Республика - победительница (ЛП) - Щерек Земовит - Страница 25

То есть, если бы продолжать предвоенную урбанистическую мысль, выстраиваемые заново жилые кварталы, скорее всего, походили на те, которые мы знаем сейчас. Трудно сказать, в последующей перспективе имели бы мы дело с пауперизированной версией дешевой массовой застройки, как это случилось в случае блочных домищ времен Гомулки и Герека[57], ведь это наверняка бы зависело от скорости развития Польши, масштаба притока сельского населения в города и качества урбанистической мысли (ведь результат мог быть гораздо худшим, к примеру, трущобы). Конечно же, все это относится и к Варшаве. Чтобы увидеть, каким образом развивалась бы "незастроенная Варшава", достаточно поехать в районы, возведенные сразу же после войны.

Но не будем слишком далеко забегать в будущее. Прежде, чем это сделаем, необходимо вычертить международный контекст, в котором очутилась Польша.

Итак, помним: на дворе 1940 год, война недавно закончилась, а Германия разделена. В Польшу – которая должна стать противовесом Франции в Европе, силой, защищающей континент от большевистской России, и одним из гарантов того, что Германия не поднимется из развалин – закачиваются громадные денежные средства с Запада.

Польша, как сама того хотела, становится державой, о которой она так давно мечтала. В кредит, правда, но иным способом сделаться такой могучей у нее просто не было бы шансов.

ГЛАВА IV

ПОЛЬСКАЯ ВЕРСИЯ ИМПЕРИАЛИЗМА

В межвоенной литературе, в особенности – фантастической, было много представлений великодержавности Польши. Республика с удовольствием сама себя представляла в Европе щитом Запада, прикрывающим от угрозы с Востока: то ли большевистской, то ли "желтой".

Эти видения описали Ежи Стахович и Агнешка Хаска в изданной в 2012 году книге "Сны о могуществе" (Śniąc o potędze).

Эта литературная "великодержавная Польша" нередко бывала частью европейской федерации в какой-либо форме или даже Соединенных Штатов Европы. И – а как же еще! – как правило, в такой федерации играла первую скрипку.

Так было, например, в уже цитированной и изданной в 1925 году повести Чанду авторства Стефана Барщевского. В этой книжке Федерация Европы по структуре походит на наш нынешний Евросоюз, только что со столицей в Париже, а не в Брюсселе, только вот кто тогда думал про какой-то там Брюссель. Или же у Адольфа Новачиньского в Системе доктора Каро 1927 года издания, где Республика встала во главе Соединенных Штатов Европы.

Быть может, таким способом проявлялся наш извечный комплекс "недооцененного защитника Европы", который мог бы свидетельствовать о нашей вечно неисполненной любви к западной части континента. Хотя – стоит признать – не все страдали этой болячкой. Были и другие комплексы, как правило, имперские. Что вовсе не должно удивлять в государстве, помнящем себя державой, которая получила от соседей по рукам и в конце концов сама сделалась добычей империй. Потому-то эта польская державная импотентность порождала по-настоящему любопытные фантазии. Случались исключительно эгоистические видения Польши, державной для самой себя и просто так. Хаска и Стахович в "Снах о могуществе" описали, к примеру, книги полковника Романа Умястовского (кстати, главы пропагандистской службы Смиглого-Рыдза в 1939 году), который под псевдонимом Болеслав Жарновецкий в романах Год 1974 и Год 1975, изданных в 1927 году, описывает нашу страну как мегадержаву, поставившее всему миру шах, поскольку заключила союз с Японией, Францией и – ладно, чего уж тут поделать – Чехословакией. Во всяком случае – в той тревожащей весь мир конфигурации именно Польша ведет победные сражения с Германией, Россией и, что в те времена должно было звучать чуть ли не святотатством, с Соединенными Штатами и Великобританией.

Чтобы лучше понять, в чем тут суть, возьмем, к примеру, такой вот отрывок из Года 1974:

Великопольские армии вел генерал Анджей Вильконь. Главнокомандующий, определяя для него роль молота, которым он должен был разбить на кусочки германские панцири и щиты, сказал:

- Ударишь и дойдешь до Берлина.

- Ударю и дойду до Берлина! – словно эхо сказал генерал. У него смеялись глаза, а радость наполнила мужественное сердце.

Так вот в 1927 году мечтал будущий глава польской пропаганды. В реальной истории все эти мечты закончились пшиком. В качестве любопытного факта можно лишь сообщить, что в ночь с 6 на 7 сентября 1939 года Умястовский выступил со знаменитым воззванием относительно эвакуации Варшавы на восточный берег Вислы и создании там новых линий обороны, то есть с тем же решением, которое реализовалось в альтернативной истории. И в альтернативной истории из этого кое-что вышло. Но вот в действительной истории приказ главы пропагандистского ведомства вызвал в Варшаве страшную панику и истерию. После краха Польши Умястовский эмигрировал в Великобританию, где в 1982 году умер.

Но в альтернативной истории полякам зато удалось дойти до Берлина.

ЗАПАДНЫЕ ЗЕМЛИ

Перед войной то тут, то там вывешивали пропагандистский плакат с надписью: "Мы здесь не со вчерашнего дня, мы доставали далеко на запад". На фоне карты германско-польского пограничья на нем стоял Болеслав Храбрый с мечом. А на фоне вычерчены три границы:

Первая – граница довоенной Польши с надписью "СЕГОДНЯ".

Вторая – захватывающая не только Щецин и Волин, но и Рюген, касающаяся Берлина и оставляющая Лейпциг с нашей стороны – это граница Польши во "ВО ВРЕМЕНА БОЛЕСЛАВА".

А имеется еще и третья линия, обозначающая территории, которыми мы владели "КОГДА-ТО", она расширяет польское (славянское) Поморье до самого Любека.

В альтернативной истории, после расчленения Германии и ввода в нее польских оккупационных войск, Варшаве захотелось реализовать на западе свои территориальные мечты. Поэтому – точно так же, как и после завершении войны в реальной истории – Польша попыталась протянуть руки к Одеру и Лужицкой Нейсе.



Идея проведения наших западных границ именно таким вот образом не была чем-то новым. Линия Одера и Нейсе – это, попросту, наибольшее из возможных сокращение потенциального фронта с немцами: от естественной преграды на юге, которыми являются Судеты, до Щецинского залива на севере расстояние всего лишь 300 км. "Меньше" граничить с Германией уже просто невозможно. Большего сужения нигде нет. И потому-то видения перемещения Польши на запад выдвигались уже перед Второй мировой войной.

Уже упоминаемый Роман Умястовский, который желал вести великопольские армии генерала Вильконя на Берлин, так писал в 1921 году об оптимальной западной границе Польши: "клин Нижней Силезии ворвался между Чехией и Польшей (…). Чешский нейтралитет или же активность (в нашу пользу) так и соблазняют стесать его, дойти до Судетов. Линией, к которой будут стремиться наши армии (…), которая обеспечит нашу нормальную государственную жизнь, станет фронт, опирающийся флангами на море и судетские горы (триста пятьдесят километров)".

И не одно только Умястовского соблазняло подобное стесывание. Польские ученые авторитеты – в том числе и Ежи Смоленьский, руководитель межвоенного Географического Института Ягеллонского Университета, или же Зигмунт Войцеховский из Познаньского Университета (в реальной истории, после войны – создатель знаменитого Западного Института) – согласно утверждали, что без границы по Одеру и Нейсе Польша на западе практически беззащитна.