Заговор профессоров. От Ленина до Брежнева - Макаревич Эдуард Федорович - Страница 1

Продукт профессорского ума – это идеи и смыслы, теории и концепции. Но вот в чем вопрос: способен ли профессор, человек знаний, повлиять на мир, на изменения его, на политические решения лидеров?

Весной 1983 года профессор Георгий Арбатов, он же академик, директор Института США и Канады Академии наук СССР, пишет очередную аналитическую записку главе Советского Союза Юрию Андропову, где ставит вопрос о свободах для интеллигенции, о необходимости внимать ее рекомендациям, и получает жесткий ответ: «Ваши подобные записки помощи мне не оказывают. Они бесфактурны, нервозны и, что самое главное, не позволяют делать правильных практических выводов».

Вряд ли стоит считать записки Арбатова, имевшего тогда немало сторонников в научной среде, результатом некоего профессорского «заговора», не воспринятого Андроповым. Ответ главы государства более всего показал весь трагикомизм ситуации, созданной академиком: «Я, академик, профессор, атакую власть записками, а она их отвергает?!»

Но если расстаться с комической стороной уязвленного профессорского самолюбия, то в чем же настоящая трагедия профессора, когда она случается? Пожалуй, лучше всего ее объяснил Антон Павлович Чехов в своей повести «Скучная история», сделав это в форме некоего признания от имени весьма заслуженного профессора: «Каждое чувство и каждая мысль живут во мне особняком, и во всех моих суждениях о науке, театре, литературе, учениках и во всех картинках, которые рисует мое воображение, даже самый искусный аналитик не найдет того, что называется общей идеей, или богом живого человека. А коли этого нет, то, значит, нет и ничего». То есть нет и меня.

Чехов даже не пытается пожалеть профессора, переживающего эту трагедию, вкладывая в его уста горький вердикт прожитому: «Отсутствие того, что товарищи-философы называют общей идеей, я заметил в себе только незадолго перед смертью, на закате своих дней».

Выходит, что без внутренней «общей идеи», без смысла, без позиции – нет профессора. Поэтому в заговорщики идут только те профессора, что нашли в себе эту внутреннюю идею, ставшую богом для них.

Ибо что есть «заговор» научный, «профессорский», как некое условное понятие? Это явное или тайное соглашение профессора с самим собой или со своими коллегами о поиске идеи для экспансии или сопротивления, для концепции изменения страны и общества, а то и мира. Соглашение, имеющее вдохновляющую интеллектуальную силу. А сила эта не взойдет, если у заговорщиков не будет идеи своего личного «я», ставшей «богом живущего человека».

Но почему «заговор», а не конференция, не симпозиум, не саммит профессоров? Вероятно, потому, что «заговор» – это все же некий нравственный договор, пусть не оформленный письменно, пусть даже договор с самим собой, но обязывающий найти смыслы, создать стоящую концепцию во имя определенной цели, как правило, имеющей крупных, серьезных, активно сопротивляющихся оппонентов.

И все же может ли профессор влиять на мир, на власть, на лидеров? История говорит, что может, если мысль действительно интеллектуально сильна, если способна стать идеологией экспансии и сопротивления, идеологией национального развития.

И как здесь не вспомнить о предтече, о пионерах экспансии и сопротивления, чьи замыслы и по прошествии десятилетий – ценность для современников.

Не будем затрагивать профессорский «заговор», связанный с выпуском в 1909 году сборника научных статей о русской интеллигенции «Вехи», так же как и с выходом через год сборника «АнтиВехи». А начнем с Гражданской войны в России, разгоревшейся с мая 1918 года.

Тогда профессор Томаш Масарик выступил организатором этой войны, употребив для того всю мощь своего интеллекта, оставаясь внутренне убежденным в правильности своего договора с самим собой. Так возник первый единоличный профессорский заговор против советской России. И в это же время в Петрограде и Москве рождается подпольный «Национальный центр», ядро которого – профессора. Они готовят программу экономического возрождения России, ожидая взятия Москвы генералом Деникиным.

Большевики удержались. Ленин начинает проект новой экономической политики, в каких-то линиях сопрягаемый с профессорским проектом «Национального центра». И здесь бывший глава пресс-службы «верховного правителя России» адмирала Колчака профессор Николай Устрялов со товарищами создает концепцию «сменовеховства», которая задевает Ленина, и заговор «сменовеховцев» из его уст получает название «устряловщина». А потом Устрялов вступает в сговор с евразийцами и создает концепцию продвижения евразийства в СССР, вдохновение которому задает искусство русского авангарда.

А авторитетные и известные профессора-экономисты Александр Чаянов и Николай Кондратьев, которых советская контрразведка пыталась «привязать» к мнимой трудовой крестьянской партии, имели свой «заговор» с «правыми» в большевистском руководстве в лице Николая Бухарина и Алексея Рыкова, а вне страны – с Сергеем Масловым, лидером зарубежной крестьянской партии.

Профессор Сергей Мельгунов, заговорщик со стажем, создает концепцию «красного террора», вылившуюся в занимательный труд, насыщенный публицистикой факта и легенд. Этот труд проложил дорогу Александру Солженицыну с его «Архипелагом ГУЛАГ».

В числе одиночек-заговорщиков и профессор Иван Ильин, любимец либералов, создавший теорию «сопротивления злу силою» и мечом, что, оказывается, совсем не грех. Его последователь профессор Владимир Поремский разработал «молекулярную» теорию, которая доказывает, что структура подпольной организации не столь важна, когда люди ориентированы на идею, и не зная друг друга, готовы к единым действиям. Именно эта теория привлекла американцев, когда они отказались в начале 50-х годов прошлого века от ядерного удара по Советскому Союзу и искали технологии, чтобы надломить СССР изнутри.

Историк, академик Евгений Тарле, этот одиночный талант, бившийся за свое профессиональное «я», «заговорщик» против аналитиков Йельского, Гарвардского и Колумбийского университетов, работал над концепцией завоевательных походов Запада против России, которую использовал Сталин в определении европейской внешней политики СССР после Великой Отечественной войны.

А вот американские профессора из Гарвардского университета, возможно, отвели ядерную угрозу от Советского Союза, когда решили выяснить мнение тех советских граждан, что находились после войны в лагерях перемещенных лиц в Германии, о том, стоит ли свергать сталинский режим. Вопрос в анкете был незатейлив: «Поддерживаете ли Вы мысль о сбрасывании как раз теперь атомной бомбы на Москву с тем, чтобы уничтожить большевистских вождей, даже хотя это означает убийство тысяч невинных мужчин, женщин и детей?» Людей опрашивали в рамках так называемого «Гарвардского проекта». Но разочарование результатами опроса, по крайней мере для «ядерных» генералов, жаждавших ударить по СССР, было полным. Советские граждане оказались не только не настроены на противодействие власти и социализму, а наоборот, готовы были поддержать тоталитарное государство. А по прошествии почти полувека американские профессора Збигнев Бжезинский, Джозеф Най, Марк Палмер, Джин Шарп создают концепции глобального лидерства и смены режимов в условиях демократической управляемости. Такие концепции неплохо возбуждают мир.

Актуальность этих «ученых» заговоров несомненна и сегодня. Когда объединяются профессорские умы для поиска идеи, когда даже единственный профессорский ум облагорожен талантом и интеллектуальной мощью и ищет идею сопротивления, то вырастает своеобразный «заговор» интеллектуалов.

К началу XXI века в России заявила о себе культура рынка как некая сумма рыночных технологий и умений. Явившийся по ее следам постмодерн оказался прибежищем прежде всего «рыночных» знаний, где дух ничто, а инструменты – все. Эта культура породила в обществе идеологию обогащения. Но еще раньше, до случая с Россией, на этой идеологии выросло глобальное массовое потребительское общество с господством в нем купли-продажи, ускоряющейся стоимости и оборачиваемости капитала, общество, формирующее одномерного человека.