После меня - Грин Линда - Страница 9

— Ты все еще не считаешься козлом, — говорю я с улыбкой. — А как насчет меня? Тебе не хочется забрать у меня свои цветы?

— Нет, можешь оставить их у себя, — говорит он. — Вот если бы ты весь вечер только и делала, что заглядывала в свой мобильный телефон, то я высказался бы прямо противоположно.

Я сглатываю, задаваясь на секунду вопросом, не знает ли он случайно, что со мной в последнее время происходит.

— Почему ты так говоришь?

— Просто я этого очень не люблю. Считаю, что это бестактно. Одна моя бывшая подружка все время заглядывала в свой мобильник. Это меня сильно раздражало.

— Я полагаю, ты встречался с ней недолго, да?

Прежде чем ответить, он пару секунд колеблется.

— Да, недолго. Она нарушила договоренность, которая была между нами.

— А что, если бы мне пришлось заглядывать в свой мобильный телефон по работе?

— Конечно, если ты врач по вызову или что-то в этом роде. Кому еще действительно нужно постоянно заглядывать в свой телефон? Этого не надо делать, во всяком случае в вечернее время. Большинство людей уж очень сильно интересуются тем, чем там занимаются другие люди, или же смотрят дурацкие видео в «Фейсбуке».

Я сжимаю ладони под столом и пытаюсь улыбнуться:

— Ну, тогда лучше не становись моим другом в «Фейсбуке». Я — из тех, кто делится со своими друзьями такими видео.

— «Фейсбук» постепенно отойдет. Я с него уже ушел. Сейчас вся молодежь уже в «Инстаграме». А в следующем году появится что-нибудь еще. Это как всегда и везде — все постоянно изменяется, движется вперед. И человеку приходится поспевать за этими изменениями.

— Ты сейчас похож на сотрудника рекламной компании, — говорю я.

— Извини, — усмехается он. — Да, мне не следовало говорить тебе всей этой ерунды, которая отнюдь не имеет первостепенного значения… Сколько тебе лет?

— Двадцать два.

— Ну, тогда получается, что ты на десять лет моложе меня. Ты должна рассказать мне о себе — что ты за человек.

Я пожимаю плечами, пытаясь скрыть свой шок, оттого что ему уже тридцать два, понимая, что мой папа придет в ужас, когда узнает об этом.

— Ну, я не иду вслед за толпой — люблю все делать по-своему. Люблю носить то, что мне хочется носить, делать то, что мне хочется делать, говорить то, что мне хочется говорить. И я не люблю следовать советам и рекомендациям других людей.

— Ты, получается, свободолюбивый человек, да?

— Мне просто не нравится, когда меня поучают.

— Я это уже заметил, — снова улыбается он.

Нам приносят заказанное нами большое мягкое пирожное из песочного теста, посыпанное шоколадной крошкой. К нему дают две ложечки. Ли передает одну ложку мне и ждет, чтобы я попробовала первой.

— Вкусно? — спрашивает он.

Я киваю, боясь что-либо говорить, потому как подозреваю, что все мои зубы в шоколаде.

Он берет свою ложку и тоже пробует.

— Супер, — говорит он.

— Всегда выбирай то, что ты выбрал бы, когда тебе было двенадцать лет от роду, — говорю я ему.

— Ты выбрала бы грибы с чесноком, когда тебе было двенадцать лет?

— Да. Мой папа — повар. Я привыкла к чесноку еще с тех пор, когда только начала ходить. Он говорил, что не хочет, чтобы я была одной из тех детей, которые не едят то, что едят их родители. Он наполовину итальянец, — добавляю я. — Это многое объясняет.

— Так что, у тебя знойная итальянская фамилия? — спрашивает Ли.

— Нет. Моя фамилия — Маунт. В школе моя фамилия считалась забавной. У папы итальянкой была мама, а не отец. Тем не менее у меня дурацкая фамилия.

— Но ты зато переняла у него средиземноморскую внешность.

— Только глаза. Все остальное — от мамы.

— Тогда она, должно быть, красивая женщина, — говорит Ли.

Я упираю взгляд в стол.

— Она умерла, — говорю я. — Семь лет назад. От рака. Но она и вправду была очень красивая. Во всех отношениях.

— Мне жаль, — говорит Ли.

— Ничего-ничего.

Я тянусь рукой к своему стакану, но он перехватывает мою ладонь.

— Я говорю искренне. Мне очень жаль. Я не знал. Тебе, по-видимому, было очень тяжело.

— Спасибо за сочувствие, — говорю я, пытаясь удержать себя в руках. — Я пережила это — и это все, что я могу сказать. И все еще тоскую по ней.

— У тебя близкие отношения с отцом?

— Думаю, да. Я все еще живу вместе с ним. Смерть мамы стала для нас обоих тяжелым ударом.

Я больше не собираюсь говорить об этом. Меня удивляет, что я уже так много сказала. Обычно я не очень много о себе рассказываю — по крайней мере, людям, с которыми недавно познакомилась. Наверное, я сделала это потому, что знаю: он станет важным человеком в моей жизни. Во всяком случае, если верить моей страничке в «Фейсбуке».

— А твои родители? — спрашиваю я, желая сменить тему.

— Разведены, — говорит он. — Мама по-прежнему живет в Горсфорте, в пригороде Лидса, где я вырос. Я вижусь с ней пару раз в неделю. Она готовит мне по воскресеньям жаркое.

— А папа?

Ли качает головой:

— Я его с тех пор почти не видел.

Мне хочется порасспрашивать его, но у меня возникает ощущение, что Ли не хочет об этом говорить. Я вдруг осознаю, что он все еще держит мою ладонь в своей. Мне это приятно. Мне кажется, что так и должно быть.

Он все еще держит мою ладонь в своей, когда мне вдруг приходит в голову посмотреть на часы.

— Вот черт!.. — говорю я. — Мне пора идти. Последний поезд домой — через десять минут.

— Если хочешь, я отправлю тебя на такси, — говорит Ли.

— Нет, не надо. Я поеду на поезде.

Ли просит принести счет и платит по нему наличными еще до того, как я успеваю предложить оплатить половину.

— Спасибо, — говорю я. — В следующий раз — моя очередь.

— Значит, ты думаешь, что будет следующий раз, да? — спрашивает Ли, поднимая брови.

— Да. Нужно по меньшей мере два свидания для того, чтобы разобраться, козел этот человек или нет. Иногда три. На первом свидании люди так стараются произвести впечатление, что им может даже удастся скрыть свою истинную сущность. На втором они обычно ведут себя менее осторожно и поэтому могут что-нибудь сболтнуть. Ну а на третьем они думают, что уже добились своего, и из них так и лезут всякие глупости.

— То есть весь процесс состоит из трех свиданий, да?

— Возможно. Хотя не каждый доходит до третьего свидания.

— Мне, получается, повезло, что мне удастся попасть на второе.

— Ну, это благодаря первому. Все, мне уже пора.

— Можно я пойду вместе с тобой на вокзал?

— Тебе придется со мной не идти, а бежать.

— Годится.

Он выходит вместе со мной на улицу, и я бросаюсь бежать. Секундой позже я чувствую, что он берет меня на бегу за руку.

— Ого! — говорит он. — Усэйн Болт[10] тебя бы не догнал.

— Знаешь, нужно ввести новый олимпийский вид спорта — шестиминутный бег к поезду.

Мы бежим со всех ног по улице к железнодорожному вокзалу Лидса. Я чувствую, что из моего носа вот-вот потечет, и мысленно молю Бога о том, чтобы я не оказалась сопливой, если Ли попытается меня поцеловать. Мы подбегаем к турникету, и я засовываю руку в карман, чтобы достать билет.

— Если ты не найдешь его, то можешь переночевать у меня, — говорит он. — Моя квартира — как раз напротив платформы 17-би.

— Это что-то вроде Гарри Поттера. Тебе нужно пробежать сквозь стену, чтобы попасть в нее?

— К сожалению, нет. Мне приходится идти длинным окружным путем.

Я наконец нахожу свой билет и показываю его Ли.

— Извини, — говорю я.

— Ну что ж, тогда предложение действует и для следующего раза.

Он делает шаг вперед и целует меня в губы. И если у меня все-таки уже сопливый нос, то Ли слишком учтив для того, чтобы что-то сказать по этому поводу.

— Ну ладно, иди, — говорит он с улыбкой, отстраняясь от меня. — А то опоздаешь на поезд.

Я улыбаюсь, киваю и поспешно прохожу через турникет. Я бегу вверх по эскалатору и затем вниз по другому эскалатору. Поезд на Манчестер уже подъезжает к платформе.