Король и спасительница - Выборнова Кристина - Страница 66

— Ну вот, опять дорога, — сказала я, отряхиваясь. — Прямо так же, как когда к Сьедину ходили.

— А дороги-то у них тут, между прочим, так себе… — начала Натка, но ее слова прервал оглушительный треск вперемежку с громкими выстрелами, и из-за пышного дерева, закрывающего дорогу, взметая песок и мелкие камушки, выехала несусветная конструкция. Основу ее составляло нечто вроде плохо сбитого деревянного ящика, который подпрыгивал на громадных колесах, также с деревянными спицами, зато имеющих нечто вроде велосипедных шин. Спереди к конструкции была привязана большущая одиночная лампочка, изображающая фару, которая явно держалась на одном гвозде, а из-под днища вверх выгибалась грубо сделанная труба, и эта труба трещала, стреляла и плевалась клубами черного дыма. В недрах «машины» я с трудом разглядела человеческую фигуру, замотанную прокопченными тряпками по самые глаза, будто мумия. За дымом водитель нас, кажется, и вовсе не заметил, машина проследовала мимо на скорости детского велосипеда и кое-как скрылась за поворотом.

Откашляв дым, мы с Наткой потрясли головами, чтобы в ушах утих треск, и переглянулись.

— Ну чего, — сказала подруга, — голосовать не будем?

— Обойдемся, — кивнула я.

— Тогда пошли.

— Вдоль дороги?

— Да тут все равно недалеко. Лид своих недооценил, королевство-то расширилось, — Натка кивнула себе за спину. Я повернулась и даже вздрогнула.

Оказывается, мы находились на довольно большом холме. Дорога сбегала с него вниз, петляла между деревьями и впадала в расстилающийся от края до края горизонта неприятный на вид город с невысокими треугольными домами, серыми квадратными промышленными постройками и торчащими между ними заводскими трубами, которые старательно коптили небеса. Квадраты черной земли распаханных полей поблизости от городской окраины делали картину еще более сумрачной.

— Здоровенный какой, — помолчав, сказала я. — Наверное, Лид туда пошел?

— А куда бы он еще делся. Такое не пропустишь. Эх, выехали на природу, называется… Пошли, что ли, чего стоять? — подруга вздохнула и потихоньку начала спускаться с холма. Я, тоже вздыхая и хмурясь, поспешила за ней.

Оказалось, идти нужно было весьма далеко. Пока мы топали по обочине, мимо нас пропылила еще парочка здешних пародий на машины, но основным транспортом тут, как вскоре выяснилось, были все-таки не они. Когда мы спустились вниз и пошли среди полей, движение чуть усилилось, и из прилегающих дорог принялись выезжать облепленные грязью скрипучие телеги, запряженные кем-то, кого можно было бы с натяжкой назвать лошадьми, если бы не ветвистые рога, лопухастые уши, козлиные бороды и неестественно-белые пушистые шкуры — животные почему-то все были голубоглазыми альбиносами. В телегах ехали на кучах сухой травы или грудах грязных овощей замызганные хмурые люди: что мужчины, что женщины — в однотонной сероватой одежде. На нас они не обращали особенного внимания: видимо, мы со своими темно-серыми куртками хорошо вписались в общую картину.

Однако, по мере нашего приближения к городу, за первенство с телегами стал соперничать еще один вид транспорта, похожий на большие мотоциклы с колясками, только приводимые в движения педалями, как велосипеды. На этих велосипедомотоциклах сидели личности как мужского, так и женского пола, с неизвестно чем гордыми физиономиями. Судя по всему, они относились к более зажиточному слою населения: их наряды не состояли, как у крестьян, из серых лохмотьев, а были довольно красивыми и аккуратными, хотя, на мой вкус, и несколько простоватыми, безо всяких узоров, приглушенно-пастельных цветов. Разглядеть их как следует мне не удалось: велосипедисты носились куда быстрее здешних машин.

Я проводила взглядом очередную велосипедистку в бежевом платье с закрытым воротом, переходящем в такой же бежевый накинутый на голову платок, отшатнулась от очередной телеги с грязным стариком в лохмотьях, и, восстановив равновесие и оглядевшись, увидела, что по обеим сторонам дороги наконец-то появились дома. Они были одноэтажными и походили на странно выросшие деревенские колодцы, потому что состояли из круглого основания, накрытого громадной двускатной крышей, спускающейся чуть ли не до земли. Крыши покрывали либо пропитанные чем-то черным доски, либо тонкие металлические листы, наложенные друг на друга, как черепица. Те из домов, что выглядели побогаче, чаще всего были покрашены в спокойные чистые цвета вроде кремового, светло-терракотового или светло-зеленого, окна у них, как веночками, оплетались вырезанными из дерева лаконичными узорами, чаше всего растительными.

— А тут не так противно, как кажется, — прошептала я, тихонько подтолкнув Натку в бок. Она кивнула.

— Да, неплохо. Но не думаю, что наше величество задержалось бы на этой окраине. Конечно, не факт, что это здешняя столица, но давай, что ли, все равно попробуем дойти до центра…

— Дойдем, — отозвалась я. — А вот ночевать где…

Подруга призадумалась и ничего не ответила. Мы пошли дальше, продолжая зевать по сторонам.

Домов становилось все больше, транспорта тоже, и наконец-то появились пешие жители. В основном они были заняты какими-то хозяйственными хлопотами: либо волокли мешки, корзины и полотняные кошелки с продуктами, либо тащили на привязи животных. Одна из этих зверушек здорово напугала нас с Наткой, поскольку издали походила на низкорослого медведя, но, подойдя, мы разглядели у нее копыта и маленькие рожки.

— Хм, — сказала Натка. — Коза, что ли?

— Типа того, — согласилась я шепотом, косясь на хозяйку «козы». Эта высокая худая женщина в закрытом по горло длинном темно-синем платье и чем-то вроде белой банданы с отворотами, тоже слегка покосилась на нас и, тут же отведя взгляд, с прямой спиной проследовала дальше. Я вообще заметила, что здешние люди довольно сдержаны в эмоциях и вежливы — никто ни на кого не глазел, а говорили они между собой, несмотря на язык, не слишком громко, так что я даже не могла разобрать слова. Да, выходит, сдержанность у Лида — национальная черта?..

Но едва я подумала об этом, как нам навстречу попалась очередная велосипедистка весьма экстравагантного вида: платье ее было хоть и не пышным, зато вырвиглаз-розовым и блестящим, белая меховая накидка слегка прикрывала плечи и оставляла на свободе глубоченное декольте, в ушах болтались огромные серьги, а неестественно-красные волосы напоминали свежее воронье гнездо. Поглядев на ее глуповато-довольную физиономию, я сразу вспомнила Сьединовых фрейлин и хихикнула. К моему удивлению, реакция местных жителей на эту красотку оказалась почти такой же: парочка проходящих мимо крестьян поспешно отвернулись, а стоящая возле своего дома женщина поджала губы с видом глубокого презрения и неодобрения. Девица, ничего не замечая, счастливо укатилась вдаль. Я успела заметить, что у нее двухцветные, желто-серые глаза. Колдунья, значит…

— Во чучело, — прокомментировала Натка мне на ухо. — Ну и вырядилась… Слушай, Сонька, кажется, это какой-то завод?

Я, подняв голову, оглядела трехэтажное здание из серого камня, огороженное мощных забором и снабженное тремя огромными дымящими трубами, и сказала:

— Похоже… Давай его обойдем, вроде там дальше опять дома идут.

Натка кивнула. Народу прибавилось: часть его крутилась возле завода с непонятными целями, а часть, судя по черным от копоти лицам и рукам, являлась собственно рабочими. Вот эта публика разговаривала между собой куда громче, и до нас донеслось звонкое подвывание и гавканье.

— Сонька, — шепнула подруга тревожно. — Чего-то я не понимаю, что они говорят.

— Потому что они говорят по-варсотски, — уверенно отозвалась я. — Лид так же гавкал.

— Класс! А почему же Сьедина мы понимали? Он русский, что ли?

— Нет, просто Лидово заклятье действовало, а сейчас… — тут до меня тоже дошло, и я докончила упавшим голосом: —…Не действует.

— Мда. То есть мало того, что мы не знаем, куда идти, так еще и ничего не понимаем.

— Почему «ничего»? Я понимаю немного, — заспорила я. — Лид же меня учил, я думаю, что если буду прислушиваться, что-нибудь разберу…