Год змея - Лехчина Яна "Вересковая" - Страница 59

Палец медленно полз по ее лицу. Боевая раскраска синела на щеках, висках и подбородке, оттеняла бледную кожу и въевшийся в нее полумесяц. Выжившие решили, что разбойников надо отвлечь: этим займутся Лутый, Скали и Та Ёхо — теперь никого из них нельзя было беречь. И когда они посеют среди лагеря смуту, когда увлекут за собой часть ватаги, оставшимся придется встретиться с разбойниками лицом к лицу, меч на меч. Даже Гуннару, жизни в котором хватало лишь на десяток вдохов. Но, как и Тойву, им владело желание бороться до последнего. И если они одолеют первых сторожевых, за драконьей невестой пойдет одна Совьон — для других Рацлава представляла гораздо меньшую ценность, чем дары.

Совьон начала заплетать косу пальцами, измазанными в синей краске. Женщина повернула лицо, надеясь найти место, где растянутый плащ не пропускал дождевую воду — узоры должны были засохнуть. Оркки Лис смотрел на профиль Совьон, и его неживые глаза темнели. Просочившиеся капли текли по волосам мужчины, скатывались на плечи.

— Страшно? — спросил он сухо.

Синие кончики пальцев Совьон плясали между черных прядей. И гром грохотал над оврагом, гроза раскатывалась от края до края густого леса: ты ведь все понял, Лис. Сейчас — понял. Ты куда прозорливее своего прихвостня, даже если когда-то казалось иначе.

Совьон красила лицо не как воин, а как ведьма. Закончив косу, она обхватила ладонями шею, и сок голубики и живокости потек за ворот.

— Мне не до страха, Лис, — проговорила тихо. — Как и тебе.

— Как и мне, — кивнул он и костяшкой пальца еще раз вытер кровь под носом.

Больше говорить было не о чем. Они вели за собой людей в логово Шык-бета — на верную смерть, но Оркки не мог отступить и признать поход сорванным. Это бы опорочило честь Тойву и всех тех, кто погиб, защищая караван. Подумав, мужчина погладил бородку, пшеничную с багровыми жилками.

— Если ты и вправду была у вёльхи, — спрашивал неохотно, лениво, — что она сказала? Чем все закончится? — Из ноздри снова побежала кровь. — А, впрочем, молчи. Не хочу знать.

— Я не дослушала, — призналась Совьон, отнимая ладони от шеи. — Но…

Какая же ты глупая, Совайо Йоре!

— Я знаю, как умрет Шык-бет.

Кому суждено быть зарезанным, не утонет.

— Его зарежут.

Оркки Лис криво улыбнулся и потер пальцем уголок рта.

— Неприятно, если это сделают его подельники через десять лет.

— Неприятно, — согласилась Совьон.

Снаружи послышались хлюпающие шаги — это вернулись исследовавшие лес Лутый и Гъял. Когда Совьон поднялась и, пригибаясь, чтобы не задеть полог, прошла вперед, Оркки схватил ее за запястье.

— Если знаешь, как умрут они, — понизил голос до шепота, — то не говори. Особенно им.

Они — это, конечно, оставшиеся выжившие. Та Ёхо, ворочавшаяся в глубине самодельного шатра — Совьон заставила ее уснуть — и Гуннар, которому сил не прибавлял даже сон. Скали, ушедший куда-то в дождь, Гъял и, особенно, Лутый — юношей Оркки дорожил намного сильнее, чем Та Ёхо. Он страшно метался, едва не убив айху; но если бы сегодня случайно ранил Лутого, то поседел бы с горя.

— Не беспокойся, Лис. — Совьон не резко, но твердо высвободила руку. — Даже если узнаю, не скажу.

Оркки напряженно смотрел на ее лицо, исчерченное подсыхающими узорами. Затем отвернулся и больше не сказал ни слова.

Суеверный Оркки Лис, как никто другой, знал: синий — цвет Сирпы, богини зимы и долгих дорог. Цвет судьбы и смерти.

Дождь закончился, и лес стал малахитовым. Свеже-зеленым, с узорами тяжелых капель на густой листве. Невыносимо пахло болотом: стоило Лутому сделать полный вдох, как грудь заполнило ощущение гнилой сырости. Топь пузырилась у его ног, и мшистые тропы не внушали доверия. Перед каждым шагом Лутый простукивал землю обломанным копьем Гуннара — выходило неплохо, но от страха юноша обливался потом, и рубаха липла к спине и груди. Лутый вытер рукавом покрасневший веснушчатый лоб и вскинул голову. Солнце клонилось к закату, разливая по лесу медовое золото. Тепло-оранжевый свет сочился сквозь малахитовые заросли — это было красиво настолько, что хотелось плакать.

Он несколько часов ходил по окрестным болотам. Использовал от природы острый и цепкий ум: запоминал развилки троп и расположение ненадежных мхов. Но что мог Лутый против разбойников, которые жили в топях много лет и знали их, как свои пять пальцев? К тому же к закату юноша едва волочил ноги от усталости. А следовало собраться и выжать из себя последние силы: сегодня Лутому еще предстояло бежать что есть мочи.

— Та Ёхо. — Он оглянулся. — Останешься здесь.

И указал на высокую сосну, окутанную дымкой шелестящей травы, — худо-бедно, но можно было спрятаться. Лутый не сумел найти лучшей позиции для лучника.

Та Ёхо шла сразу за ним — перед Скали. В битве ей обожгло и разворотило и без того поврежденную ногу, поэтому ковыляла айха, подтягивая ее за стеганую штанину. Смуглое лицо Та Ёхо тоже блестело от пота, жидковатые черные волосы прядками текли по взмыленной шее. Кривозубая улыбка превратилась в застывшую гримасу боли, а глаза заволокло мутноватой пленкой.

— Хорошо, — хрипло сказала она.

Лутый, постукивая перед собой копьем, — хотя в этом не было нужды, он помнил, что вокруг сосны земля была крепкой, — помог ей подойти. Поддержал, когда Та Ёхо едва не рухнула в заросли вместо того, чтобы сесть, — юноша переживал, сможет ли она подняться для выстрела, когда услышит звуки погони.

Лутый опустился на корточки перед айхой.

— Эй. — Она попыталась улыбнуться и слабо ударила его кулаком в плечо. — В конце все быть славно, Хийо. Ты заманить разбойников в ловушку. Я стрелять. Мы убить их всех, ты слышать?

Про Скали, беспокойно топтавшегося неподалеку, ничего не сказала.

Почему это Та Ёхо успокаивала Лутого, а не наоборот? У него, даже выбившегося из сил, все равно будет надежда убежать и спастись. У Та Ёхо — нет. Даже Совьон не сумела облегчить ее боль: смотреть на ногу айхи, обожженную, обернутую тряпицей, насквозь пропитавшейся кровью, было ничуть не легче, чем глядеть в обезображенное лицо Лутого. Если с юношей что-то случится, Скали едва ли захочет взять удар на себя и выручить Та Ёхо, которую рано или поздно найдут.

— Обязательно, — тихо ответил Лутый, и в улыбке его щека, испещренная рубцами, некрасиво сморщилась. — Все будет славно. Однажды.

Та Ёхо собирала стрелы, по неосторожности высыпавшиеся из колчана на бедре; зубчатые, широкие, вырезанные из кости — такие наконечники легко распарывали плоть. Лутому хотелось спросить, почему у айхи не водилось оружия из железа, — случайно ли? Не поэтому ли стальная стрела Оркки Лиса причинила столько вреда ей в обличье лосихи? Но времени не было: к логову разбойников следовало подойти, пока не стемнело. Юноша втянул воздух. Он о стольком еще не поговорил с Та Ёхо. Не узнал многих ее тайн, и тайн ее племени, и тайн целого мира — и ничего не узнает, если погибнет сегодня, в этих болотах.

Жить хотелось нестерпимо. Обманывать Сармата-змея, пировать в Волчьей Волыни, рассказывать истории перед дружинами в Медвежьем логе… Лутый стиснул рукой колено и с усилием поднялся.

— Будь начеку, ладно?

— Хорошо. — Та Ёхо склонила голову. — Беречь себя, Хийо. — Почти рассмеялась. — Пожалуйста.

А он даже не извинился за то, что привел к ней Оркки Лиса.

За спиной фыркнул Скали. Когда Лутый обернулся, лицо у того было желчное. Но юноша сделал вид, что ничего не заметил, и, перехватив копье, позвал:

— Идем.

…Становище разбойников — несколько прилипших друг к другу простых домишек. От любопытных глаз их закрывал дремучий лес, от врагов рьяно защищало болото: топь лизала скрипучие деревянные настилы, возле которых качался привязанный к жерди плот. Из отверстий в крышах вылетали комочки дыма. На колья, воткнутые в островки влажной земли, были нанизаны человеческие головы. Где-то серели одни черепа, а где-то чернели смутно знакомые лица, обмазанные смолой.