Грешники, которыми мы стали (ЛП) - Хариан Сара - Страница 32

От этого. Я могу уйти так далеко, как только возможно в этом проклятом месте, но картинка все равно выжжена в моем мозгу. Кто это был – енот? Я не могу даже сказать, что за существо, из– за того, что его мозги вытекали изо рта, глаза вывалились из глазниц, кишки, обмотавшие тушу, как чертов рождественский подарок. Цепь обернута вокруг шеи животного, будто его держали, чтобы нанести увечья.

Я закрываю рот, и Кейси ведет меня вниз по течению. Остальные следуют за нами. Когда я плюхаюсь на траву, Таннер говорит тихим голосом:

– Это единственное животное, которое мы здесь видели.

Он прав. Здесь нет даже птиц. Нет пугливых оленей или, поедающих деревья, грызунов. Это первое животное. Мертвый, подвергшийся насилию, енот.

Подвергшийся насилию.

Таннер и я, кажется, догадались одновременно.

– Ты думаешь, это он? – спрашиваю я.

– Кто еще может быть? – отвечает он.

– Кто? – спрашивает Кейси, понимая через мгновение, о ком мы. – Гордон.

– Как, черт возьми, он может быть еще жив? – Валери начинает ходить.

Внимание Джас все еще приковано к могиле енота: она в трансе заламывает руки перед собой.

– Мы не знаем, жив ли он, – говорит Таннер. – Особенно, если это он действительно расчленил животное.

– Что ты имеешь в виду под «если это он сделал»? – огрызается Валери. – Конечно, это сделал он. Мне плевать, какого рода преступление любой из вас совершил. Никто из нас не является больным сукиным сыном, чтобы сделать нечто подобное.

 – Есть еще Стелла, – говорит Джас. Валери останавливается в глубокой задумчивости.

– Нет, – говорю я. – Что– то случилось со Стеллой, что свело ее с ума, но..., – я думаю о еноте и теряю ход своих мыслей.

– Она не способна на это. Эвелин права, – заканчивает Таннер.

Скрестив руки на груди, Кейси говорит:

– Нам нужно убираться отсюда. У меня плохое предчувствие насчет шатания без дела в месте, где что– то, неважно, что это было, сделало такое с этим животным.

Никто не возражает.

Мы встаем и продолжаем свой путь, которым шли до нашей находки. Мои ноги угрожают подвести меня в любой момент, и мне приходится прикладывать усилия, чтобы продолжать двигаться, используя стену для равновесия, когда это необходимо.

Никто не говорит в течение долгого времени, пока Валери не произносит:

– При скорости стены изгибаются, и если тюрьма в виде круга, то я могу предположить, что ее диаметр восемь миль[7].

– Но ты не можешь быть в этом уверена, – говорю я.

– Без карты, нет. Но даже если я и ошибаюсь, то очевидно, что это место чертовски большое. А это значит, что есть много неизведанной территории, о которой наша маленькая группа сейчас не в курсе.

И это приводит нас к секретам, которые могут либо помочь нам, либо навредить.

– Я говорю, что нам нужно идти поперек, и мы увидим, действительно ли диаметр тюрьмы восемь миль, – предлагаю я.

Все остальные стонут.

– Я за любое открытие, – говорит Валери. – Но не стала заходить так далеко. Я устала. И голодна. И грязная.

Грязь даже еще не покрывает нас, по моим ощущениям. Оскверненная – правильный термин, и я ни за что не буду находиться рядом с этой частью Передового Центра дольше, чем должна.

– Вы видите здесь какую– нибудь пищу? Она вообще здесь существует, если не брать в расчет разорванного енота?

– Она права, – говорит Кейси.

– Конечно, я права.

Мы наливаем воды из стока. Я пью из потока, пока не становится дурно. Когда мы отправляемся в путь, то отклоняемся от границы под прямым углом. Валери говорит, что мы сократим путь прямо между нашим лагерем и сгоревшим домом, и мы направляемся на восток – в то место, откуда пришла Стелла, где никогда не были.

Я возглавляю нашу группу, решив продолжить исключительно из– за сильной ноющей боли в спине. Все молчат.

Даже если мы поднимаемся в гору, с обратной стороны долины небо остается синим, как море. Солнце светит не в полную силу сегодня. Моя шея напряжена, независимо от того, как я растягиваю свою спину, напряженность не хочет исчезать. Трава настолько высокая, что приходится прилагать усилия, чтобы пробраться сквозь кусты, которые цепляются за мои штаны и ботинки.

Валери раздраженно фыркает позади меня.

– Помедленнее, Эв. Я не сделана для такого дерьма.

– Я не...хочу быть пойманной...ни с чем... в темноте, – мой голос хрипит, я откашливаюсь. – Гордон может быть мертв, но мы не знаем этого наверняка. Он может быть близко.

– Пятиминутный перерыв...не убьет нас... Знаешь, к черту тебя. Я останавливаюсь.

Валери опускается на колени и потирает шею в синяках. Джас тоже пользуется возможностью и останавливается. Танннер так далеко позади, что похож на фигуру путешественника, который идет по тропе, сделанную нами.

– К черту меня? Ты хотела пройти весь путь вниз к стене. Если бы это было не для тебя, мы бы не смогли подняться обратно из долины.

– Я думала, что каждый хочет знать, насколько большое это место. Не в этом ли все дело?

– Я не знаю, что можно еще сделать, Валери. Ты хочешь, чтобы мы застряли здесь посреди ночи, беззащитные?

– Ты не знаешь, найдем ли мы что– нибудь. Ты не знаешь, что мы умрем не от голода. Может быть, они поэтому и уничтожили лагерь. Потому что мы все виноваты.

– Так ты собираешься сдаться? – я смотрю на Кейси, но ему так же все равно, как и Джас. Неужели они все сдаются?

Валери ответила на мой риторический вопрос:

– Этим утром петля нашла свой путь в лагерь и потащила меня через лес. И тогда Передовой Центр забрал все, что я успела найти. Ты думаешь, мы можем что– нибудь попросить, и это место нам даст? Если оно хочет, чтобы мы голодали, мы будем голодать. Конец истории.

Проклятье, она права, и я ненавижу ее за это. И никто не спорит, потому что все думают точно так же.

Таннер добирается до нас и шлепается рядом с Джас, падая вперед на живот. Его спина опускается и поднимается.

Я не могу остановить поднимающееся во мне разочарование и обиду по отношению к ним. Я устала и голодна. И последнее, что я хочу сделать – это признать, что она действительно права.

– Прекрасно. Вы можете остаться здесь и замерзнуть сегодня вечером.

– А что будешь делать ты, пробиваться через это? – она кивает в сторону, где земля выравнивается. Я чуть не падаю, когда понимаю, что она имеет в виду.

Виноградные лозы вросли в закругленную стену, фильтрованный свет отбрасывает темные фигуры на траве. Высокие деревья наклоняются к нам, словно гребни волн. Жалкий всхлип срывается с моих губ.

– Оно. Не Хочет. Чтобы. Мы. Двигались. Вперед, – выплевывает она.

Она ошибается. Оно хочет, чтобы мы двигались вперед, но в строго определенном направлении. В углу стены отверстие – туннель, больше похожий на узкий бледно– розовый ящик с пятью изогнутыми номерами домов и гарденией [8], окрашенной в цвет алюминия.

Пень, на котором он стоит, обгорелый, но коробка выглядит настолько невинно, настолько не подходит для этого места, что инстинктивно я задаюсь вопросом, найду ли я роман Льюиса Кэрролла [9].