Кольцо богини - Борисова Виктория Александровна - Страница 53

К группе «освобождаемых» решительным шагом направился Федька Шниф — блатной, из «деловых». Когда-то в юности Федька был учеником слесаря, а теперь считался знатным взломщиком, «шнифером», от чего и получил свою кличку. На Соловки попал, по собственному признанию, за то, что «кассу подломил в потребкооперации», и, кажется, даже гордился своими подвигами. Совершенно очевидно было, что, выйдя на свободу, сразу же возьмется за старое (да и сам он этого ничуть не скрывал!), но все же, как бывший рабочий, считался Федька социально близким, потому и срок получил небольшой.

В лагере Федька, несмотря на молодость, пользовался немалым авторитетом среди заключенных, и при любых недоразумениях, даже когда вспыхивали драки, слово его было веским, а иногда и решающим.

А сейчас появление его не предвещало ничего хорошего. Не такой был человек Федька, чтобы явиться только ради того, чтоб счастливого пути пожелать!

Конвойный было преградил ему путь:

— Отойди, не положено!

Федька только улыбнулся ему, как своему, и легко отодвинул в сторону:

— Прости, браток, мне только на два слова!

И конвойный — молодой солдатик с простоватой веснушчатой физиономией — не возмутился такой фамильярностью. Федька хоть и заключенный, а власть его в лагере, пожалуй, не меньше будет…

Когда Александр понял, что Шниф направляется именно к нему, он почувствовал, как по спине потекла струйка пота. Что ему нужно? А Федька уже решительно взял его под локоть и отвел в сторону. Александр пытался высвободиться, показывая на море, где вот-вот должен был появиться долгожданный пароход, но Шниф только улыбался:

— Ничего-ничего, я долго базлать не буду! Успеешь еще.

Он протянул ему папиросу:

— Покурим?

Александр понимал, что лучше бы отказаться, но пальцы сами потянулись, и вот уже дым прошел по горлу, и голова закружилась с непривычки…

— Ну что? На свободу?

В голосе у Федьки звучало опасное веселье… И пожалуй, зависть. Ты-то, мол, уйдешь, а я останусь.

— Хорошо-о… — протянул он. — За нас всех на воле погуляешь. Ты ведь никакой не Колесников! — Он говорил вполне спокойно, даже дружелюбно, и всегдашняя обманчиво-простодушная, даже дурашливая улыбка не сходила с широкого веснушчатого лица.

Александр почувствовал, как сердце его разом ухнуло в пятки. Неужели? Неужели все — зря, и вот сейчас, за миг до свободы, рухнет? Мысли лихорадочно скакали в голове, обгоняя друг друга. Что делать? Бежать? Но некуда. Мелькнула даже совершенно сумасшедшая мысль — схватить за горло, придушить, заставить замолчать? Глупо. Шниф и так сильнее и ловчее его, не истрепан голодом, болезнью и тяжелой работой, мускулы бугрятся под коротким щегольским бушлатом из шинельного сукна, щеки налиты здоровым румянцем. Даже в лучшие времена исход их схватки был бы более чем сомнителен, а сейчас, когда его ветром качает, — тем более.

Федька, кажется, заметил его страх, широко ухмыльнулся и покровительственно похлопал по плечу:

— Ну вот, а еще глухим прикидывался! Да не бойся, не выдам. Мусорам стучать западло. Сам этих комчиков терпеть ненавижу…

Он рассмеялся как-то очень заразительно, совсем по-детски.

— А ловок оказался, даже не скажешь, что интеллигент! Нам бы такого башковитого — так не сидел бы я тут.

Отсмеявшись, он быстро оглянулся по сторонам и продолжал уже совсем другим, деловым тоном:

— Ты вот что — мамаше моей письмишко отвези. Не этим же псам доверять! Отдашь в собственные руки, поклон передай, скажи, мол, жив, вернусь скоро. У меня, брат, такая мамаша…

Он замолчал ненадолго, покачал головой, чуть улыбаясь своим мыслям, и на секунду показался почти ребенком. Видно, вспоминал что-то хорошее… Александр наблюдал за ним с удивлением. Так странно было думать, что и у вора, уголовника, оказывается, где-то есть мать, и он ее любит, привязан к ней, беспокоится!

— И смотри мне — если что, так ты ведь беглый! — Словно устыдившись короткой вспышки сентиментальности, Федька заговорил жестко, отрывисто, и в прищуренных глазах загорелись опасные огоньки. — Надо будет — под землей найду!

Этот, пожалуй, найдет, подумал про себя Александр.

— Ну, бывай здоров! — Он небрежно протянул ему руку. — Не кашляй! Письмо не потеряй.

Александр кивнул и молча спрятал конверт за голенище сапога. Говорить он не мог — шершавый комок стоял в горле. Он подхватил свой тощий мешок и почти побежал к причалу — туда, где уже пришвартовался пароход и зэки столпились у сходней.

И такое бывает, что ж… Максим вспомнил бывшего одноклассника и соседа по дому Алика Васильева. Когда-то они вместе играли во дворе, потом дороги их разошлись — после восьмого класса Алика вышибли в ПТУ за хроническую неуспеваемость, постоянное стремление дерзить учителям и прогуливать уроки, а потом друг детства и вовсе пропал куда-то…

Уже потом, после армии, Максим увидел, как во двор въезжает огромный джип с тонированными стеклами. Тогда, в начале девяностых, такие машины были редкостью и свидетельствовали однозначно — там, внутри, человек непростой!

Каково же было удивление Максима, когда он увидел Алика, выходящего из этого монстра! Узнать его, конечно, было непросто — приятель сильно раздался в ширину, обзавелся брюшком и развалистой, уверенной походкой «хозяина жизни», но главное — в глазах, выражении лица, в манерах появилось что-то новое, незнакомое прежде.

Максима он узнал с первого взгляда. Потом они долго сидели у него в кухне, пили дорогущий французский коньяк и говорили «за жизнь». О себе Алик рассказывал мало и неохотно. «Так, проблемы решаю…» — небрежно бросил он, и Максиму почему-то сразу же стало ясно, какие именно проблемы разрешают «конкретные пацаны», разъезжающие на тонированных джипах. Узнав о том, что Максим недавно окончил институт и теперь мается без работы, перебиваясь случайными заработками, Алик покосился на его потертые джинсы, старые ботинки со стоптанными каблуками и сокрушенно покачал головой:

— Да, братан, непросто тебе, непросто… История твоя на фиг сейчас никому не нужна!

Потом он подумал немного, опрокинул еще рюмку и просветлел лицом:

— Ты — давай к нам! Не бойся, волыной махать не придется, для этого и так бойцов достаточно, но вот с мозгами у них — не очень… Что поделаешь — быкота, она быкота и есть! Одна извилина, и то не там. Умный человек нужен, понимаешь, соображающий! Разрулить там что, перетереть ситуацию… Был бы ты но финансовой части — и вовсе цены б тебе не было. Ну, ничего, зато сестренка у тебя в бухгалтерии шарит. Не пожалеешь!

Вот этого только и не хватало! Перспектива оказаться членом организованной преступной группировки Максима ничуть не обрадовала. А уж Наташку к таким делам привлекать — тем более. Он и так постоянно чувствовал себя виноватым перед ней за то, что живет фактически за ее счет.

— Нет уж, спасибо… Как-нибудь сам.

— Ну, как знаешь! Может, тебе денег надо? Ты не думай, я от души. Отдашь, когда сможешь.

Алик зашарил по карманам, выкладывая на стол мятые рубли и доллары. Странно было, что немалые в общем-то деньги валяются как попало.

— Вот, держи! И не вздумай отказываться — обижусь. А меня обижать, знаешь, не стоит, — произнес он с нехорошей, кривой усмешкой, — все равно в Кабаке за вечер больше оставляю.

Все-таки слаб человек, слаб… Как раз тогда у Максима образовалась очередная черная финансовая дыра, и деньги пришлись как нельзя кстати. Потом, получив первый гонорар, он пытался отыскать Алика, чтобы отдать долг, но почему-то телефон упорно не отвечал. Наконец, решился зайти сам… Дверь открыла заплаканная, постаревшая Аликина мама в черном платке — и Максим сразу все понял.