Год змея - Лехчина Яна "Вересковая" - Страница 60

— Твари, — не размыкая губ, выдавил Скали.

Они с Лутым подобрались с подветренной стороны так близко, как могли: пластом лежали за корягой, в оперении редких болотных трав. Топи не внушали доверия, и, казалось, стоило воинам чуть сдвинуться в сторону — сразу бы увязли в грязной жиже.

— Ты знаешь, что нам досталась самая неблагодарная доля?

— Тихо, — шикнул Лутый, прижимаясь носом к локтю и буравя взглядом становище. Они со Скали должны были привлечь внимание и увести за собой в болота нескольких разбойников — но до этого стоило убить хотя бы одного.

В темно-медовом закатном свете логово Шык-бета смотрелось величественно и жутко. Головы на кольях скалились провалами страшных ртов — солнечные лучи выделяли каждую воинскую косу, каждый сгусток смолы. Страх заклокотал в гортани: когда ватажники заметят Лутого и Скали, то бросятся в погоню. И если черногородцев не погубят их стрелы, то убьет болото, — ах, глупый мальчишка Лутый, ну что тебе твоя хитрость, что твои юркость и обломанное копье? Ничто уже не спасет. Сам пропадешь, и Скали за собой потащишь, и Та Ёхо: Лутый должен был привести разбойников к сосне, за которой она пряталась. Но разве сможет раненая айха точно бить в цель?

— Не удивлюсь, — едко шептал Скали, — если ваша Совьон — любовница Шык-бета. И теперь атаману даже не нужно нас искать. Мы сами к нему пришли. Раз — ножом, два — стрелой, и словно и не было никогда карава…

Лутый стек с коряги и схватил Скали за шкирку. Рванул, перевернул на спину, взял за грудки.

— Да что ты несешь? — захрипел юноша. — Трус ты, Скали, и язык у тебя гнилой. Никто тебя не держит. Уходи.

Лутый навис над ним — а Скали смотрел снизу вверх, долго смотрел, и его вечно угрюмое лицо посветлело. Но потом он словно спохватился и, пожевав слова, выплюнул:

— Ну и рожа у тебя, конечно.

— На свою посмотри, — буркнул Лутый и, отпихнув его, вернулся на прежнее место. Снова приходилось ждать: из домишек никто не выходил. — Не особо-то краше.

Скали, потерев шею, перевернулся на живот и тоже подполз к коряге.

— Чего застыл? Иди давай. И без тебя справимся. — Лутый больше на него не глядел — лишь на логово Шык-бета. — Бегай-бегай от смерти и ищи себе сытной жизни.

— Что мне бегать? — Скали вскинул бровь. — Все равно сдохну еще до зимы.

«Зачем же ты тогда ядом прыскал?» — хотел спросить Лутый, но понял: Скали настолько привык к своей злобе, что разучился говорить иначе.

— А так хотя бы…

— Хотя бы что? — вклинился Лутый.

— Не твоего ума дело, вот что, — огрызнулся тот и замолчал.

Лутый переживал, что разбойники и носа не покажут из своего логова до самой ночи, — благо, ошибся. Не успело закатиться солнце, как из крайнего домика вышли трое: громкоголосые, рослые, одетые в легкие меха и кожу. Пошли, может, за снедью, может, проведать награбленное, — Лутый не знал.

— Эй, — позвал он Скали. — Давай.

Отсылая приятеля, юноша бравировал: убить разбойника получилось бы только из лука, а Лутый отвратительно стрелял. Ему очень хотелось запомнить последние мгновения покоя: шорох вязкой воды в болоте, переговоры разбойников и далекий крик лесных птиц. В листве — солнечный свет, ставший более насыщенным, густо-оранжевым: он окрашивал охрой становище и отрубленные головы перед ним.

Скали обращался с луком хуже Та Ёхо, но все же так, как пристало искусному воину. Его учили бить в цель, сидя в седле и лежа в засаде, поэтому мужчина наложил стрелу на тетиву, приподнял и, пропустив оперение между пальцев, натянул до самой щеки, измазанной зернами грязи. Лутому казалось, что он слышал, как ухало сердце Скали, — громко и неровно.

Стрела взвилась и с чавкающим звуков вошла в живот одного из разбойников. Тот покачнулся, выпростал руку и издал гортанный крик.

Тогда поднялась страшная суматоха.

Лутый вскочил на ноги, вытягивая Скали за рубаху, и бросился к лесу. Юноша едва успевал опускать копье на землю перед собой: приходилось вспоминать, куда было безопасно ставить ногу, но голова горела, и жар стучал в ушах. Вслед черногородцам неслись проклятия, а когда мужчины достигли кромки леса и обогнули пару тонких осин, раздались и звуки погони.

Мешались цвета: зеленый и закатно-медовый. Из-за духоты, окутавшей лес после дождя, сперло дыхание — Лутый, продвигаясь по хлюпающим мхам, с трудом глотал воздух. Скали прерывисто хрипел за его спиной. У лица крутились болотные мошки, пот заливал единственный глаз, и мышцы вело болью.

«Надо увести погоню подальше», — бухало в висках, но разбойники неумолимо настигали. Лутый устал, так чудовищно устал, а Скали был болен и дышал на ладан. Копье, входя в бурые лужи, скользило в руках Лутого — чудом не выронив его, юноша оглянулся. За черногородцами снарядились пятеро ватажников. Много, очень много: раздавят их и не поморщатся. И принесут Шык-бету их головы, если останется, что приносить.

Разбойники приблизились на расстояние выстрела, и Лутый это заметил. Чтобы не дать им прицелиться, он принялся петлять, будто заяц, увлекая за собой Скали в глубь леса, — деревья запестрели быстрее, мошки закружили яростнее, и копье во взмокших ладонях заходило ходуном… и Лутый ошибся. Свернул не туда, споткнулся на одном из нетвердых шагов. Его колени подкосились — юноша соскользнул в трясину.

Над головой засвистели стрелы. И Лутый, хотя всегда знал, что, угодив в болото, не нужно поддаваться страху, забился в ужасе. Вязкая вода поглотила его по грудь, через миг — затянула по шею. Рот тут же забило грязной жижей.

Кто-то рванул копье из его ослабевших рук. Схватил за изжелта-русые, заляпанные волосы.

Каких усилий Скали стоило вытянуть Лутого из топи — неизвестно. Только одна из пущенных разбойниками стрел ударила его в спину, и мужчина качнулся, навалился на распластанного Лутого. Не успел юноша оттереть лицо от грязи, как на него брызнуло смешанной со слюной кровью Скали.

— Сучьи дети, — выдохнул мужчина, беспомощно разевая рот. А Лутый пришел в себя быстро: понял, что Скали ранило не так глубоко, как могло бы. Перелез через приятеля, обломал стрелу, не вынимая наконечника, и взвалил Скали на плечи. Потом — поставил на ноги.

Может, осознание того, что это — конец, прибавило черногородцам последних горячечных сил. Им почти удалось оторваться снова, но вторая из стрел, настигших цель, прошила плечо Лутого насквозь. От слепящей боли юноша рухнул на мхи.

Преследователи знали болота гораздо лучше беглецов и решили разделиться, после — окружить. Едва Лутый поднял голову, как один из ватажников, опережая остальных, вылетел к ним из-за камышовых зарослей, и в руках у него был длинный кривой кинжал. Лутый лежал на животе, беспомощный, обезумевший от усталости и тщетно силившийся подняться, и его и разбойника разделяло всего несколько шагов.

Скали было не лучше. Скали шатало, будто пьяного, и обломок стрелы торчал у него в пояснице, и из изодранного рта текла темная кровь. По пути мужчина растерял все стрелы, выронил лук, но поднялся и, качаясь, прошел вдоль Лутого. Одним безумным, отчаянным прыжком он оказался возле ватажника с кинжалом и, совершенно безоружный, кинулся зверем. Кинжал пропорол Скали брюхо, но мужчина впился в разбойника мертвенной хваткой и, оттолкнувшись от надежной троны, бросился с преследователем в топь.

«Это для того, чтобы я мог уйти», — отвлеченно подумал Лутый. Для того, чтобы довел погоню до Та Ёхо, — он, растирая мутный красный глаз, встал на ноги и залихватски засвистел. И Лутый бежал снова, бежал долго, уже без копья или палки, ведомый одной только острой памятью. А Скали тянул за собой разбойника и бился с ним в вязкой жиже, словно рыба. Трясина сомкнулась над его лицом, и Скали вытолкнул из горла остатки воздуха, уходя на дно, и южное болото поглотило обоих. Только пузырьки последних выдохов ватажника лопались на воде.

Когда показалась сосна Та Ёхо, пара преследователей погибла сразу. Одному стрела с зубчатым костяным наконечником пропахала горло, второму — прорезала грудь. Третьему лишь обожгло бок: разбойник завалился, и Лутый тут же оказался рядом. Выбил оружие из рук, но тот, рыкнув, вывернул юноше ладонь и подмял под собой, норовя задушить. Стрела в плече черногородца обломилась, и боль потекла каленым железом.