Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало - Тихонова Карина - Страница 1

Гостей, приехавших в дом, встречал портрет хозяйки, выставленный на самом видном месте огромной гостиной.

«Смело, смело, — одобрительно подумал один из них. — Не каждая семидесятилетняя женщина рискнет предъявить для всеобщего обозрения свое великолепие, оставшееся в прошлом».

«Ведьма, — думал другой гость, рассматривая картину. — И глаза какие-то нечеловеческие, зрачок узкий, как у кошки… Да и нравственность у нее была примерно на том же уровне… Хотя почему «была»? Какая была, такая и осталась!»

«Нет, ну почему одним все, а другим ничего? — терзалась завистью гостья. — «Вот ведь как бывает: и внешность, и деньги, и любовников куча, и пожила в свое удовольствие… Никакой ответственности, никаких обязанностей… Мужья на руках носили, любовники подарками заваливали… Черт, неужели нам ничего не оставит? С нее станется! Завещает сувенирчик какой-нибудь, вон хоть этот портрет, и будет смеяться с того света. Она ведь знает, как нам нужны деньги. Хотя кому они не нужны?»

«Интересно, почему у нее не было детей? — думала другая женщина, стоя перед портретом. — Не могла или не хотела? Или просто бог не дал? Несчастная женщина… За все в жизни приходится платить. И за красоту, и за любовь, и за материальное благополучие. Какой у нее грустный взгляд. Сколько здесь ей?

Девушка, разглядывавшая портрет, обернулась к одному из мужчин и негромко спросила:

— Вы не знаете, сколько ей здесь лет?

— По-моему, около сорока, — ответил тот с сомнением в голосе. Подошел к картине и прищурился, разглядывая подпись художника. — Год не указан…

— Да какая разница, — раздраженно вмешалась в беседу его жена. — Тридцать, сорок, пятьдесят… Кого мы ждем? Почему она не выходит?

Муж слегка усмехнулся.

— Красоту наводит, — сказал он с неуловимым сарказмом.

— Господи, да что там уже наводить? — вполголоса спросила другая дама и перелистнула страницу дамского журнала.

Девушка быстро обернулась к ней.

— Мама! — сказала она негромко, словно о чем-то предупреждала.

— Что «мама»?

— Не надо! Мы у нее в гостях.

Женщина усмехнулась, присела на диван и вся ушла в разглядывание осеннего дамского каталога.

— Не волнуйся, Валечка, — сладко успокоила ее еще одна гостья. — Тебя в завещании не обидят. Все знают, что ты ее любимица.

Девушка вспыхнула, но ничего не ответила. Отошла к окну и стала разглядывать унылый октябрьский пейзаж.

Она знала, что хозяйка дома питает к ней слабость. Строго говоря, родственницами они не были: так, седьмая вода на киселе. То, что ее отец приходился хозяйке дома двоюродным племянником, роли не играло. Да и умер отец почти десять лет назад, а до этого с тетушкой практически не общался. Существовало у нею против дальней родственницы определенное предубеждение. Впрочем, все это глупости.

Валя снова повернулась лицом к собравшимся и принялась задумчиво разглядывать их. Господи, как меняет людей жадность!

Ведь ни для кого не секрет, что собрались они здесь только потому, что бабушка пообещала сегодня огласить свое завещание, Интересно, зачем ей понадобился такой странный жест? И еще более странно, почему люди, которых довольно трудно назвать бедными, прибежали сюда по первому мановению капризного старушечьего пальца?

Вот, например, Евгений Павлович. Или дядя Женя. Почти десять лет жизни провел на солнечной Кубе. Руководил советскими строителями, работавшими в Гаване. Что они там строили? Господи, уже и не вспомнить…

А вот и его супруга, бесценная Альбина Яковлевна. Дама она манерная, приторно-сладкая, если не заглядывать в глаза. Глаза у тети Али холодные и жесткие, как орудийное дуло.

Сергея Владимировича, или просто дядю Сережу, тоже трудно отнести к разряду неудачников. Не слишком крупный партократ в недавнем советском прошлом, он не только не потерял должность, но и упрочивал свое положение при каждом новом правителе, поднимаясь все выше по карьерной лестнице. Неудивительно. Он такой…

Валя поискала нужное слово.

Благообразный… Да, пожалуй, что так. И никогда не бросается в крайности. Всегда умеет соблюсти свой интерес где-то посерединке между правыми и левыми, за что и удостаивается поощрения и с одной, и с другой стороны. От него не услышишь ни одной оригинальной или просто смелой мысли, зато дядя Сережа имеет прекрасные зубы и умеет вовремя улыбнуться. Он вообще человек уравновешенный и обаятельный, одинаково приятный любому начальнику при любом режиме. Иногда Вале казалось, что дядя Сережа несколько бесхарактерный человек. Впрочем, при его работе это качество попадает в разряд плюсов, а не минусов.

Вот про его жену, Екатерину Алексеевну, такого не скажешь. Железная женщина. Прекрасно воспитана, прекрасно образованна, очень умна, до сих пор хороша собой. И при всем при этом лишена одной немаловажной для человека способности. Способности любить.

— Нет, это просто невозможно, — раздраженно заявил Евгений Павлович. — Она издевается над нами!

— Помолчи, Женя, оборвала его Екатерина Алексеевна.

— Но я…

— Помолчи, я сказала!

Тот угрюмо смолк. Валя невольно поежилась. Когда ее тетка раскрывала рот, невольно хотелось встать и вытянуться во фрунт, как говорили в царской армии. Странно, что спокойный и бесконфликтный дядя Сережа выбрал себе такую жену. Впрочем, говорят, что противоположности притягиваются.

— Маша, позови домработницу, — коротко приказала тетя Катя.

— Сама и позови, — спокойно ответила Валькина мать, продолжая листать журнал.

— Я не знаю, как ее зовут.

— Ее зовут Нина.

— А по отчеству?

— У домработниц отчеств не бывает, — сухо ответила мама.

«И как она не боится?» — изумилась Валька. Похоже, она единственный человек в семье, который не боится Екатерину Алексеевну. Впрочем, мама никого не боится.

— Нина! — крикнула тетка, повернувшись в сторону двери, ведущей во внутреннюю часть дома.

Дверь распахнулась почти немедленно, и на пороге возникла пожилая женщина в заляпанном жиром переднике. Она молча уставилась на Екатерину Алексеевну, вытирая мокрые руки о грязный фартук.

— Скажите вашей хозяйке, что мы давно ждем, — потребовала тетя Катя очень строгим тоном. Когда она говорила так с Валькой, та чувствовала себя кроликом, сидящим перед удавом. Но на женщину тетушкин гипноз не подействовал.

— Велено ждать, — коротко ответила она и повернулась, собираясь удалиться.

— У нас нет времени! — повысила голос тетя Катя.

Домработница обернулась и одну минуту изучала тетку пристальным и недобрым взглядом.

— Хозяйка велела сказать, что, если кто спешить будет, она не удерживает, — сообщила она наконец. Еще минуту помедлила, ожидая ответа, но собеседница молчала. Нина злорадно хмыкнула, открыла дверь и скрылась в глубине дома.

— Нет, вы слышали, как она разговаривает, — пробормотала Альбина Яковлевна. — Никаких тормозов… А передник какой грязный!

— Да, уж, — брезгливо подтвердила тетя Катя, обретая дар речи, — не мешало бы ей постираться… Впрочем, не наше дело. А вот то, что приходится ждать почти час, безусловно, наше…

— А ты уезжай, — посоветовала ей Валькина мать. — Плюнь и обидься. Чего зря унижаться? Все равно ведь вам вряд ли что-то достанется…

Екатерина Алексеевна резко повернулась к ней.

— А ты бы приберегла советы для дочери, — ответила она очень сухо.

— Валька уже большая, советов не слушает, — беззаботно ответила мать.

— Вот и держи их при себе…

— Дамы! — вмешался в беседу Сергей Владимирович.

— Давайте не будем ссориться, — предложил он дипломатично и сразу приобрел сходство с котом Леопольдом. — Нам пока нечего делить.