Кольцо богини - Борисова Виктория Александровна - Страница 16

— Посмотрите, профессор! — крикнул он, и Шмелев, забыв про Яшу, кинулся к нему.

— Осторожнее, осторожнее! Бросьте вашу лопату, вы же археолог, а не землекоп!

Скоро возле находки столпились все сотрудники экспедиции. Бережно, как драгоценность, отчищали они ее от земли и песка, и скоро их взглядам предстала массивная, тяжелая плита аршина три высотой и два — шириной.

Отполированный сероватый мрамор был как будто намертво вмурован в неровную скальную породу. То ли служила она когда-то обелиском, то ли иным каким-то памятным символом… В лицах воинов, изображенных на камне с удивительной тщательностью, прослеживалось явное сходство, только один был постарше, а другой — совсем молодой. Профессор Шмелев немедленно выдвинул предположение, что это портреты Скилура — одного из последних царей скифской династии, и сына его Палакка.

В общем, ясно было только одно — работы предстоит непочатый край. Шмелев уже прикидывал, в какую сторону надобно расширять прорытые шурфы, на какую глубину копать, чтобы находка могла предстать во всем своем великолепии, и — кто знает? — не была ли найденная плита всего лишь частью древнего сооружения?

Приват-доцент Ященко пришел в радостно-благодушное расположение и в который раз принялся рассказывать историю о том, как было обнаружено место древнего скифского поселения:

— Все-таки как много решает случай! Представьте себе, однажды — а было это давно, в 1827 году! — известному любителю древностей по фамилии Салтан-Крым-Гирей на глаза попалась груженная камнем подвода, спускавшаяся от урочища Керменчик, где тогда брали камень для строительных нужд. По чистой случайности этот любознательный человек (а звали его Александр Иваныч, и был он по крови потомком крымских ханов, а по духу — истинно русским дворянином в лучшем смысле этого слова) обратил внимание на две плиты — на одной было высечено изображение всадника, а на другой — надпись на древнегреческом языке. Он-то и написал о своей находке в Московский университет. А теперь вот — извольте видеть! — царь Скилур собственной персоной! О нем еще Страбон[5] писал!

Ященко говорил быстро, возбужденно:

— Изображения на барельефе и на монетах из Ольвии — удивительное сходство, просто одно лицо… Да вы посмотрите, посмотрите внимательно! Фигуры отражают черты нового натурализма, явственно прослеживается влияние Рима. Это открытие, господа, настоящее открытие! Поздравляю вас, коллеги!

За работой весь день прошел незаметно, даже пообедать не успели толком. Уже вечерело, и легкий прохладный ветер дул с моря, когда профессор отправился в свое скромное обиталище, чтобы описать находку и составить подробный отчет для Исторического общества.

Ященко, по обыкновению, уехал на станцию за почтой. Как ни взволновала его неожиданная находка, но привычке своей он изменить так и не смог. Только теперь Саша понял, что добрейший приват-доцент отправляется на станцию каждый день отнюдь не ради того, чтобы развернуть свежую газету и прочитать что-нибудь о франко-русских симпатиях или о злодейском убийстве вдовы Чекмаревой, повергшем в ужас все купеческое Замоскворечье. Вовсе не желание узнавать незамедлительно обо всем, что происходит в мире, руководило им, но страсть совсем иного свойства…

Ященко ждал письма от какой-то особы женского пола. Саша сам видел, как из его сумки-планшета выпала фотографическая карточка юной барышни с гладко зачесанными назад русыми волосами и строгим, неулыбающимся лицом, видел, как быстро и бережно подобрал он снимок, поспешно спрятал его обратно, да еще по сторонам оглянулся — не заметил ли кто?

Но, как говорится, шила в мешке не утаишь… Все в экспедиции уже знали, что предмет воздыханий пожилого приват-доцента (Ященко едва ли перевалило за сорок, но им он казался почти стариком) зовут Лидочкой Львовой, что она — молодая поэтесса, выпустила маленький томик стихов с трогательным названием «Вечерняя грусть», что она капризна и непостоянна… Приват-доцент уже трижды делал ей предложение, определенного ответа так и не получил, но и надежды не утратил. Вот и сейчас отправился на станцию в ожидании того, единственного и долгожданного письма.

В лагере царило радостное оживление. Шутка ли сказать — настоящее открытие! Это вам не бусина какая-нибудь, не бляшка, даже не одиночное захоронение. Возможно, очень скоро откроется совсем новый, иной взгляд на всю скифскую культуру, и сама экспедиция войдет в анналы истории… И это только начало! Раскопки у деревни Щедровской сулили еще много удивительных находок.

Молодежь, купив у местных татар корзину мелких, но сладких абрикосов, отправилась в лагерь — отметить событие. У хохла Михаленки нашлась бутылочка заветной, еще из дому привезенной горилки, и пирушка обещала быть веселой. Звали с собой и Сашу, но ему в тот день идти с товарищами почему-то совсем не хотелось. Словно какая-то сила мощно и властно притягивала его к раскопу, устремляя все чувства и мысли туда, в давно прошедшие века, прочь от дня сегодняшнего… И он остался, чтобы поработать еще немного.

Ему казалось, что лица давно умершего скифского царя и его сына-наследника хранят какую-то тайну, скрытую за мраморной плитой. Он снова и снова проводил по ее поверхности мягкой кисточкой, очищая от мельчайших частиц земли и песка, будто стремился разглядеть там что-то.

Конни стояла чуть поодаль, внимательно наблюдая за ним. Ветер трепал легкий белый шарф, что она накинула на голову. Саша чувствовал ее взгляд на себе, но не оборачивался, а она все не уходила, словно ждала чего-то.

Солнце уже садилось вдалеке над морем, когда Саша, наконец, оторвался от своего занятия. Скоро станет совсем темно… Он еще полюбовался немного на гордые профили властителей и хотел было закончить работу на сегодня, когда в правом нижнем углу плиты вдруг заметил нечто интересное. Сначала ему показалось, что это просто скол, но, очистив его, Саша пригляделся повнимательнее и обнаружил, что эти тонкие линии кем-то нанесены на камень сознательно и с большим тщанием. Видимо, использовался очень тонкий инструмент.

Все-таки не зря он трудился сегодня целый день! Хотелось немедленно поделиться с кем-нибудь своим маленьким открытием. Он обернулся к девушке:

— Конни, посмотрите! Здесь есть еще что-то… И как мы раньше не заметили?

Она подошла ближе и тоже склонилась над мраморной плитой.

— Да, в самом деле! Надо сказать об этом papa…

Саша чувствовал ее дыхание сзади, легкое и ароматное, и волосы ее почти касались его щеки… Это было немного щекотно, но очень приятно. В другое время он млел бы от счастья, окажись она так близко, но сейчас новая находка всецело поглотила его мысли.

Он опустился на колени, достал увеличительное стекло, которое всегда носил в кармане на всякий случай. Взгляду его предстало нечто вроде миниатюрного барельефа овальной формы, с углублением посередине. Почему-то контуры рисунка, образующего сложный и прихотливый узор, показались ему смутно знакомыми, словно извивы эти он уже видел неоднократно. Но где, когда?

Саша отер пот со лба тыльной стороной ладони. Почему-то вспомнился ему жаркий летний день, гроза, пещера в Чуриловском овраге… Извлекая из земли растрескавшийся глиняный сосуд, наполненный золотыми монетами, он и помыслить не мог, что станет археологом! Тогда ему в руки впервые попало кольцо с синим камнем, тогда впервые явилось видение Золотого города…

Кольцо! Да, конечно, как он мог забыть! Узор, выгравированный вокруг камня, в точности повторяет линии, нанесенные на мрамор, — но в зеркальном отражении. Хотелось проверить правильность своей догадки сейчас же, немедленно.

Саша расстегнул верхнюю пуговицу на рубахе, потянул за шнурок на шее и осторожно достал заветное кольцо. Конни смотрела на него с явным удивлением. Тонкие брови поднялись вверх.

— Что вы делаете? — спросила она.

— После, после объясню… — рассеянно ответил Саша.

Он поднес кольцо к нижнему углу плиты. В самом деле, все изгибы, выпуклости и впадинки совпали идеально. Так ключ, изготовленный хорошим мастером, входит в замок — легко, бесшумно и без малейшего усилия.