Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало - Тихонова Карина - Страница 48
- Предыдущая
- 48/94
- Следующая
— Плохо родственнице?
— Родственнице хорошо, — с раздражением ответила девушка. — Это мне плохо.
И пошла к лифту, оставив остолбеневшего охранника позади себя.
Верочка ждала гостью на входе, открыв дверь, которая по инструкции всегда запиралась на ночь.
— Как доехали? — заботливо спросила она, надеясь увидеть перекошенное лицо хамки. Увидела, и снова испытала чувство глубокого удовлетворения.
Стася, не отвечая, пошла по коридору в палату. Без стука открыла дверь и вошла в комнату.
— До утра подождать, конечно, было нельзя? — сухо спросила она.
— Нельзя.
Альбина Яковлевна сидела на койке, облокотившись спиной о подложенную подушку. Стаська внимательно оглядела мать и поразилось тому, насколько хорошо она выглядит. Исчезли нездоровые мешки под глазами, даже морщины странным образом разгладились и разошлись на помолодевшем лице. И это выражение глаз…
Стаська нахмурилась.
Она не помнила, чтобы мать смотрела на нее с такой спокойной уверенностью. И почему-то ей это не понравилось.
— Садись, — сказала мать.
— Ты хорошо выглядишь, — заметила дочь, усаживаясь рядом с ней..
— Я знаю.
— Тогда зачем такая спешка?
Альбина Яковлевна мучительно свела брови, обдумывая ответ.
— Боюсь не успеть, — сказала она наконец.
— Что не успеть? — не поняла дочь.
— Сделать то, зачем меня вернули. Стася, ты в бога веришь?
Стаська закинула ногу на ногу и принялась рассматривать носки своих полусапожек.
Скука какая! Вытащить дочь посреди ночи, чтобы разговоры разговаривать! Что, неужели нельзя было обойтись обществом дежурной медсестры? Ей за это деньги платят! К тому же, эта паразитка, кажется, сильно злорадствует…
— Стася!
— А?
Дочь очнулась и посмотрела на нее пустым равнодушным взглядом.
— Я тебя спросила, веришь ли ты в бога? — повторила мать настойчиво.
Стася вздохнула.
— Как говорил Вольтер, «я не нуждаюсь в этой доктрине», — терпеливо ответила она.
— Вольтер так сказал? — поразилась мать.
— Именно.
Альбина Яковлевна медленно и удивленно покачала головой, Стася пристально рассматривала новое, почти незнакомое лицо матери. Чем-то оно ей определенно не нравилось.
— Вольтер был философом? — спросила мать.
— Помимо всего прочего.
— Философ — это человек, который много думает? — настаивала мать.
— Ну, можно и так сказать, — пожав плечами, ответила дочь.
Альбина Яковлевна улыбнулась. Улыбка вышла грустная и сострадательная. Новая улыбка на новом лице.
— Бедный он, бедный, — сказала она с жалостью. — Столько думал, а до самой простой вещи так и не додумался.
Стася потеряла терпение.
— Мам, ты меня подняла среди ночи, чтобы поговорить о Вольтере? — резко спросила она.
— Ну что ты! — ответила мать, совершенно не испугавшись. — Вольтер давно умер, поздно о нем говорить. Мне нужно поговорить о тебе.
— Так, — сказала Стаська озадаченно.
«Может, у матери и впрямь цепочки в мозгу разрушились? — подумала она опасливо. Не все, конечно! Но некоторые…»
— Что ты хочешь мне сказать? — спросила она осторожно.
— Я хотела тебе рассказать… кое-что, — ответила мать, тщательно подбирая слова, — но, боюсь, ты мне не поверишь.
— Мам! Полдвенадцатого! Мне завтра на работу! — плачущим голосом напомнила дочь.
— Хорошо, буду краткой.
Альбина Яковлевна наклонилась к дочери и, отчеканивая каждое слово, сказала тихо и внятно:
— Не делай этого!
— Чего?
— Твой план — плохой, — продолжала мать. Она не сводила глаз с лица дочери, и Стаська на минуту запаниковала, такое глубокое понимание светилось в ее взгляде. Словно, и вправду все знала.
— Ты о чем? — спросила она, ощущая, что удивление выглядит фальшиво.
— Ты знаешь. Он записал ваш разговор.
— Не поняла, — холодея, сказала Стаська. Холодея именно потому, что все поняла.
— Не притворяйся. Все ты поняла. Тот разговор у него на диктофоне. Если ты действительно это сделаешь (хотя я надеюсь, что ты не такая дура), то сядешь в тюрьму.
— Откуда ты знаешь? — шепотом спросила дочь. Впервые в жизни ей стало страшно.
— Неважно. Ты мне не поверишь.
Мать откинулась на подушку и замерла, глядя в потолок. Стаська смотрела на нее, кусая губы.
— Это Андрей тебе сказал? — спросила она шепотом.
— Его здесь не было, — ответила мать безучастно.
— Не верю! Иначе откуда…
— Стася, — быстро перебила ее мать, — подумай сама. Пять дней я была без сознания, так?
— Ну…
— Сегодня я умерла.
— Чушь!
— Хорошо, впала в кому, — терпеливо согласилась мать. — Ненадолго. Так?
— Предположим…
— Значит, он мог здесь побывать только в промежутке между твоим уходом и приходом. А у меня в это время никого не было. Даже Женю не пустили, чтобы меня не переволновать. И потом, меня опять протащили по всем кабинетам: кардиограмма, рентген, снимок черепа, забыла, как он называется, кровь, моча, давление… В общем, я никого кроме вас сегодня не видела.
Стаська прикусила губу сильнее, почти до крови, мрачно разглядывая мать.
— Объясни мне, откуда ты знаешь? — попросила она. — Только без фокусов вроде озарения, ладно? Честно расскажи, и я подумаю, бросить мне все или нет.
Альбина Яковлевна перевела на дочь спокойные, удивительно спокойные глаза.
— Стася, мне не хочется тебя огорчать, — мягко ответила она, — но, видно, нет другого способа тебя остановить… Я не подпишу документы на обмен квартирами.
— Ты обещала! — тихо сказала дочь.
— Я была дурой. Никакого обмена не будет. Завтра я поговорю с отцом и Федей.
— Значит, так? — спросила дочь, сдерживая бешенство.
— Так.
— Ты хорошо подумала?
— Ты даже не знаешь, о чем спрашиваешь, — ответила мать по-прежнему твердо и спокойно.
— Значит, пускай отец садится в тюрьму?
— Он не сядет в тюрьму, — пообещала Альбина Яковлевна.
— Отдадите квартиру чужим дяденькам? Да? Лишь бы не дочери?
— В крайнем случае — отдадим, — решительно ответила мать, И добавила:
— Но, думаю, до этого не дойдет.
Минуту Стаська сверлила ее пристальным, почти ненавидящим взглядом. Разомкнула искусанные губы и спросила:
— У тебя есть собственный план?
— Есть.
— Ты решила меня кинуть?
Альбина Яковлевна тихо рассмеялась, с нежностью глядя на дочь.
— Я решила тебя спасти, — сказала она просто.
Стаська вскочила со стула, и он с грохотом свалился на пол. Не прощаясь, быстро пошла в сторону двери, но обернулась, услышав голос матери, сказавший:
— Я завтра же поговорю с Евдокией Михайловной.
Несколько минут дочь стояла, не шевелясь, и разглядывала мать недобрыми прищуренными глазами. На подбородок капнула красная капля, и Альбина Яковлевна вздрогнула. Ей вдруг показалось, что Стаська плачет красными слезами, как она сама плакала черными.
Но Стаська подняла ладонь, тщательно вытерла подбородок, и мать увидела, что то, что она приняла за слезы, было кровью, сочившейся из прокушенной нижней губы. Дочь минуту разглядывала ладонь, на которой пролегла кровавая полоска, потом подняла ее и зачем-то показала матери. Постояла еще минуту, давая возможность хорошо все рассмотреть, повернулась и молча вышла в коридор. Через секунду дверь снова приоткрылась, и ладонь Стаськи, размазывая кровь по стене, нащупала выключатель. Раздался щелчок, и мир погрузился в темноту.
«Теперь не страшно», — вдруг подумала Альбина Яковлевна. Сползла вниз, закрыла глаза и попыталась хотя бы в воображении вернуться в покинутый летний мир.
Сон нежно коснулся ее лица, и у нее все получилось.
Все прошедшие дни Валька мучилась вопросом: что же произошло в одноместной палате кардиологического центра, где неожиданно собралась почти вся их семья?
Чудо или врачебный ляп?
В пользу второго говорил негативный личный опыт друзей, знакомых и многочисленные публикации в прессе, повествующие о некоторых «достижениях» отечественной медицины, от которых у любого нормального человека холодела кровь.
- Предыдущая
- 48/94
- Следующая