Клятва графа Калиостро (СИ) - Крылатова Екатерина Александровна - Страница 38

- Он тебе нравится, да?

Она споткнулась о неровность в асфальте.

- Че-е-его??? Дура, да?

- А что такого-то?

Анютка выразительно покрутила пальцем у виска.

- Верк, из-за тебя я до десяти лет считала, что дети рождаются через попу, - ехидно напомнила она. – Дай мне время переварить правду. Хотя бы еще лет десять, лады?

Я покраснела. От стыда. Невинная шутка, Анька вон сама смеется, но всё равно совестно.

- Зря ты так. Симпатичный парень, математику знает, к тебе явно неравнодушен, - пробормотала я.

- Алик-то? – фыркнула Аня, одергивая курточку. – Еще бы! Я его личный Джеки Чан. Что смотришь? Его в школе, знаешь, как лупят? Он же ботан, чмошник, кулак не умеет сжать, плюс конкретный заика. С первого класса троллят, как до сих пор не сдох – ума не приложу. Хотя нет, - добавила она угрюмо, - приложу. Он хорошо прячется. Пока Сырого с его бандой не отметелила, из класса в класс с училками ходил...

Историю с Сырым я помнила. «Ув. Сергей Александрович! Ваша дочь избила троих старшеклассников! - гласила строгая красная надпись в Анькином дневнике. – Прошу явиться к директору для беседы!»

- Я, когда его из «В» к нам в «Б» перевели, сначала думала, что он дебил, - продолжила Анютка. – Не говорит почти, блеет, на уроках его не спрашивают. Хотели даже в интернат отдать, но потом он олимпиаду по информатике выиграл. Решили, что...

- ...такая корова нужна самому, - вздохнула я. Мы давно пришли, но стояли на крыльце, прячась от дождя. – А дальше что?

- Ничего. Он за мной весь год хвостом ходил, списывать давал. Я его до дома провожала, - она как-то очень по-взрослому усмехнулась. Отвернулась от меня, оперлась джинсовыми локтями на перила. – А теперь он в десятый идет, я в колледж. Не буду же я ради него в школу таскаться? Но бросать вот так тоже стрёмно.

По клумбе, пачкая лапы землей, промчался кот Скальпель. В надежде поесть и обогреться он спешил к приемному отделению.

- Слушай, если тебе жалко денег...

- Ань, мне не жалко, но экстрасенс тут не поможет. Разве ты не понимаешь? Вас, в лучшем случае, обдурят, а в худшем... У этого твоего Аллигатора родители есть?

- Он не мой, - отозвалась сестра. – Ну, есть. Только он с бабушкой живет.

«Вер, - прилетела мысль от Воропаева. – Хорош на крыльце торчать, идите сюда. Пусть Анька постоит, послушает. Только в ординаторскую не заходите».

Знакомая дверь была приоткрыта. Чтобы слышать, о чем говорят внутри, не нужно было к ней прижиматься. И коридор удивительно пуст...

- И что, совсем нет шансов?

- В нее полшколы влюб-блено, а ей н-никто не н-нравится. Как вы д-думаете, к-какие шансы у меня? Я в э-экстрас-сенсов не верю, но Аня и сы-слушать не х-хочет. Жы-ж-жалеет. Н-ненавижу, к-когда меня жыж-жалеют...

- Ты не торопись, говори помедленнее. Спокойно.

- Я в-ведь из-за нее в интерн-нат не пошел. Баб-буля меня пы-почти уговорила. И на э-экстрас-сенса ради нее с-согласился сначала, н-не знал, ч-что там столько д-денег нужно.

- Ни к какому экстрасенсу не отпустим, - предупредил Воропаев. – Сами вылечим.

- Кы-как? Мне н-ничего не пы-помогает...

- Не прибедняйся. Вылечим. И, знаешь, ты выбрал очень удобную позицию – «я жертва» называется. Особых проблем со здоровьем у тебя нет... ну, кроме заикания. Что мешало заняться спортом? Поискать друзей за пределами школы? Вы счастливые люди, в наше время интернета не было. Утрирую, конечно, но...

- Пы-п-посмотрел бы я на вас, - перебил Алик, - если бы вас одного целая т-толпа пы-п-пинала. Н-никакой сы-ыпорт бы не спас.

- А ты пробовал? Анна Сергеевна в одиночку пятерых раскидала. Девушка! Хрупкое, нежное, ранимое существо. Ради тебя. Не стыдно?

- С-сы... с-сты...

- Ты мне лучше скажи, орел: что будешь делать, если перестанешь заикаться?

- Я на ней ж-жынюсь!

Анька тихонько икнула. Я удержала ее за локоть, мешая пойти и натворить глупостей.

- Неплохо. А если не перестанешь, сложишь лапки и скажешь: «Не судьба»? – серьезно спросил Артемий.

- Ну да. З-зачем я ей такой н-нужен буду?

Воропаев молчал где-то с полминуты. Анька сжимала кулаки, но стояла на месте, а я, как дура, держала пакет с мороженым, изредка охлаждая его, чтобы не таяло.

- Алексей Андреевич, а ну давай-ка, вылезай из домика. Мы с тобой вроде договорились беседовать как взрослые люди. Так вот, мил-человек, лапки складывать нельзя. Что бы ни случилось, надо грести, бороться, искать варианты. Да, не спорю, бывают ситуации, когда уже ничего нельзя изменить, но это не про вас. Лучше подумай, почему она должна выбрать тебя, а не какого-нибудь качка из своей секции.

- Пы-потому что я л-люблю ее! И хы-хочу, чтобы она была щ-щаслива!

Сестра переживала культурный шок. «Не вздумай сейчас лезть туда», - шепнула я одними губами. И стали бы меня слушать, не спроси муж:

- Только поэтому?

- А ры-разве этого мало?!

- Представь себе. На свете может быть куча людей лучше, добрее, умнее тебя, которые тоже любят Анну Сергеевну Соболеву и хотят, чтобы она была счастлива. Почему именно ты, Алексей?

Парень думал долго. Воропаев не торопил. Все мы понимали, что даже если у них с Анюткой ничего не получится (но что-то подсказывало, что с Анькиной стороны всё получится точно: благотворительностью она не занимается), до одной нехитрой истины Алик по прозвищу Крокодил должен дойти сам.

- Пы-потому что я сы-сделаю ее щ-щисливой. Пы-первым. Н-не знаю как, но сы-сделаю. Я знаю, я м-могу, п-потому что я н-ничем не хуже ее кы-ачков.

- Молодец, - резюмировал Воропаев. – Разреши пожать тебе руку.

- Я ему сейчас кое-что другое пожму! Например, шею!!! – взревела дама крокодильева сердца, врываясь в ординаторскую. – Крокодил, ты не Крокодил... ты... ты-ы-ы!.. А ты вообще молчи, - рявкнула она на открывшего рот свояка. – Р-р-родственник! Со своей женой сначала разберись! Умные такие, решили они! А меня кто-нибудь спросил?!

- Меня тоже не спрашивали, - утешила я.

- Товарищи школьники, давайте вы где-нибудь в другом месте отношения выясните, - предложил Артемий. – А нам работать пора. Алексей Андреевич, приходите завтра часиков в девять. Обсудим детали.

- Сы-с-спасибо вам. Ды-ды-до...

Закончить фразу ему не дали. Шипя, как масло на раскаленной сковородке, Анька сцапала за руку своего персонального Аллигатора и поволокла прочь. Я едва успела отдать ему мороженое. В ординаторскую стали прибывать люди.

- Твое мороженое... Ну и зачем было звать ее сюда?

- Аньку, что ли? Тогда б он до ишачьей пасхи за ней ходил и не факт, что признался бы, - пояснил муж, шурша кульком. – А тут вроде как хочешь, не хочешь – слово держать надо. Он неплохой парень, только затюканный. Рос с бабушкой, друзей, считай, нет. Типичный аутсайдер. Странно, что не озлобился: лупцевали его все, кому не лень.

- Жестко ты с ним... Дай откусить!

Воропаев проследил, чтобы «откусить» было именно «откусить», а не «отгрызть по самый локоть», и поморщился:

- Да разве же это жестко, Вер? Это почти ласково. Вздумай я его жалеть, было бы куда хуже. Таких людей жалеть нельзя. Честно говоря, лучше вообще никого не жалеть. Тупиковое чувство.

- Здрасьте-приехали! – поразилась я. – Доктор, а вы точно клятву Гиппократа давали?

- Угу, «доктор, а вы точно доктор?» Ты путаешь жалость и сострадание. Сострадание – разделить с кем-то его боль и помочь, чем можешь. Жалость – сказать: «Ах, какой ты бедный! Как ты страдаешь!» и успокоиться. Скажешь кому-нибудь, что он бедный – он размякнет, сядет на пенек и будет плакать, беднея еще больше. Жалость продуцирует саможаление, а саможаление убивает в нас личность. Се ля ви.

- Ах, какой ты у меня умный! Как ты страдаешь! – не могла не посетовать я, целуя его в подбородок. – Теперь живо садись на пенек и умней еще больше.

О времени и месте напомнил Толян.

- А, вот вы где, - буднично заметил он. – Вас там Полянская к себе требует.

- Нас?