Год змея - Лехчина Яна "Вересковая" - Страница 45

Господин выглядел мертвым. Пляска огня отражалась в его совершенно пустых глазах, и Пхубу с ужасом понимала, что его кожа тронута инеем и тленом. Женщина различила призрак паутины в волосах и в складках морщин, наледь на ресницах. Господин сидел так до рассвета, застывший и неподвижный, — смотрел, как бесновалось пламя, вслушивался в хруст горящих веток, и трещины ползли из-под его ногтей. Он думал, и Пхубу могла только догадываться, о чем.

Сейчас господин хотя бы походил на живого, и женщина уткнулась лбом в его колени.

— Ступай спать, — попросила ласково. — Здесь слишком холодно.

Он не ответил, лишь выдохнул — изо рта пошел пар — и закашлялся.

Пхубу уже приносила ему одеяла и теплые отвары, но господин говорил, что не нуждается в этом. И сердце женщины сжималось от боли, когда он хрипел и мерз, но отказывался от помощи. Пхубу коснулась губами его лежащей на коленях ладони — та была ледяная. Господин не оттолкнул, хотя и не подался навстречу. Задумавшись, он придерживал лоб пальцами другой руки, упираясь о подлокотник. И смотрел на огонь.

Пхубу прижала его ладонь к своей щеке. Так казалось, что господин ее гладил.

— Тебе следует поспать. И пойти в тепло.

Он молчал, а Пхубу медленно поднялась, проскальзывая между коленей, и обвила его шею, прильнула с поцелуем.

У губ господина был вкус крови и приближающейся беды.

Когда Инжука пришел в себя, Фасольд уже готовился рвать и метать от нетерпения. Для него и его воинов ожидание непозволительно затянулось — еще немного, и Хортиму бы не удалось избежать худшего. Но сейчас, впервые за долгий срок, на сердце юноши было легко.

— Княжич, — прохрипел Инжука, с усилием поднимая шею. Он до хруста сжал руку Хортима и притянул к своему лбу. — Княжич…

Поэтому его любили даже слабым, изгнанным и обожженным. Бешено любили, страшно, и Соколья дюжина знала: случись что, Хортим Горбович не бросит никого из них. Когда чужие князья требовали их крови, когда они умирали от ран и сгорали от болезней, Хортим не раз доказывал, что не отступится от своих людей. Свободной ладонью юноша похлопал Инжуку по плечу.

— Ложись, — кивнул на примятую постель. — Набирайся сил. Ты нам здоровым нужен.

— Когда отплываем? — Не выпуская руки Хортима сцепленные пальцы уперлись в грудь, — тукер все же откинулся на подушку.

— Как только встанешь на ноги.

— Побыстрее бы, — проворчал Фасольд за спиной княжича. — Нежишься здесь, а мы ждем.

Он стоял у окна в трещинках морозных узоров. С потолка свисали пучки трав и обереги айхов — хмурясь, Фасольд щупал одно из перьев, связанных с бусами и костяными пластинками. Потревоженные амулеты постукивали и шуршали, кружились в воздухе.

Над бровью Инжуки выступила жилка, но Хортим легонько толкнул соратника в грудь. Показал, что переживать не о чем, — Инжука и так чувствовал себя виноватым.

— Отдыхай. — Княжич по-отечески потрепал его за взмокшие волосы. — Боги, как я рад, что ты очнулся.

Скрипнули половицы — вошедшая Пхубу держала крынку с водой, и лицо айхи было темнее ночи. Ленты вышивки на переднике напоминали змей, а красно-коричневый подол лизал лодыжки, укутанные в шерсть. Хортим еще помнил встречу с приветливой Пхубу, но с тех пор женщина если и смотрела на них, то злобно и сердито, будто кто-то ее обидел, хотя Хортим знал, что, кроме Инжуки, к ней не приближался никто из его дружины.

В черных глазах Пхубу плескался деготь. Она смерила Фасольда и бренчащие амулеты таким взглядом, словно желала вцепиться воеводе в горло. Поставив крынку на скамью, Пхубу шумно выдохнула, и Хортиму стало стыдно. Что они натворили? Приятное овальное лицо хозяйки исказила лютая, жгучая ненависть — что еще произошло с тех пор, как они пересекли порог?

— Нам нужно идти, — тихо произнес Хортим, а Инжука стиснул его руку сильнее, не желая выпускать. — Послушай, мы помешаем Пхубу, а она ведь пришла тебя лечить.

— Хорошо. — Пальцы тут же ослабли. Инжука вздохнул — в горле заклокотал кашель: — Как скажешь, княжич.

Хортим наклонился к нему, приблизился нос к носу.

— Поправляйся.

Уходя, он поблагодарил хозяйку, решив, что уж этому слову — «спасибо» — Вигге должен был ее научить. Но Пхубу не ответила. И тогда Хортим позвал за собой Фасольда, не сводящего с женщины настороженных глаз. Тот кивнул Инжуке — и вышел в коридор.

— Странная баба.

— Мы не лучше. — Хортим погладил переносицу, направляясь в глубь дома. — И не забывай: жизнь Инжуки — ее заслуга.

— Я заметил, как ты носишься со своим тукером. — Фасольд провел костяшкой пальца по седому усу. — Мои люди не созданы для ожидания, княжич. Сколько можно? Они хотят добычи и моря.

Будет им море. Что о добыче… Утекающее время жалило Фасольда еще и потому, что ему слишком не нравилась вторая часть сказки о Сармате. Та, где он не чудовище, а мужчина, любящий своих жен в недрах горы.

Они нашли Вигге в одной из маленьких комнаток, чьи стены были занавешены вытканными полотнами айхов — желто-красный, коричнево-синий и редкие черно-зеленые нити с нанизанными костяными бусинами. Хозяин стоял рядом с вдающейся в стену каменной жаровней. В руках он сжимал кинжал, а на углях догорали его седые волосы. Отросшие пряди Вигге обрезал до середины шеи.

— А, княжич с воеводой, — сказал он, оборачиваясь. И приветственно склонил голову. — Рад видеть.

Хортим едва не вздрогнул: на какое-то мгновение Вигге напомнил ему не то отца — осанкой и длиной волос, не то Мстивоя Войлича — радушным тоном, отдающим студеным холодом. «Он всего лишь охотник, — напомнил себе юноша. — Отшельник, живущий с женщиной из чужого племени».

— Здравствуй. — Княжич шагнул вперед. — Мой человек…

— Я знаю. — Вигге вытирал кинжал тканью. — Хорошо, если он поправляется. Пусть останется, пока не окрепнет.

Мужчина до сих пор подбирал слова медленно, тщательно раздумывая, но его голос стал увереннее и тверже. Хортим не впервые беседовал с ним, и каждый раз это было непросто. Порой Вигге не понимал, что ему говорили. Порой сам говорил так, что Хортим не узнавал родной язык.

— Спасибо.

Вигге убрал кинжал в плетеный короб и предложил гостям присесть на узкую скамью, но Хортим вежливо отказался, понимая, что поступить так будет лучшим решением. Не хватало Фасольду поругаться и с этим хозяином.

— Мы пойдем на корабль, чтобы сообщить дружине об Инжуке.

— Как угодно, — сказал Вигге бесцветно. — Но у меня к тебе просьба, княжич.

Хортим повел обожженной ладонью, догадываясь, как насторожился Фасольд.

— Конечно. Мы многим тебе обязаны.

— Благо, твой человек выздоравливает. — Вигге остановился напротив вороха тюков, скрестив руки на груди. — И, кажется, позже вы отправитесь в Девятиозерный город.

Хортим не скрывал это от выручившего их Вигге. На губах запекся горький смех: раз ему отказали родовитые и богатые князья, пришло время отправиться к грошовому. Купеческий город лежал на девяти озерах к северу от Княжьих гор, и правил им тот, кого князем назвало портовое вече, — сын кожемяки. Говорили, он был добродушным и заботливым. Хортим знал, что Девятиозерный город, похожий на пухлого веселого торговца, против дракона ему не помощник. Но там его дружина могла пополнить запасы и найти отдых.

— Возьми меня на корабль, княжич. Даже твой кормчий не знает эти воды лучше, чем я. Так слушай: я выведу вас из этих морей, а вы отвезете меня в Девятиозерный город.

Поначалу Хортим потерялся. Потом длинно выдохнул и прочистил горло.

— Зачем…

— Я засиделся на севере, — объяснил Вигге. — Пора бы вспомнить, чем живут Княжьи горы.

— Как… как ты вернешься назад?

— Не беспокойся. Всегда найдутся те — рыбаки, купцы, искатели приключений, — кто поможет мне добраться до подножия самого южного пика айхов. И там я разберусь.

— Но Пхубу…

— Пхубу? — переспросил Вигге, будто услышал это имя впервые. Подумав немного, поскреб подбородок и ответил: — с ней ничего не случится. Я уезжал не раз — она привыкла.