Чертоцвет. Старые дети
(Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна - Страница 55

Но человеческое сопротивление не знает пределов до тех пор, пока старая с косой не приступит к своей работе. Вся волость по приказу отправилась в Долину духов, чтобы увидеть, как бунтовщиков избивают и прогоняют сквозь строй. Люди стояли, подобно черной стене, и на их глазах снег становился алым.

Ява не любила вспоминать эти давно минувшие дни. Многое из того, что тогда произошло, она запомнила навсегда. Как только Ява принималась думать о событиях тех лет, острая боль пронзала ее под лопаткой. Как будто она снова видела, как сын Эвы, Наан, получает свои двадцать пять ударов. Ява до сих пор не верила, что этот тихий парень был способен каблуками сапог разбивать в имении зеркала, не говоря уже о том, чтобы сунуть под стреху факел. Но насилие, как известно, слепо. У насилия нет глаз, насилие смотрит на мир и на людей черным жерлом пушки, за ним, в стволе, свистит резкий ветер.

Когда Ява стояла среди других в Долине духов и смотрела на кровопролитие, она думала: вот сейчас из душ крестьян выбивают последние крупицы достоинства. С этих пор люди станут только ползать, в лучшем случае встанут на четвереньки, однако носа от земли не поднимут.

Почему люди из города не догадались в свое время заложить под дерн в Долине духов взрывчатку? Коров они здорово напугали! Ява вынула бы из печки и вынесла на ладони пылающие уголья, подожгла бы фитиль и пустила на воздух все это насилие вместе с унижением! Когда нет жизни, когда под серым небом нет места справедливости, лучше уж пусть все разлетится в прах.

После кровавой расправы жители Медной деревни говорили, что каратели изгнали из долины духов. Внезапно всем стало жаль злой барышни в белой шляпке и других привидений, которые в пургу и темь морочили и сбивали с пути возниц и вытворяли всякие другие штуки. Отныне стало неприятно ходить ночью через Долину духов, никто не толкал тебя в плечо и не пролетал перед твоим носом. Разом все привычные связи с дальними предками словно пресеклись. К кому же ты тогда прильнешь мыслями в минуту одиночества или в часы сумерек?

Прошло несколько лет, и ни с кем за это время в Долине духов никакого злоключения не произошло. Шаги людей были словно заранее помечены, а ноги как бы привязаны к тропинкам.

Одним осенним вечером Ява все же отправилась попытать счастья. К утру она вернулась в баньку — на сердце были покой и ясность. Слава богу, духи не покинули свою долину. Целую ночь бродила Ява по полю: гирлянды светлых огоньков покачивались то справа, то слева. Черная кора земли словно по чьему-то велению отодвинулась в сторону, чтобы освободить место зеленым полыхающим прудам, на поверхности которых цвели причудливые синие цветы.

Ява снова поверила в жизнь. Никакое насилие не обладало такой силой, чтобы навсегда изгнать с земли людей и духов.

С тех пор Ява полюбила слушать истории, рассказывающие о бесстрашных людях. А таких случаев, когда бунтовщики, поджигавшие имения, не боялись наказания либо их спасал счастливый случай, было немало. Ява надеялась когда-нибудь встретить человека из соседней волости, который, натягивая штаны после наказания палками, язвительно усмехнулся и в благодарность за порку отвесил низкий поклон. Что с того, что за его дерзость ему добавили розог. Еще прекраснее, по мнению Явы, была другая история: лошадь бунтовщика оказалась быстрее преследующих ее драгунских коней. Жеребец мужика прямо-таки перелетал через сугробы, он проскакал галопом по узкой плотине, на которой драгунские кони заартачились, а затем рысью домчался до станции железной дороги. Как по заказу, там стоял поезд, и сразу же раздался свисток отправления. Прямо из седла мужик вскочил на подножку вагона, и тотчас же колеса завертелись со страшной быстротой. Добравшись до города, он не стал попусту терять время и побежал в гавань. У причала стояло готовое к отплытию судно, капитан чертыхался — не хватало одного матроса. В одни миг бунтовщик заделался матросом. В Англии он нашел себе красивую невесту, и вдвоем они отправились в Новую Зеландию. Там на приданое жены они купили песчаный карьер, голова у мужика варила — теперь продают эту манну земную стекольной фабрике и живут себе припеваючи.

Неважно, если народ что-то и прибавил от себя к этой истории. Возможно, парню не досталась в жены дочь англичанина, возможно, и сам он не стал владельцем песчаных копей. Он мог быть, к примеру, простым рабочим, который возит песок, но в том, что он поселился в Новой Зеландии, — в этом Ява не сомневалась. Поскольку этот остров в дальнем море называли новым, то Ява верила, что там никому не дано было право наказывать палками других людей.

Ява услышала и о том, как один солдат-эстонец восстал против своего командира и не приложил ружья к щеке, когда ему велено было стрелять в своего брата но крови. Рекруту-эстонцу связали руки и ноги, положили на сани и отвезли в тюрьму.

Может, то был Нестор?

Может, все это время после бунта он томился в стенах тюрьмы?

Разве не странно, что мать не знает своего сына?

Скоро наступит день, когда Ява сядет со своим сыном на скамейку и расспросит его обо всем. Якоб пусть н близко не подходит со своим горьким пивом, у усталого солдата опять язык начнет заплетаться.

Солнце уже рассеяло туман над болотом.

Так она и сделает.

Неизвестность и Ява были несовместимы.

В этих местах тоже были люди, которые умели вовремя скрыться или ухитрялись каким-то другим путем избежать наказания. Двоюродный брат Юстины и Леэни, отсидевшись на Иудином острове, пробрался в город и поступил работать на большую фабрику. Там лица у всех вымазаны копотью, попробуй среди этих замызганных людей выловить непримиримого врага баронов. Это тебе не Медная деревня, где каждый хутор со всеми его обитателями как на ладони.

Последняя большая ссора Явы с Якобом косвенно началась именно с двоюродного брата Юстины и Леэни. В конце зимы двоюродный брат прислал, из города письмо, в котором сообщал, что баронский шкаф, взятый в имении, привезут в Россу. Как бы в благодарность Якобу за убежище на Иудином острове. Когда Ява увидела в россаской избе этот тонкой резьбы, изъеденный молью шкаф, то пришла в бешенство. Она и раньше слышала, что иные из бунтовщиков, которые во имя справедливости карали баронов и сжигали их дома, не забывали и о личной выгоде. Ява считала эти разговоры пустой болтовней. Ведь не из-за этих же шкафов велась борьба не на жизнь, а на смерть. Безумная мысль — забирать господскую утварь и барахло в оплату за собственную кровь!

При виде шкафа глаза ее зло загорелись. Она, как дьяволица, бушевала в россаской избе, кричала и размахивала во дворе кулаками. Охваченная порывом благородного гнева, Ява непоколебимо решила: пусть вся Росса хоть в болото провалится, она, Ява, будет каждый день приходить к крыльцу дома и проклинать жалких грабителей до тех пор, пока Якоб не уничтожит шкаф. На этот раз она не уступит Якобу! Ладно, то, что он разрушил дорогу, которую строил Матис, можно было еще простить, чего не бывает между своими. Ведь и Якобу в тот раз пришлось туго: молодой мужик, хозяйство сгорело дотла, строй хутор на пустом месте. Что же касается господского шкафа — тут не могло быть ни пощады, ни жалости. Что добыто насилием, ничего, кроме несчастья, в дом не принесет. Ява предостерегала: если в Россу придут жандармы и увидят баронское имущество, Якобу несдобровать — его в кандалах отправят в Сибирь, как конокрада.

Разъяренная Ява метала громы и молнии, и жители болотного берега обходили ее стороной. Дети поменьше не понимали, почему из-за этого шкафа, который стоял в самом темном углу комнаты — под одной ножкой свернутая газета, разгорелся такой сыр-бор. Однако гроза, ощущавшаяся в воздухе, пугала и детей. Ява понимала, что если Якоб сдастся, то россаские молодые волей-неволей отвернутся от обитателей баньки.

Однажды Ява с утра надела праздничную одежду и нарочито медленным шагом пошла через россаский двор. Как и следовало ожидать, Якоб подошел к ней и стал расспрашивать, куда это она собралась. Ява ответила: идет в поселок рассказать жандарму про дело с шкафом.