Спартак
(Роман) - Фаст Говард Мелвин "Э.В.Каннингем" - Страница 20

— И так ты купил Спартака?

— Точно, я купил Спартака и другого Фракийца по имени Ганник. Вы знаете, в то время на Фракийцев была большая мода, потому что они хороши с кинжалом. В одном году это кинжал, на следующий год меч, в следующем году фусцина. На самом деле, многие Фракийцы никогда не касались кинжала, но такая легенда есть, и дамы не хотят видеть кинжал в руках всех остальных.

— Ты сам его купил?

— Через моих агентов. Они отправили их обоих в цепях из Александрии, и я держу портового агента в Неаполе и отправляю их по суше на носилках.

— У тебя немалый бизнес, — признался Красс, который всегда был готов вложить с прибылью немного денег.

— Значит, вы это понимаете, — кивнул Батиат, и вино потекло с уголков его рта, когда он растягивал в улыбке свои тяжелые челюсти. — Так поступают немногие. Как вы думаете, каковы мои вложения в Капуе?

Красс покачал головой. — Мне это никогда не приходило в голову. Каждый видит гладиаторов и никто не задумывается над тем, сколько нужно вложить, прежде чем они выйдут на арену. Но это распространено. Один видит легион, а другой говорит, что всегда были легионы, и поэтому всегда будут легионы.

Это была великолепная лесть. Батиат опустил бокал и уставился на командующего, а затем он провел пальцем вверх и вниз по своему выпуклому носу.

— Угадай.

— Миллион?

— Пять миллионов денариев, — медленно и решительно сказал Батиат. — Пять миллионов денариев. Только подумайте. Я работаю с агентами в пяти странах. Я владею портовым агентом в Неаполе. Я кормлю только лучшим, цельным зерном пшеницы, ячменя, говядиной и козлятиной. У меня есть своя арена для небольших представлений и пар, но в амфитеатре имеется каменная трибуна и это стоило многих миллионов. Я расквартировываю и кормлю манипул местного гарнизона. Не говоря уже о взятках в том же направлении — попрошайки, прошу прощения. Не все военные похожи на вас. И если вы сражаетесь с вашими ребятами в Риме, это пятьдесят тысяч динариев в год для трибунов и административных боссов. Не говоря уже о женщинах.

— Женщины? — спросил Красс.

— Гладиатор — это не плуг на латифундии. Если вы хотите, чтобы он был в тонусе, вы должны предоставить ему кое-что для сна. Тогда он лучше ест и сражается лучше. У меня есть дом для моих женщин, и я покупаю только лучшее, нет нерях или иссохших мешков с костями, но каждая сильна, здорова и девственна, когда попадает в мои руки. Я знаю; я пробую их. Он выпил свой стакан, лизнул его губами, выглядя при этом жалобными и одинокими. — Мне нужны женщины, — жаловался он, медленно наливая вино. — Некоторые мужчины — не я.

— А что за женщину они называют женой Спартака?

— Вариния, — сказал Батиат. Он ушел в себя, и в его глазах был мир ненависти, гнева и желания. — Вариния, — повторил он.

— Расскажи мне о ней.

Долгое молчание сказало Крассу больше, чем последующие слова. — Ей было девятнадцать, когда я купил ее. Германская сука, но посмотреть приятно, если вам нравятся желтые волосы и голубые глаза. Маленькое грязное животное, и я должен был убить ее, да помогут мне Боги! Вместо этого я отдал ее Спартаку. Это была шутка. Он не хотел женщину, а она не хотела мужчину. Это была шутка.

— Расскажи мне о ней.

— Я тебе о ней рассказал! — огрызнулся Батиат. Он встал, споткнувшись о порог палатки, и Красс услышал, как он мочится наружу. Добродетелью Командующего было то, что он преследовал свои цели целеустремленно. Батиат, спотыкаясь идущий к столу, не беспокоил его. Не было его целью или необходимостью вытащить джентльмена из ланисты.

— Расскажи мне о ней, — настаивал он.

Батиат тяжело покачал головой. — Не возражаешь, что я напиваюсь? — спросил он с обиженным достоинством.

— Я не испытываю никаких чувств по этому вопросу. Ты можете пить сколько захочешь. — ответил Красс. — Но ты говорил мне, что у тебя появились Спартак и Ганник, доставленные по суше на носилках. В цепях, я полагаю?

Батиат кивнул.

— Значит, ты его раньше не видел?

— Нет. Над тем, что я увидел, вы думали бы недолго, но я сужу о людях по-иному. Оба были бородатые, грязные, все покрыты язвами и ранами и избиты кнутом с головы до ног. Воняли они так мерзко, что желудку пришлось бы плохо, подойди вы к ним. Их засохшие экскременты были повсюду. Они были истощены до предела, и только их глаза смотрели отчаянно. Вы бы не взяли их для чистки туалетов, но я посмотрел на них, и я увидел что-то, потому что это мое личное искусство. Я отправил их в ванны, побрил их, постриг, устроил им растирание с маслом и хорошо накормил.

— Теперь ты расскажешь мне о Варинии?

— Будь ты проклят!

Ланиста неуклюже потянулся за своим стаканом вина, но опрокинул его. Он упал грудью на стол, уставившись на красное пятно. Что он там увидел, никто не может сказать. Возможно, он видел прошлое, и, возможно, он видел что-то в отдаленном будущем. Ибо искусство авгура не является полностью мошенничеством, и только люди, а не животные, имеют право судить о последствиях своих действий. Это был человек, обучивший Спартака; он впечатал себя в будущее, у которого нет конца, как это делают все мужчины, но во веки веков все родившиеся и еще нерожденные будут помнить его. Тренер, который создал Спартака, сидел лицом к вождю людей, которые уничтожат Спартака; но они разделили преддверие смутного и озадаченного понимания того, что никто не может уничтожить Спартака. И потому, что они разделяли даже проблеск этого понимания, оба они были одинаково прокляты.

— Твой толстый друг, Лентул Батиат, — сказал Красс, — командующий, но Гай Красс, юноша, который лежал рядом с ним на постели, дремал, закрыв глаза — и услышал только фрагменты рассказа. Красс не был рассказчиком; рассказ был в его разуме, памяти, страхах и надеждах. Рабская Война была закончена и Спартак закончился. Вилла Салария означает мир, процветание, и Римский мир, который благословил землю, и он лежал в постели с мальчиком.

— И почему бы нет? — спросил он себя. — Чем я хуже, других великих людей?

Гай Красс размышлял о крестах, выставленных в линию вдоль дороги от Рима до Капуи, ибо он почти не спал. Его не беспокоило то, что он разделил постель с великим генералом. Его поколение больше не ощущало необходимости успокаивать чувство вины, рационализируя гомосексуализм. Это было нормально для него. Мучения шести тысяч рабов, висевших на крестах по обочине дороги, было нормальным для него. Он был гораздо счастливее Красса, великого генерала. Красс, великий генерал, был человеком, одержимым дьяволами; Но Красс, молодой человек благородного происхождения, отчасти связанный пожалуй с семьей по фамилии Красс, одной из величайших в Риме того времени — не боролся с дьяволами.

Верно, что мертвый Спартак оскорбил его. Он ненавидел мертвого раба, но когда он открыл глаза и заглянул в затененное лицо Красса, ему было нелегко объяснить свою ненависть.

— Ты не спишь, — сказал Красс, — нет, ты все равно не спишь, есть какая — то история, если ты знаешь — почему ты ненавидишь Спартака, который теперь мертв и ушел навсегда?

Но Гай Красс потерялся в своих воспоминаниях. Это было четыре года назад, его другом был Брак. И с Браком он отправился вдоль Аппиевой дороги в Капую, и Брак хотел понравиться ему. Угодить ему галантно, богато и щедро, ибо что может быть лучше, чем сидеть рядом с человеком, которого вы вожделеете на подушках в амфитеатре, напротив арены, и видеть, как люди сражаются насмерть? В то время, четыре года назад, за четыре года до этого странного вечера на Вилла Салария, он делил носилки с Браком, и Брак льстил ему, и обещал, что он покажет ему лучшее из сражений, которое только можно увидеть в Капуе — и что стоимость не будет препятствием. Будет кровь на песке, и они наслаждаясь вином, будут смотреть на нее.

И затем он отправился с Браком к Лентулу Батиату, который содержал лучшую школу и обучал лучших гладиаторов во всей Италии.

— И все это, — размышлял Гай, было четыре года назад, прежде чем началась Рабская война, прежде чем кто-нибудь услышал имя Спартака. И сейчас, Брак был мертв, Спартак тоже был мертв, а он, Гай, лежал в постели с величайшим генералом Рима.