Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало - Тихонова Карина - Страница 47
- Предыдущая
- 47/94
- Следующая
Гостья закрыла рукой глаза и опустила голову.
«Если бы это было солнце, — рассудительно подумала она, — то я бы сгорела. А мне даже не жарко».
Отняла руки от лица и снова взглянула на золотое сияние перед собой. Сияние тихо струилось над цветами, и почему-то смотреть на него было так невозможно радостно, что она застонала. Колени вдруг подогнулись, она упала на траву, и из глаз хлынули слезы.
Слезы? Такие черные?
Слезы вымывали из нее что-то темное, похожее на копоть, чернота падала на теплую землю и с легким шипением испарялась на ней, как испаряется дождевая вода на прогретом солнцем подоконнике. Она подставила руки, чтобы темная влага, текущая из глаз, не испачкала чистый цветущий мир вокруг. И с удивлением увидела, что слезы становятся все светлей, чище, пока, наконец, не превратились в хрустальную родниковую воду, омывающую душу изнутри. Тогда она подняла голову и с выражением тихой бесконечной радости протянула руки навстречу сиянию.
«Бедная ты моя…»
Голоса она не услышала. Наверное, потому что услышать его было нельзя. Его не было, и в то же время, он был везде: и внутри нее, и снаружи нее. Этот голос невозможно было услышать, его можно было только принять, как принимают родившегося ребенка, с нежностью, счастливым страхом и благодарностью. Она вспомнила, как первый раз взяла на руки своих детей, как всматривалась в безмятежные, незамутненные никакими черными потоками лица…
И все, что было потом, тоже вспомнила.
И снова заплакала тихо и искренне, пытаясь объяснить, рассказать, покаяться…
Но тут же поняла, что ничего объяснять не надо. Потому что никакие слова не нужны в этом мире доброты, тепла и жалости, где все сущее принимает и понимает друг друга.
Сияние тихо надвинулось на нее, гостья на секунду закрыла глаза, и сияние ласково приняло ее, как принимает в свои объятия теплое чистое море, с которым остаешься наедине.
«Что же делать?.. Ты должна», — разобрала гостья. И, не спрашивая, что она должна, сразу поняла это. Поникла головой, стараясь впитать в себя беспредельную теплоту мира, который пока был для нее закрыт.
И тут же увидела тигровую лилию.
Лилия дрожала на границе сияющего облака и обычного света. («Если в этом мире свет может быть обычным», — подумала гостья). И поняла, что пришла пора ее сорвать.
Потянулась к оранжевому цветку, и на этот раз он оказался в руке гораздо раньше, чем пальцы успели нащупать жесткий стебель. Гостья поднесла цветок к лицу, вдохнула резкий запах. Голова закружилась, и она медленно легла на теплую землю. Веки закрылись, темнота снова обступила ее со всех сторон. Но уже не та, что прежде, живая и пугающая, а обычная безразличная пустота, страшная только своим безразличием.
«Вставай», — мягко подтолкнул ее чей-то голос.
Но она упрямо не разжимала веки, не желая возвращаться.
Голос стал строже и обрел смутно знакомый тембр.
«Вставай, Аля!»
«Нет!» — заупрямилась она, как ребенок.
«Вставай!» — закричал муж прямо в ухо, и она резко присела на кровати. Открыла глаза и обвела мир вокруг испуганным взглядом. Еще одну секунду она все помнила и не могла сообразить, где же реальность, потом память отступила, и она спросила внятно и испуганно:
— Что случилось?
Альбина Яковлевна закрыла глаза руками, чувствуя, как слезы текут между пальцев.
— Вспомнила, — прошептала она. Еще минуту тихо поплакала, горюя об утраченном ласковом мире. Потом решительно вытерла глаза и зашарила по тумбочке, нащупывая кнопку вызова медсестры. И, когда она вбежала в палату и включила яркий верхний свет, пациентка сказала, опережая испуганные вопросы:
— Я должна поговорить с дочерью. Позвоните ко мне домой. У вас есть мой телефон?
— Есть…
— Позвоните сейчас же!
— Десять часов, — попробовала вразумить невероятную пациентку медсестра, но та мотала головой и твердила, как заезженная пластинка:
— Сейчас же, сейчас же, сейчас же…
— Хорошо, хорошо, — спасовала медсестра, решив для начала позвонить главврачу. — Сейчас, так сейчас… Позвоню, не волнуйтесь.
— Вы знаете, который час?
— Иван Алексеевич, извините, я не хотела вас беспокоить. У нас проблема.
— Что случилось?
— Русанова требует, чтобы к ней немедленно приехала ее дочь.
— Ей хуже? — встревожился врач.
— Да нет, все показатели в норме. Вы знаете, мне кажется, что у нее не все в порядке с головой. Очень уж она возбуждена…
— Энцефалограмма ничего не показала.
— Восемь минут! — напомнила медсестра с благоговейным ужасом.
— М-да…
— Так что мне делать?
— Ну, позвоните дочери, — раздраженно заявил врач. — Верочка, мне нужно выспаться. У меня уже третий день четырехчасовой сон. Я просто не имею права прийти завтра на работу в таком состоянии.
— Извините меня…
— Ладно, ладно… Звоните, пускай приезжает. И ради бога, до утра больше меня не беспокойте, хорошо?
— Я все поняла.
— Доброй ночи.
— Доброй ночи.
Медсестра положила трубку на рычаг, достала регистрационный журнал и сверилась с записями. Вздохнула и набрала нужный номер. Разговаривать с этой стервозной девицей ей совершенно не хотелось.
— Да, — раздраженно сказал в трубку молодой мужской голос.
— Простите, что поздно беспокою, — начала медсестра, — мне нужно поговорить с дочерью Альбины Русановой.
— Кто ее спрашивает?
— Это из больницы звонят, — ответила она осторожно. Как бы не запаниковали.
Но молодой мужчина на другом конце провода не испугался.
Только спросил:
— Ей, что, хуже?
И Верочке показалось, что в его голосе прозвучала непонятная надежда.
— Нет-нет, наоборот, она поправляется, — торопливо заверила Верочка собеседника. — Просто чудо какое-то… Она хочет немедленно увидеться с дочерью.
— А-а-а, — с некоторым разочарованием протянул голос. — Подождите немного…
Послышались отдаленные шумы: чьи-то тяжелые шаги, стук в дверь, невнятный возглас и негромкие пояснения. Трубка зашипела, и женский голос недовольно спросил:
— Ну, что еще стряслось?
— Извините за поздний звонок, — начала Верочка.
— Давайте без увертюры. Мама снова в обмороке?
— Нет, — холодно ответила медсестра, оскорбленная пренебрежительным тоном девицы. — Ваша мама хочет немедленно с вами увидеться.
— Зачем?
— Она мне не сообщила.
— Ну, скажите, что я приеду завтра после работы.
— Она просит вас приехать немедленно.
— Господи! Скажите ей, что сейчас начало одиннадцатого!
— Я ей говорила, — ответила Верочка с тайным злорадством. — Она настаивает.
— Да что же это такое, — пробормотала девица себе под нос плачущим голосом. Подумала, глубоко вздохнула и с надеждой спросила:
— А разве меня в такое время охрана пустит?
— Я позабочусь о пропуске, — сладко пообещала Верочка.
— Вот спасибо, — буркнула девица безо всякого энтузиазма. Сказала с тяжелым вздохом:
— Приеду…
И бросила трубку. Верочка аккуратно отставила аппарат на край стола, достала из ящика чистый бланк экстренного пропуска и принялась заполнять его. Именно сейчас она поняла смысл словосочетания, дежурным штампом сопровождавшего жизнь советских людей: «С чувством глубокого удовлетворения»…
Вот именно.
Заполнила бланк и спустилась вниз. Передала в руки охранникам и объяснила ситуацию. Те покивали: дело-то житейское. Нужно значит нужно. Главное, чтоб инструкции соблюдались.
Через сорок минут во двор центра въехала симпатичная импортная машинка. Из нее вышла красивая девушка и, не торопясь, направилась к посту охраны.
— К Русановой, — сказала она, сдерживая зевок.
— Паспорт, пожалуйста.
Посетительница порылась в сумке, брякнула на перегородку красную книжицу и прикрыла рот ладонью.
— Идите, — сказал пожилой охранник, изучив документ. Вернул паспорт и с сочувствием добавил:
- Предыдущая
- 47/94
- Следующая