Отшельник (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 73

И с тоской понимала, что, даже если вышвырнет в окно, эта самая душа соберется по каплям и вернется обратно к своему хозяину. Я только одного не понимала – за что? За что я люблю этого изверга с камнем в груди вместо сердца, с дырой вместо души? За что мне такое проклятие, ведь по всем законам жизни я должна была его ненавидеть, а не любить. И не находила ни одной логической причины… я любила его вопреки всему. Любила того маленького мальчика с заячьей губой, любила замкнутого зверя, одинокого и злого в своем одиночестве, любила монстра, который вынужден был им стать… вынужден был быть еще страшнее, чем те твари, что его окружали. Любила вопреки всему, что видели глаза.

Но именно за это я ненавидела себя саму. Люто ненавидела. Мне было омерзительно собственное лицо в зеркале и собственное тело. Оно меня предавало не меньше, чем моя душа и сердце. Все во мне принадлежало тому, кому я клялась никогда ничего не отдать добровольно, а сама не просто отдала, а бросила к его ногам, где по ним прошлись грязными сапогами.

Он мне снился по ночам. Странно снился. Словно не он вышвырнул меня, а я сама ушла. Он говорил мне об этом, кричал в лицо, сжимая мои руки до хруста.

И я просыпалась в слезах.

«Я найду тебя везде, Надя. Куда бы ты от меня не спряталась. И я сейчас не только об этом доме».

Зачем все это? Ради чего? Зачем же так жестоко играться чьими-то чувствами? Но это Роман Огинский. У него свои игры и свои правила.

Когда мама немного пришла в себя, я вернулась обратно на работу в больницу и ее с собой привела. Говорят, что, когда видишь боль и горе других людей, свое собственное отступает на второй план. Мама пошла санитаркой в реанимацию в детском отделении, а я к Светлане Анатольевне обратно в терапию.

Конечно, мама могла вернуться на работу бухгалтером, тем более там работала ее знакомая, но она отказалась. И я знала почему… мама искала утешения рядом с другими беспомощными людьми, они напоминали ей Митю, и она отдавала им то, что, как ей казалось, она не успела дать моему покойному брату. Я даже видела, как она улыбается, подбадривая своих маленьких пациентов.

– Как там было в столице, Наденька? Почему вернулась?

Светлана Анатольевна смотрела на меня с нескрываемым любопытством, перекладывая бумаги из одной папки в другую, когда я пришла проситься обратно. Сквози в ее голосе некое триумфальное презрение, и мне оно было бы совершенно понятно, ведь я рвалась в большой город к большим возможностям, убегая от перспектив здесь, и вот вернулась.

– Не вышло ничего. Не устроена я для городской жизни. Не того полета я птица. Я летаю низенько, а высоко там никто не даст. Так что мой удел клизмы, Светлана Анатольевна. Зря вы мне конкурсы красоты и папиков пророчили.

Она на меня внимательно посмотрела и ничего не ответила. Потом на стул кивнула напротив.

– А ведь не зря пророчила. Было все. По глазам вижу, по серьгам дорогим, по волосам с иным блеском.

Я невольно за серьги схватилась, и захотелось их вместе с мочками оторвать. Забыла о них, идиотка!

– Было да сплыло. Не нужны олигархам деревенские матрешки.

– А это уже от способностей матрешки зависит.

И мне вдруг ужасно захотелось на нее закричать. Закричать, что ни черта там от меня не зависело. Что она понятия не имеет, какие они эти олигархи и насколько отличаются от нормальных людей.

– Не обижайся, Надюш, просто шансы такие раз в жизни выпадают, и если вернулась, значит, профукала.

– Значит, профукала, – ответила, глотая слезы, – вы меня обратно возьмете или мне другую работу искать?

– Возьму, конечно. Мне люди всегда нужны, а такие, как ты, втройне. Надеялась я, что все же у тебя жизнь иначе сложится с красотой твоей и умом.

Больше мы с ней об этом не говорили. Она в душу не лезла, а мне рассказывать не хотелось никому. И тоска не проходит, и только тяжелее день ото дня становится. Увидеть хочется до какой-то боли исступленной в груди, пальцы сжимаю до хруста, чтоб не зарыдать ночью рядом с мамой. По утрам не выспавшаяся и еле стоящая на ногах в больницу на планерку. А у самой голова кругом и ком в горле горчит. Вроде и есть хочется, но кусок в горло не лезет, тошнит после бессонной ночи так, что перед глазами черные мушки прыгают. Наверное, от стресса сильно упало давление. Я маму старалась не беспокоить и не пугать, воду в туалете включала, когда тошнота особо нестерпимой становилась. И еще появилось странное неприятие чужой крови – увижу, и горло сводит судорогой. В тот день к нам привезли пациента после пожара, у него все тело в ожогах было, и волдыри вздулись на руках и ногах, я увидела и меня повело. Перед глазами потемнело.

– Надя! Надяяя! Ты меня слышишь? В реанимацию надо. Коли обезболивающее и к Виктору Петровичу его! Надь… Надяяя!

А я по стеночке на пол ползу. Во тьму погружаюсь. Пока в себя не пришла от резкого запаха и шлепков по щекам. Словно вынырнула из какого-то болота с мутностью в глазах и кислым привкусом во рту.

Рядом Светлана Анатольевна стоит с тонометром и на меня чуть сощурившись смотрит, и Стасик со стаканом воды.

– Так, ты иди пациентом займись, Стасик, а мы тут с Надей пообщаемся.

Дал мне отпить из стакана и, поставив на стол, ушел из кабинета главврача. А я поднялась с лежака, придерживаясь за голову, которая все еще кружилась.

– Я последние дни плохо сплю. Мама все еще сильно горюет по Мите. Наверное, от недосыпа. Я очень извиняюсь. Я еще утром поесть забыла. Неловко так.

– А задержка у тебя как долго, Надежда?

Я несколько раз закрыла и открыла глаза, не отводя взгляда от полного лица Светланы Анатольевны.

– Нннне знаю. Я как-то. Не помню. Больше месяца… но у нас такое горе и стресс, и…

Светлана Анатольевна усмехнулась и откусила зеленое яблоко, смачно прожевала и положила надкусанным на стол.

– Думаю, месяцев через восемь мы твоему стрессу имя придумывать будем.

Я смотрела на нее и с трудом понимала, что она такое мне говорит.

– Иди к Алевтине Ивановне в гинекологию, пусть тебе экспресс-тест на беременность сделает. Как раз натощак самое оно.

– Какой тест?

– На беременность, Надя. Молодые женщины иногда беременеют. Особенно с такими симптомами кричащими. У меня даже сомнений нет.

Я отрицательно качала головой. А у самой шумело в ушах.

– Бред какой-то.

– Ты сходи-сходи. Бред или нет – анализ покажет. Я троих выносила, я точно знаю этот поплывший взгляд, это давление и обмороки по утрам. От крови не тошнит, м? Меня выворачивало на фиг. Особенно когда Ваньку носила.

Я даже верить в это не хотела, и когда вошла в кабинет Алевтины Ивановны и попросила тестовую полоску, мне казалось, что я совершаю какие-то абстрактные телодвижения, и это вообще не про меня и не обо мне. Увиденные на тесте две полоски повергли в состояние шока. Я села на стул в кабинете гинеколога, отвечая на ее вопросы и словно зомби глядя то на экран маленького телевизора, то на руки врача, нервно подрагивающие, с шариковой ручкой, зажатой между пальцами.

– Я думаю, что беременность у нас примерно восемь неделек. Завтра отправлю тебя к нашей узистке, она посмотрит и даст более точную информацию. После УЗИ снова ко мне придешь, я дам направление на анализы. Что ж ты молчишь, Надюшка? Кто у нас счастливый отец, м?

В этот момент я подняла взгляд на телевизор и стиснула руки в кулаки. Увидела ЕГО лицо крупным планом. Не слыша, что именно говорит диктор новостей. А потом уже издалека камера выхватывает, как Огинский выходит из машины с той… с блондинкой, чей отец и муж… тогда на вечеринке.

«Я слышала, дочка Неверова как-то была его любовницей. Кажется, пыталась выбить инвестиции для своего мужа. В итоге инвестиций не получила, но член Огинского попробовала. Какой же он любовник, оооох».

Кажется, я рассмеялась в ответ на вопрос Алевтины Ивановны – потому что так называемого отца как раз показывали с очередной шлюхой. Я даже не слышала, что мне говорит врач, вышла шатаясь из ее кабинета и не отпрашиваясь пошла домой. Всю дорогу у меня перед глазами мельтешили две полоски и внутри такой хаос поднимался, что, казалось, с ума схожу. Казалось, я от боли сейчас взвою. Зашла домой, в обуви прошла в ванную, выхватила из шкафчика ножницы, ими принялась кромсать свои волосы. С какой-то одержимой хаотичностью, кусая губы до крови и захлебываясь слезами.