Злые компаньоны - Перкинс Майкл - Страница 4

— Садись и снимай штаны.

Я сел на постель и смотрел, как она суетится по комнате. Похоже, она забыла о моем присутствии, когда начала сбрасывать с себя одежду. Когда на ней в свете красной лампы ничего не осталось, она села рядом со мной и, не говоря ни слова, расстегнула ремень и стащила мои брюки.

— Не напрягайся. Ты же актер, правда? Вот сцена, в которую ты можешь вложить всю душу.

— Ты себя имеешь в виду?

— Ну ладно, не будь бякой! Ты ведешь себя как тупица. Здесь жарко, сними же эту чертову одежду. Я не доверяю тем, кто в одежде.

Я сделал, как она велела. Моя мошонка напряглась и покрылась морщинками, мне вдруг захотелось вымыть ноги. Я заметил, что ее ноги черны. У нее были маленькие и острые груди с кроваво-красными сосками. Она заметила, что я разглядываю их.

— Потрогай. Давай. Возможно, тогда тебе станет лучше, — бесстрастно сказала она. Я стащил трусы и сел в стороне от нее. — В чем дело? Неужели заметна моя враждебность?

— Прекрати, — сказал я.

— Что прекрати?

— Эту свою дурацкую игру. Как тебя все-таки зовут?

— Иногда меня зовут Энн.

— Хорошо, Энн. В чем дело? Я подумал, что ты ненавидишь меня. Сценарий не получился.

— Если бы ты так думал, то не пришел бы ко мне. Ты оказался за бортом. Я это поняла, как только увидела тебя.

— Чушь, — сказал я, и мне стало жарко. Энн сидела скрестив ноги, словно маленькая и умная девочка. Ей тогда было восемнадцать.

— Тебе хочется меня потрогать, но ты стесняешься. Вот, посмотри.

Она засунула палец в рот, обслюнявила его, затем потерла им между ног и широко расставила их передо мной. Открылась темно-красная мишень любви, мясистая даже в этом положении. Она снова взяла мою руку и положила ее на себя. Мой палец поднимался вверх как крючок, всасывавшие его влажные губы издавали хлюпающий звук. Она шевельнулась и застонала.

— Вот так. Вот так. Не останавливайся.

Когда мой палец устал, я вытащил его — раздался слабый хлопок, и Энн схватила мою руку, стараясь вернуть ее на прежнее место.

— Теперь не останавливайся. Я перевернусь. Возможно, тебе так больше понравится. — Она перевернулась и предоставила моей руке свои мальчишеские ягодицы. — Давай же, парень, сделай это.

Я водил пальцами вдоль ее щели, пока не нащупал тесной, гладкой дырочки. На ощупь та показалась резиновой, и когда я засунул туда кончик пальца, возникло ощущение, будто его укусили.

— До конца, — выдавила Энн.

Я протолкнул палец глубже и попытался совершить им поступательные движения, словно это был член. Дырочка была столь тугой, что когда я вытащил палец, вместе с ним вышла часть ее плоти. Я двигал пальцем, пока она не кончила. Мой член был тверд, как железо. Энн потрогала головку моего члена горячими пальцами, воткнула ноготь в его отверстие, и я разразился оргазмом на простынях — боль смешалась с облегчением. Мое тело содрогнулось.

Энн провела пальцами по моему члену и сказала, что тот похож на сироп.

Мы лежали рядом, совершенно выбившись из сил. Я видел, что она улыбается, затем она протянула руку и подняла вверх уголки моего рта, изобразив улыбку на моем лице. Подняв шторы на окне, мы говорили об этой ночи. Если я смотрел вверх под прямым углом, то мог разглядеть полную луну.

— Нам хорошо, правда? — спросила она, имея в виду нас обоих. Я плюнул в вентиляционную шахту и вернулся на землю. Я хотел сделать ей больно, когда вспомнил кофе и ее скверную игру. Наши мысли никогда не находят полного выражения.

— Это была скверная игра, — всего лишь сказал я. У меня пошаливали нервы, по коже поползли мурашки, и я потерся спиной о простыню. Потом перевернулся на живот и позволил ей нежно почесать себе спину острыми ногтями.

Она замурлыкала мне на ухо нежную мелодию, от которой у меня волосы становились дыбом.

— Я разодену тебя, разукрашу лентами и позволю быть моим актером, когда у меня пропадет настроение делать что-нибудь. А ночью, когда мне захочется поиграться с тобой, я надую тебя и ты лопнешь.

Эти слова обещали сладострастие, и я простонал. Она достала марихуану, мы поделились одним косяком, приправленным гашишем, и выкурили его, словно убийцы. Я то слышал ее монолог, то отключался:

— Я хочу увидеть твое нутро. Думаю, мне когда-нибудь придется это сделать, просто чтобы убедиться, что у тебя внутри не железо и механизмы. Я хочу пить тебя как молоко, сосать твою кровь через соломинку.

Дело зашло слишком далеко, или же оно не зашло достаточно далеко; надо было сделать ей больно, иначе она начнет делать больно мне. Подобно Джесси в Мемфисе и Арабелле в Беркли, Энн была способна на это. Джесси и Арабелла. Я резко отстранился от нее и дал ей затрещину. Она закричала, и я пару раз пнул ее голой ногой в живот. Энн заткнулась и лежала, ловя ртом воздух, взирая на меня блестевшими глазами. Я как можно спокойнее рассказал ей о Джесси и Арабелле. Энн обещала, что вникнет в мой рассказ.

Мы проспали всю ночь, и я проснулся от того, что лучи солнца, отражаясь от других окон в вентиляционной шахте, падали на мой пупок и нагрели живот. Энн все еще спала, ее ноги по-прежнему воняли, и я пошел в туалет. Мой мочеиспускательный канал забила засохшая сперма, и я разрисовал весь толчок узорами, похожими на радугу. Оторвав кусок туалетной бумаги, я пытался его вытереть. Покончив с этим, я запустил пальцы в унитаз, чтобы смыть бумагу. У меня возникло желание запустить туда всю руку до локтя, но я передумал.

Когда я вернулся, она уже проснулась. Я снова захотел ударить Энн, но решил сперва дать ей возможность встать, поэтому поцеловал ее в шею и дул ей в ухо до тех пор, пока она не начала мурлыкать. Энн поинтересовалась, не голоден ли я, и заявила, что приготовит завтрак. Только теперь я почувствовал голод. На время придется отложить свои намерения, но мне все же удалось наступить ей на голую ногу своим ботинком, когда она выбиралась из постели. Она схватилась за ногу и прыгала по комнате, вопя во все горло. Энн подумала, что это произошло случайно, и даже улыбнулась, когда я изобразил, как мне неловко.

После завтрака мы бездельничали в гостиной, слушая Джимми Рида и Отиса Реддинга. Около одиннадцати начали барабанить в дверь, и та сотрясалась весь день часов до восьми. Я чувствовал себя человеком-невидимкой, наблюдая, как Энн раздает правоверным маленькие пакетики. Мне показалось, что она набрала долларов двести, когда закрыла лавочку. Я уже подумал, не воспользоваться ли мне некоторой частью заработка. Товара кругом лежало еще предостаточно. Я устроился в большом, крепко набитом кресле, которое Энн подобрала на улице, а она сидела за кухонным столом. Повсюду валялись старые журналы, в углу стоял телевизор, накрытый бамбуковой ширмой.

— У тебя много друзей, — заметил я, когда в дверь перестали барабанить. Энн только улыбнулась и вошла в спальню. Она надела синие джинсы и свитер с воротником «хомут».

— Мне понадобится немного из этого, — сказал я, сидя на кровати рядом с ней. Не сказав ни слова, она протянула мне всю пачку банкнот.

— Давай сходим куда-нибудь и пустим их на вечеринку, — предложила она.

Клиенты Энн тоже пришли на вечеринку. Она сообщила мне, что написала для них сценарий. «Они хорошо играют свои роли», — подумал я. Энн с самого начала держалась рядом со мной, подталкивая меня то к одному то к другому клиенту, и демонстрировала свой трофей. Лионель оказался тем парнем, который мне сразу не понравился. Мы сцепились, как только Энн познакомила нас. С некоторыми людьми так бывает. Он был похож на серого медведя с почти лысой головой, но разоделся в бархат и носил трость с вкладной шпагой.

Энн представила меня как своего любовника. Все зааплодировали и вернулись к своим ролям.

Думаю, моя внешность им понравилась, ибо время от времени кто-то из них подходил и испытывал меня. Со мной либо заводили разговор об Учелло, либо трогали мои бицепсы. Некоторым женщинам хотелось потанцевать, и Энн, как мне показалось, угрюмо смотрела на нас, пока мы танцевали. Во время третьего танца чернокожий мужчина в белом свитере с воротником «хомут» взял меня за руку. Я подумал, какого черта он это делает, и начал кружить его. Тело чернокожего было упругим, но легким, и он, а также одна женщина, следовал за мной, не наваливаясь на меня. Неожиданно обнаружилось, что мне приятно ощущать прикосновение его налитого члена, свою раскованность, и я представил себя женщиной. Тело откликалось на его реакцию — мое лицо начало расплываться в улыбке, все жесткие линии разгладились, и мне даже показалось, что я краснею. Я почувствовал, что мой член поднимается. Я заглянул ему в лицо, но оно ничего не говорило. Он хранил олимпийское спокойствие. Мне не хотелось скрывать то, что произошло, и я слегка прижался к нему. Ответной реакции не последовало.