Республика - победительница (ЛП) - Щерек Земовит - Страница 26

ПОЛЬША ЗАБИВАЕТ ПОГРАНИЧНЫЕ СТОЛБЫ В ОДЕР И НЕЙСЕ

В межвоенный период планы установления линии границы вдоль Одера и Нейсе были абсолютно нереальными. И то, что действительной истории граница Польши и вправду была так проложена, по сути дела можно рассматривать как исполнение невероятных видений автора фантастического романа.

Но и в альтернативной истории поляки, весьма самоуверенные после победной кампании 1939 года решились каким-то образом связать друг с другом германское Поморье и Силезию.



Англия и Франция таким замыслом восхищены не были: да, союзники намеревались разбить политическое и национальное единство Германии, а еще навечно вырвать милитаристские клыки – только им не хотелось унижать немцев понапрасну. Польша на этих территориях отсутствовала уже 800 лет, - объяснялись западные дипломаты в Варшаве. – А даже когда и была, сложно было назвать ее Польшей в современном понимании этого слова. Там практически нет польских следов. Весь культурный пейзаж чисто немецкий. Там проживают практически одни немцы, там их где-то миллионов десять, что вы с ними сделаете?

Только Польша уперлась. Бек аргументировал, что только лишь таким способом Республика сможет урегулировать свою западную границу, опереть ее на более-менее широких реках, а ведь это как раз реки позволили нам эффективно защищаться. А ну как, - делал ход Бек, - Германия, несмотря ни на что, возродится? Снова нам позволять окружить себя с севера, юга и запада? Отступать за Вислу?

Союзники были в бешенстве. С поляками традиционно разговаривать было нелегко: они были упрямыми и в переговорах применяли тактику "ни шагу назад". У союзников начало возникать огромное желание бросить эту доставляющую столько хлопот Польшу и передать обязанности "щита Европы" кому-нибудь другому – вот только этого "кого-то другого" нельзя было найти днем с огнем.

А поляки, прекрасно это понимая, продолжали вертеть союзникам дырку в брюхе. Они не желали уступать, точно так же, как в реальной истории не желали уступить Сталину рижскую границу, хотя на эту границу у них не было никаких шансов (и как раз это упорство не только доводило Черчилля до отчаяния, но и, скорее всего, похоронило польские надежды отыграть себе хотя бы Львов).

Вот только в альтернативной истории, в отличие от действительной, поляки, так или иначе, уже присутствовали на тех территориях, которые хотели захватить: ведь они представляли оккупационную администрацию в Восточной Пруссии, в Силезии, и над завоеванным в тяжелых боях Гданьском. Помимо того, они содержали оккупационные гарнизоны в Лужице, в Саксонии, в Бранденбурге и Мекленбурге. Польские солдаты служили там вместе со словаками, венграми и войсками из прибалтийских стран. Одним словом – с новыми центрально-европейскими коллегами, которых Польша пригласила попировать на труп побежденной Германии в рамках сплочения регионального сотрудничества.

А так же – обратите внимание – плечом к плечу с, как правило, не слишком склонной к Польше Чехией, которой (стереотипный) прагматизм заставлял в нынешней раздаче международных карт позаботиться о хороших взаимоотношениях с Республикой. Пускай с сердечной болью, но, тем не менее.

ЗАОЛЬЗЬЕ[58] ПОСЛЕ ВЫИГРАННОЙ ВОЙНЫ

После сентябрьского успеха Республики Чехия энтузиазма не испытывала. В этой альтернативной ситуации президент Эдвард Бенеш отпирался от союза с Польшей, как от болячки. Он предпочел бы, как сам распространялся на Градчанах, вступить в союз со Сталиным, но в это время Польша обладала сильной поддержкой союзников, так что у чехов был выбор: или вступить в западную систему безопасности, или сделаться сателлитом СССР, на что Запад и так бы не позволил. Так что Бенеш ругался на чем свет стоит, в бешенстве мечась по президентскому дворцу, но свежеименованный глава министерства иностранных дел Ян Масарик, сын умершего в 1935 году первого президента Чехословакии, пояснил ему, что из всех паршивых решений – это имеет какой-то смысл.

- Давайте позабудем про Заользье, Эдвард, - пояснял Бенешу Масарик. – Выхода нет. Там уже и так одни поляки. На кой ляд нам вообще это Заользье. То есть, конечно же, необходимо выносить этот вопрос на международный уровень, только нам следует понимать, что тешинскую землю мы все равно назад не получим. Ничего не поделаешь. Тут следует действовать политически. Будем мило улыбаться и вступать в договоры с поляками. Я их тоже терпеть не могу. Но пока что – так надо. У Польши имеется поддержка Запада. А за кем пойдешь ты, за Сталиным? Каким образом? И зачем? Здесь такая ситуация: или – или. Пока что третьего выбора нет, но может же появится. Нам следует переждать. Поглядим, что из всего этого выйдет. А в случае чего, мы всегда можем сменить фронт. Ты же видел, что сделали словаки. Видел, что сделали венгры.

Так что про Заользье в Праге действительно забыли, а сами проживающие в Заользье поляки чувствовали себя не ахти счастливыми, но что тут поделать. Чешскоязычные тешинцы уже выехали в Чехию, поскольку им надоело вечное приставание со стороны поляков, или же они были высланы по решению администрации. Ведь поляки начали вычищать чехов из Заользья еще перед войной. Леон Малхомме, делегат силезского воеводы при Командующем Самостоятельной Оперативной группы "Силезия", так писал в своем сообщении:

В связи с массовым возвращением в Силезию за Олше лиц, которые в количестве нескольких десятков тысяч по причине своей польской национальности вынуждены были покинуть эту свою родную землю в 1919-1938 годах и перебраться за границу, в Польшу, возникает необходимость эффективного урегулирования нынешней эмиграции лиц чешской национальности в Чехословакию.

А вот так это эффективное урегулирование эмиграции выглядело:

"в четверг 20 октября 1938 года мы получили (…) решение Силезского Воеводского Управления, Общественно-Политический Отдел в Катовицах, о незамедлительном исполнении решения, с тем, чтобы покинуть собственный дом до 21 октября 1938 года до 15:00 (…) К счастью, наша соседка, которая была кузиной депутата доктора Вольфа, тут же отправилась во Фриштат[59] и представила ему суть дела. Благодаря нему, нам не пришлось всем покидать дом и хозяйство. А вот отец, сразу же после получения нового постановления от 24 октября 1938 года, должен был покинуть нас в течение двадцати четырех часов без возможности возвращения, забирая с собой лишь чемодан весом до 25 кг, в Чехословакию, в Остраву (…). Отец, который зарабатывал в Остраве, не мог выслать нам деньги. Нам не на что было жить. Впрочем, всем на это было наплевать,

- писал Франтишек Гиль из Немецкой Лютыни. Но помимо административных решений, у чехов имелись и другие проблемы.

Как-то раз, быть может недели через две после отъезда отца в Остраву, польские шовинисты, как их называли у нас, выбили у нас все окна в доме, - вспоминал Гиль. – Они выламывали булыжники, штакетники из ограды и забрасывали нам в окна. Мы убежали из дома. Тогда я узнал двоих из тех, кто нам выбивал окна. В пижаме я побежал в ближайший участок польской полиции, но, к сожалению, хотя я звонил, стучался в двери, никто не отвечал. Только лишь потом мать заявила, что у нас произошло, только виновные никакого наказания не понесли.

Появились первые цветочки польской культуры в форме самого худшего преследования чехов, - вспоминал Йозеф Драгота, директор чешской народной школы в Нижних Блендовицах. – Наши местные старались меня убедить, чтобы я не убегал и не оставлял их там одних. Я решил было так сделать, но передумал, когда услышал, что произошло с другими учителями, которые остались. 5 октября, вечером ручными гранатами забросали жилища некоторых польских учителей. Там были разбиты лишь окна, ни с кем ничего не случилось. Я опасался, что в виде мести могло бы произойти нападение на меня, я же не хотел, чтобы из-за меня кого-то из семьи покалечили.