Кольцо богини - Борисова Виктория Александровна - Страница 61

Город встретил ее запахом цветущих акаций, пронзительно-ясной синевой неба и криками торговок, зазывающих покупателей на привокзальной площади. Свежесть раннего утра, еще не опаленного зноем, была чиста и радостна, но неспокойно было у Конни на душе…

Ночью, в поезде ей приснился странный сон. Ей снился Саша. Она протягивала к нему руки, хотела было сказать о том, что мальчик, ради которого осталась она в городе, благополучно выжил и теперь наверняка поправится, о том, как соскучилась, а главное — о той новости, что узнала вчера от Михаила Петровича, но Саша как будто не хотел ее слушать. Он смотрел на нее с грустной улыбкой, и лицо его как будто таяло, затуманивалось… Только несколько слов донеслось до ее слуха:

— Прощай, милая! Прощай, больше не увидимся.

Потом Саша повернулся и пошел прочь. Она хотела было побежать за ним вслед, но ноги словно приросли к земле.

Нельзя, конечно, верить снам, это просто глупое суеверие… А все равно — просто душа не на месте! Конни шла по городу, оглядываясь по сторонам. Сейчас хорошо бы на рынок зайти, купить чего-нибудь поесть, а потом там же и сговориться с кем-то из деревенских, чтобы доехать до самой Щедровской. Может, придется подождать, зато это обойдется гораздо дешевле, чем брать извозчика прямо здесь, на вокзале!

И тут она увидела нечто, заставившее ее изменить свои планы.

Возле неприметного здания собралась целая толпа — молчаливая, безгласная, скорбная. И все женщины, мужчин почти нет… Они стояли с какими-то свертками и кульками в руках, и лица у них — у всех, старых и молодых, простых, в платках и ситцевых платьях, и холеных, в шелках, шляпках, с парикмахерскими прическами, — были совершенно одинаковые, словно помеченные печатью обреченности. Словно в глубине души все они уже знали то, о чем боялись пока говорить вслух… И люди, что шли по улице, торопились по своим делам, обходили их, словно зачумленных, будто боялись прикоснуться — и заразиться чужой бедой.

Конни чуть замедлила шаг. Что же это за место такое нехорошее? «Областное управление НКВД», — прочитала она на вывеске, и сердце тревожно сжалось в предчувствии чего-то страшного, непоправимого.

Она почти бежала. Скорее, скорее, прочь отсюда! Конни остановила первого же извозчика и заплатила не торгуясь. Хотелось скорее добраться до Щедровской, увидеть Сашу, удостовериться, что он жив и здоров…

Когда она постучала в знакомую дверь, почему-то долго не открывали, и Конни еще посомневалась — спят все, что ли? Наконец, заскрипели ржавые петли, и дверь чуть приоткрылась.

— Конкордия Илларионовна, это вы?

На пороге стояла Поля. Ее бледное, заплаканное лицо, круги под глазами, а главное — то непередаваемое выражение страха, что знакомо только тем, кому довелось столкнуться с беспощадной государственной машиной, в одно мгновение перемалывающей людские судьбы.

— Заходите, только быстро!

Конни ступила через порог, и Поля тут же заперла за ней дверь, словно опасалась, что сейчас вслед за ней ворвется толпа преследователей.

— Что… Что случилось?

Поля опустила голову, вытерла зачем-то руки о фартук и тихо сказала:

— Забрали Александра Васильевича. Ночью увели, обыск делали, все тут переворошили, меня саму полночи мытарили — кто, мол, да что. Я уж им говорила — знать не знаю, ведать не ведаю, кто такой, отдыхающий — и все, приехал, комнату снял… Прям и не знаю, поверили, нет ли. Сижу теперь и трясусь.

Конкордия опустилась на табурет и еле вымолвила белыми, непослушными губами:

— Где он сейчас?

Поля беспомощно развела руками:

— Да кто ж его знает — где? Может, у нас в милиции, может, в город увезли, а может, уже и…

Она осеклась, словно испугавшись, и прикрыла рот концом платка.

— Ох, прости мою душу грешную! Конкордия Илларионовна, да на вас лица нет. Не убивайтесь вы так, может, еще все обойдется…

Она говорила — сама себе не верила. Знала ведь, что не обойдется, и ни один человек, за кем приходили ночью, еще не вернулся домой…

Но Конни не слушала ее. Она опрометью выбежала на улицу, только дверь хлопнула за спиной. Сашу арестовали… Надо найти, узнать, где он, что с ним, писать письма, носить передачи и снова ждать, ждать… Лишь бы жив, лишь бы оставалась еще надежда!

Увидев на улице какого-то пузатого гражданина в украинской вышитой рубашке навыпуск, Конни бросилась к нему:

— Скажите, где у вас тут милиция?

— Да вот, за углом, желтое здание такое, — добродушно пробасил он. — А вам на что, гражданочка? Кошелек украли?

Но Конни уже и след простыл. Она вбежала во двор, задыхаясь и беспомощно оглядываясь по сторонам. Куда идти, у кого спрашивать о Саше?

У крыльца на лавочке сидели двое в милицейской форме. Один — усатый толстяк — курил вонючую махорку, поминутно сплевывал под ноги и выглядел удрученным.

— Ты чего смурной такой сегодня? — спросил его товарищ.

— Да арестованный ночью помер. Даже допросить не успели. Теперь мне головомойка — не углядел, мол, виноват! А как тут углядишь — лег на койку, а утром не встал.

— А что за арестант? Вредитель?

— Да то-то и оно, что не вредитель! Тут бери выше. Он еще при старом режиме здесь клады копал какие-то. Небось припрятал что-то, а сейчас приехал забрать. Хитрый, черт — столько лет ждал, думал, никто не вспомнит… Ан нет, нашелся сознательный товарищ, как увидел его, гада, — сразу к нам пришел.

— Ну, а дальше?

— Вот те и ну! Арестовали его, конечно, а он взял и помер! Доктор сказал — разрыв сердца.

Конни почувствовала, как подкосились ноги. Саша! Это о нем они говорили, конечно, о нем…

Она прислонилась к шершавой кирпичной стене. Так же пахли акации, так же шумело море вдалеке, и солнце так же светило над головой в небе…

Только теперь даже оно казалось ей черным.

Не помня себя, словно впотьмах, она кое-как добрела до дома. Открыв ей дверь, Поля так и ахнула. Прошло не более получаса с тех пор, как Конни вышла из дома, а теперь перед ней стояла совсем другая женщина. Серое лицо, скорбные морщины у рта, потухшие глаза… Даже волосы, что не могли, кажется, измениться так быстро, казались какими-то тусклыми, и теперь только заметно стало, что темные пряди изрядно тронуты сединой.

В ответ на ее немой вопрос Конни без сил опустилась на табуретку и тихо сказала:

— Саши нет. Нет больше Саши! Он умер ночью, в тюрьме. Сердце… Не выдержало.

— Уезжайте, Конкордия Илларионовна. Я никому не скажу, но… Уезжайте поскорее! Не дай бог, кто другой дознается, тогда и мне, и вам конец, а у меня дети.

Поля заметалась по комнате, словно большая подбитая птица, и в ее глазах, в голосе, в каждом движении было что-то настолько жалкое, молящее, что Конкордия невольно отвела глаза.

— Я вот вам соберу на дорогу… Коржики только сегодня пекла, и вот помидоры еще, яйца, колбаса…

Она все совала ей в руки какие-то кулечки и пакетики, все говорила и говорила без умолку, но Конни почти не слышала ее. Слова про коржики и помидоры, вся эта суета казалась сейчас такой нелепой и неуместной, что даже странно было — как можно всерьез об этом думать и говорить, если Саши больше нет?

Конни провела рукой по лицу. На мгновение ей показалось, что все это — только кошмарный сон, что приснился ей сегодня ночью, и, стоит лишь проснуться — все снова будет как прежде.

— Я сейчас уйду… — повторила она. — Можно мне только в комнату его зайти? Хоть ненадолго?

Поля с сомнением поджала губы. Эта чужая женщина с ее бедой несла опасность ее дому, детям, ей самой! Не хватает еще, чтоб дознались о том, кто она. Хотелось, чтобы она ушла поскорее, но в голосе и глазах была такая мольба, что Поля не посмела отказать.

— Ну хорошо, идите. Я и не прибиралась еще.

В комнате все перевернуто вверх дном. Какие-то клочки, обрывки бумаги на полу, рассыпанный табак на подоконнике… Конкордия стояла в растерянности. Она и сама не представляла себе, что рассчитывала найти среди этого разора.

Саша, ее Сашенька был здесь почти несколько часов назад! Ей казалось, что она чувствовала родной запах. Она сделала шаг — и вдруг споткнулась. Домотканый коврик, из тех, что женщины в деревнях вяжут из тряпочек, разорванных на узкие ленты, чтобы никакое добро в хозяйстве не пропадало, чуть бугрился на полу, образуя складку. Конни зачем-то нагнулась поправить его — и почувствовала, что там что-то есть.