Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка
(Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна - Страница 103

Оскар ломал голову, размышляя, как стать смелым, чтобы устранить препятствия на пути к своему счастью. Препятствия на пути к счастью? Раньше ему никогда бы и в голову не пришло, что он может применить к себе подобное сочетание слов. Автор письма Пярта Тийвеля прав, человек способен изменяться до бесконечности. Если смотреть на вещи реально, то все препятствия, требовавшие от него действий, были довольно туманными — какие-то темные провалы, через которые не знаешь, как перешагнуть; какие-то лица, которые хочется выдвинуть на первый план, и другие, которые, дразня тебя, сами беззастенчиво лезут туда. Когда пытаешься облечь все это в слова, получается омерзительно. Я люблю препятствия на пути к счастью — у Оскара от неловкости начали гореть щеки и уши: какие стертые, похожие на обсосанные леденцы, слова. В наши дни говорят проще: я хочу эту женщину, но мне негде с ней спать.

Оскар должен был действовать, УУМ мог подождать. УУМ получил от Оскара свою долю — представленное им письмо висело в качестве лучшего на стенде. Теперь надо было заняться своими делами. Надо было найти возможность серьезно поговорить с Пяртом Тийвелем.

Оскар сидел в своем кабинете и обдумывал, как завести разговор с Пяртом. Теоретически это было просто — оружие искренности и откровенности разит острее всего. Но были люди, по отношению к которым Оскар был неспособен применить это оружие. Например, мать — с ней Оскар всегда разговаривал обиняком, умалчивая о чем-то важном. Так повелось с того дня, когда он, спрятав лезвие в пазу кресла-качалки, никак не мог заставить себя признаться в этом поступке. А может быть, еще раньше между ними возникло нечто такое, что исключало откровенность. Собственно, до сих пор Оскар не мог отдать себе отчета — а не женился ли он на Агне именно из-за того, чтобы избавиться от ежедневного общения с матерью!

Пярт Тийвель пришел сам и привел с собой боксера Ролля.

Ролль устроился у ножки кресла и печальными стариковскими глазами уставился на Оскара.

Оскар удивился решительности Пярта Тийвеля.

— Ну что ж, придется брать быка за рога, — начал Тийвель, и Оскар облегченно вздохнул.

— Что будем делать? — спросил Оскар. Его беспомощный вопрос прозвучал так задушевно, словно вернулись те прежние, беззаботные времена, когда Пярт Тийвель иной раз заходил в кабинет к Оскару, чтобы посоветоваться с ним. Оскар всегда всей душой сочувствовал начинаниям Пярта Тийвеля, будь то разведение сахарного лука или же изобретение шляпы, способствующей росту волос.

— Ирис нельзя разорвать пополам, — сказал Пярт Тийвель.

— Я не могу от нее отказаться! — воскликнул Оскар так порывисто, что на каком-то слоге его голос сорвался.

— А я и подавно.

— Оставь Керту в покое!

— Оставь Ирис в покое!

— Исключи из игры моего ребенка.

— Не раньше, чем ты перестанешь преследовать мою жену.

Боксер Ролль заворчал.

— Я не могу, — тихо, чтобы не дразнить собаку, ответил Оскар.

— Я тоже не могу.

— Это невозможно, — пробормотал Оскар, все время думая об Ирис. Не годилось все-таки громко объявлять, что он любит Ирис.

— Ирис для меня все, — нажимал Пярт Тийвель.

— Для меня тоже, — со своей стороны поспешил заверить Оскар.

— А дочь? — ехидно улыбаясь, поинтересовался Тийвель.

Что касается дочери, то Оскар не мог так сразу сказать, какое место она занимает в его жизни.

— Что будем делать? — вернулся Оскар к первому вопросу.

— Оставь мою жену в покое, — потребовал Тийвель.

— А Ирис хочет, чтобы ее оставили в покое?

— Она моя жена, — ответил Тийвель, сочтя это объяснение исчерпывающим.

— Пусть Ирис сама решает, — обеспечил себе победу Оскар.

— Она не знает тебя и не может поэтому решать.

— Зато, может быть, она понимает меня, — бросил Оскар.

Ролль встал и угрожающе зарычал.

— Вам теперь вместе не жить, — осторожно выдохнул Оскар.

— Все равно она останется моей женой.

— Ты псих, — миролюбиво сказал Оскар.

— Нет, я просто кое в чем постоянен.

— Это старомодно.

— Неважно.

— Зато я усердно раскачиваюсь в такт маятнику, — Оскар сделал попытку перейти на более легкий тон.

— Я остаюсь археологическим явлением.

— Что будет дальше? — снова начал Оскар.

— Я тебя предупредил, — сказал Пярт Тийвель, вставая.

— Жаль, мы были друзьями. — Оскар хотел во что бы то ни стало восстановить мир. Он никогда не был сторонником угроз.

— Были.

— Посмотрим, кто кого! — Оскар еще раз попытался шутливой фразой разрядить обстановку.

— Увидим.

— Увидим, — Оскар счел своим мужским долгом принять брошенный вызов, но голос его слегка дрожал. Оскар не жаждал борьбы. Оскар прекрасно отдавал себе отчет в том, что положение складывалось куда сложнее, чем можно было ожидать, когда он познакомился с Ирис. Он не знал, как отнесется ко всему этому Ирис, что предпримут Керту с Тийвелем и какого взрыва можно ожидать от Агне.

Оскар сник. Он медленно открыл нижний ящик стола, где лежал зеленый карамельный петух — от него исходил сладкий запах.

Сегодня карамельный петух не мог создать телепатическую связь с Ирис. Это было ужасно. Огромная пустота заполнила все существо Оскара. Он готов был сунуть голову под изобретенную Ээбеном лазерную зажигалку, пусть острый, как игла, луч просверлит его мозг и вместо того, чтобы зажечь, навсегда погасит в нем что-то.

Она вспыхивала так эффектно, что даже закоренелые противники курения не могли противостоять соблазну и дымили, как паровозы, чтобы снова и снова поднести сигарету к импозантной зажигалке. Надо было надавить на кнопку, а затем прижать лицо к защитному стеклу, в котором находилось отверстие для взятой в рот сигареты. Когда возникала вспышка лазера, казалось, будто в сигарету ударяет шаровая молния, даже спустя мгновение кончик сигареты светился, подобно большому огненному шару. Оскар помнил из уроков физики, что это явление называли газовым разрядом.

Еще совсем недавно Оскар был готов подставить голову под луч лазера. Оригинальный способ самоубийства. На уровне мировых стандартов! На всякий случай он еще раз осмотрел систему крепления защитного стекла и должен был признать, что она предельно проста. Нужна была лишь отвертка для винта с крестовидной головкой.

Оскар что-то пробурчал про себя. Хотя сложные проблемы его личной жизни отнюдь не были разрешены, в такой день, как сегодня, не подобало думать о самоубийстве.

Сегодня УУМ праздновал. Если о человеке говорят, что его переполняет радость от кончиков пальцев до корней волос, то в УУМ'е царило оживление от самой нижней точки подвального этажа до крыши.

Швейцар Яан Темпель, он же Яан О. Темпельберг, пропускал только тех посетителей, у которых в руках были пригласительные билеты с золотым тиснением. Добросовестный и предусмотрительный во всем, что касалось работы, Яан Темпель привинтил к входной двери еще одну массивную кованую ручку. Он учитывал свою силу. Не было никакой гарантии, что дверная ручка не останется в руках швейцара, когда он распахнет дверь перед очередным приглашенным. Теперь же имелась запасная скоба, и никакие неожиданности со стороны Яана Темпеля не могли испортить уумовцам их праздник.

Вообще, работники УУМ'а сегодня словно переродились. Армильда Кассин, которая в обычные дни ничем не привлекала к себе внимания, поскольку была неуклюжа и неподвижна, сегодня носилась по коридорам и кабинетам с важным видом устроительницы.

За ней распространялся запах скипидара, так как ради столь торжественного случая начальник второго отдела начистила ваксой свои туфли.

Тийна Арникас пришла в весьма необычном наряде — на ней было капитано-матросское платье-рубашка. Полосатое платье с высоким стоячим воротником и золотыми погонами достигало впереди колен, а со спины едва прикрывало зад — точь-в-точь в соответствии с последней модой.