Пересвет Александр Анатольевич - Страница 74

Да, но как-то это надо обосновать. А что тогда мог предложить западному человеку советский человек, если не считать автомата Калашникова и ракеты «Сатана»? А душу свою заблудшую! Которая ныне открывается западным ценностям и ищет соответствующих друзей.

В общем, тётки эти, офицерские жёны, нашли гениальный, как им казалось, ход: прикинуться феминистками, объявив, что тут, у них, первый в Советском Союзе клуб феминисток в воинской части открылся. Написали что-то в духе бессодержательных, но трогательных речей генсека Горбачёва и отправили в Америку, по адресу, указанному в глянцевом журнале, каким-то чудом завезённом в воинскую часть в Гадрутском районе.

Пока письмо достигло адресата, пока американские феминистки переживали радость от появления у них соратниц в глубинах русского Кавказа, пока обменивались первыми письмами, пока получали приглашение и выправляли визы, — Советский Союз возьми и скончайся. И советские части были из Нагорного Карабаха эвакуированы. В смысле — люди. А имущество и оружие приватизировали азербайджанцы — где смогли, или армяне — где дотянулись.

И вот дальше картину Ященко описывал со вкусом, будто там был. Несмотря на развал СССР, на совсем уж распоясавшуюся карабахскую войну, упорные американки всё-таки добрались сначала до Еревана. Потом на нанятом за доллары микроавтобусе поехали до места дислокации русских подруг-«феминисток» через пробитый уже тогда Лачинский коридор. Почему их никто не сумел убедить, что никаких феминисток из русских воинских частей в Карабахе не осталось, как и самих частей, — о том история умалчивает. Вероятно, американки не верили «мужским шовинистским свиньям», если вообще спрашивали их мнение.

На каком-то из блок-постов на горном серпантине то ли у Берддзора, то ли у Шуши, то ли вовсе уже на дороге в Гадрут американок остановили, наконец, бойцы сил местной самообороны. В просторечии федаины, они же фидаи — заросшие бородами по самые глаза, шерстистые на груди и животе, несколько дней не мывшиеся, в разномастой униформе карабахские вооружённые мужики. А крабахские армяне, в общем, горцы и имеют мало общего с рафинированными армянами городов даже самой Армении, не говоря уже об армянах российских. Землепашцы и воины, не очень много своего драгоценного внимания уделяющие различным фантазиям и перверсиям. Так что появление перед ними группы американских феминисток — иные в шортиках, иные в маечках без лифчиков, многие без презренной косметики на лицах — повергло фидаев в настоящий культурный шок. Когнитивный диссонанс. Хотя тогда так и не говорили.

От того, чтобы быть прикопанными тут же, у дороги, американок спасли лишь выправленные в Степанакерте по настоянию переводчика бумаги, не выветрившееся ещё преклонение советских людей перед иностранцами, да наличие сопровождающего от КГБ Нагорного Карабаха. Который, кстати, эту историю Тихону и рассказал.

Ну, а когда первые шоки прошли, все успокоились и закурили подаренные американками сигареты, главный из федаинов — самый бородатый — и спросил: что, мол, ищут американские женщины так далеко от своего дома.

Ответ о том, что здесь должна быть воинская часть, где исповедуется феминизм, вызвал новый шок. Молчание было им ответом, что называется. Правда, этакое, постепенно наливавшееся гневной горской кровью. Затем оно взорвалось бурной дискуссией. На непонятном, естественно, для американок языке, но с вполне внятным потрясанием автоматами и даже одним гранатомётом.

Наконец, бородатый командир справился с эмоциями своими и своих фидаинов. И, ещё раз взвесив взглядом выпирающие сквозь маечки соски феминисток, ответил как мог вежливее: «Нет, женщины, у нас феминизма нету». Потом подумал и добавил: «Это вон у тех феминизма полно. Друг с другом через одного занимаются», — и мотнул головой на восток, в сторону азербайджанских позиций…

Но в целом Алексей опасался не того, что вдруг в его женщинах вспыхнет феминизм на базе того, что всем им он не сможет уделять достаточно внимания. Не сможет по определению. И, главное, не захочет: иметь двух любовниц он полагал моральным перебором. Ведь ты всё равно даёшь этим женщинам какие-то надежды — даже если наружно они ни на какие более глубокие отношения и не претендуешь.

Да и что он — султан, что ли, турецкий, гарем себе собирать? Нет, это и нечестно, и, если покопаться в душе, даже противно. Непорядочно — а непорядочность Кравченко презирал. Да, конечно: если сердце мужчины — теоретически! — может принадлежать только одной женщине, то его автономный орган в штанах тянется ко многим. Да к тому же автономен тот орган настолько, что нередко перенимает у головного мозга пульт управления всем организмом. Но волю ему давать нельзя, ибо не один ты участвуешь в этом процессе, и не кукла резиновая с тобой, а человек. Который тоже хочет звучать — и имеет на это право! — гордо. И потому иметь несколько женщин в параллель — это унижать и их, и себя. Тем более, известно, что в головах их — совсем другие тараканы, нежели у мужчин.

Но в этом-то было всё и дело! Жена и в её отсутствие — любовница, это, в общем, нормально. Что бы там ни говорили церковь и моралисты. Мужик биологически такой: ему надо разбросать семя по как можно большему количеству самок. Чтобы продолжился род. Это такой же инстинкт, как семейный — у женщин. Если не древнее вообще. Один из столпов, на котором человеческая культура стоит. И, поди, ещё со времён каменных веков. Как только женщина когда-то обозначила свои исключительные права на мужчину, — тут же нашлась вторая, которая тоже выразила ту же заинтересованность. А мужчине что — намекни самка человеческая на желание размножиться именно с ним, тут же «пульт» перехватывает нижний «мозг», и поехало всё.

Оттого и начало человечество изобретать разные способы примирить женщин вокруг одного мужчины: групповые семьи, главные и вторые жёны, гаремы и всё такое прочее. Зря говорят, что проституция — самая древняя профессия. Ничего подобного: пока и тем, где религия не ограничивала права женщин на доступ к избранному мужчине, а права мужчин — на многих женщин, там проституции просто не было места. Как не было её, скажем, у американских индейцев. Она появилась именно с принятием религиозных доктрин, обязывающих всю жизнь проводить исключительно в браке один на один. Наверняка это родилось в пользу женского собственничества, но и привело к тому во многом лицемерному состоянию морали, что превалирует ныне в обществе. По крайней мере, той его части, что базируется на христианстве.

Это не хорошо и не плохо, это — данность. В которой каждый решает эти вопросы сам. В соответствии с собственной и только собственной моралью.

И вот тут и крылось главное, чего боялся Алексей. Он боялся полюбить.

До сих пор Кравченко в этом отношении чувствовал себя достаточно уютно. Он любил Светку — не так ярко уже, конечно, как в первые годы жизни с нею, тем более что она довольно заметно ожлобилась после переезда в Москву. Но неизбежные в семье размолвки и разномнения ни разу ещё не доходили до той стадии, чтобы задуматься о жизни в раздельности.

Да, здесь, на войне, как-то само вышло, что появилась другая женщина. Не жена, даже не любовница от слова «любовь». Так, подружка для обоюдного утихомиривания половых гормонов. Никаких противоречий с любовью к своей родной жене.

Кстати, с самого начала ясно было, что именно Ирка «склеила» его тогда. Её то была негласная, но вполне зримая инициатива. И он, достаточно наадреналинившись тогда на боевых, эту инициативу поддержал тоже вполне сознательно. И ход, и уровень будущих отношений им, взрослым людям, был вполне ясен с самого начала.

Но вот теперь, после всего, что произошло вчера и сегодня, они с Иркой оказались связаны чем-то неизмеримо большим, чем простой физиологический секс. Как бы и не жизнью оказались они связаны. И более того: когда он увидел её, больную, контуженную, жалкую в этой её рубашонке больничной, в душе заворочалось что-то близкое к любви.