Лукас (ЛП) - Коул Кериен - Страница 27

— Потрясающе, — резко выкрикивает Рэй, очевидно, от радости.

— Ну ладно, хватит с него. — Лукас берет меня за руку и тянет прочь от птицы. — Если ему уделять слишком много внимания, он потом не заткнется. Я хочу поговорить с тобой спокойно, без его болтовни в качестве шумового сопровождения.

— Его трудно игнорировать. — Я не могу удержатся от смеха. — У тебя потрясающий дом. Не могу налюбоваться. Удивительное место. Совсем как ты, — улыбаюсь ему я.

— Надеюсь, это комплимент? — расплывается в улыбке молодой человек.

— Еще бы, а еще что-то очень вкусно пахнет. Что ты готовишь?

— Цыпленка а-ля кинг, — шепчет он мне на ухо, наклонившись.

— Почему ты шепчешь? — также шепотом интересуюсь я.

— Мы же не хотим, чтобы птичка узнала, что мы едим ее сородича.

— Лукас! — Я прикрываю ладонью рот, пытаясь удержаться от смеха. — Это не смешно.

— Знаю, поэтому и шептал. Пошли есть. Все уже готово.

Я иду за ним на кухню, которая представляет собой стильный микс из современной техники, антикварного стола и стульев, гранитной столешницы, каменного фартука за мойкой и готичных украшений на стенах.

Лукас отодвигает стул и жестом приглашает меня присесть.

— Давай, я тебе помогу? — предлагаю я. Такое чувство, будто он решил меня избаловать. Никогда раньше мужчина не готовил для меня, и, должна признаться, это определенно приятно.

— Неа. У меня все под контролем.

Я наблюдаю, как он двигается по кухне, расставляет миски и тарелки с едой на столе передо мной.

— Белого вина? — предлагает он, приподняв бутылку.

— О, отличная идея.

Он садится на свое место и наливает два бокала белого вина. Все, что он приготовил, выглядит и пахнет очень вкусно. Посуда у него черная с разводами, наподобие мрамора — тот комплект, что есть у меня дома, совсем другой, светло-кремовый. На ужин у нас большая миска салата из свежих овощей и зелени, которым мы дружно наполняем свои маленькие салатные тарелки, и цыпленок а-ля кинг, уже выложенный на тарелки и украшенный стружками апельсиновой кожуры в форме цветка. Такое чувство, что я сижу в первоклассном ресторане, а не на кухне у молодого парня-гота.

— Я впечатлена, — говорю я, улыбаясь ему через стол. — Ты сам все это приготовил?

— Конечно сам. Люблю готовить.

— Сразу видно. Очень красиво, даже есть жалко.

— Не стесняйся, налетай. У меня есть запасные вилки, я могу тебе еще наготовить красивой еды.

Качая головой и улыбаясь, я начинаю нарезать еду. Как же мне нравится, когда он меня дразнит.

— Дом такой большой. Тебе не бывает здесь одиноко? — спрашиваю я, прежде чем отправить в рот кусочек цыпленка. — М-м-м… как вкусно! — восклицаю я, потому что блюдо и правда пальчики оближешь. Есть что-нибудь, что он не умеет делать?

— У меня есть птица, он составляет мне компанию, — спокойно отвечает Лукас, и я вижу, что он совершенно искренен. Как будто жить с одной только птицей абсолютно нормально, и больше никого и ничего не нужно. Не знаю, грустно это или достойно восхищения.

— Могу я задать тебе личный вопрос? — Я хотела бы узнать его получше, но при этом меня бесит ощущение, что я лезу в его частную жизнь и, возможно, ворошу воспоминания, которые ему неприятны.

— Мы здесь именно для этого, куколка, чтобы узнать друг друга получше. Валяй, спрашивай все, что хочешь. — Он слегка приподнимает свой бокал в мою сторону перед тем, как поднести его к губам.

— У тебя когда-нибудь были долгие отношения с девушкой?

— Да. — Он кивает и делает глоток. — Я встречался с девушкой почти три года, с семнадцати до двадцати лет. У нас все было отлично, но, к сожалению, деньги меняют людей.

— Твое наследство? Ты сильно изменился из-за того, что получил столько денег в таком юном возрасте?

Лукас движением головы отбрасывает прядь волос, упавшую на глаза, и слегка усмехается.

— Нет, она изменилась из-за того, что я получил кучу денег.

— Ой, — вырывается у меня. — Мне очень жаль.

— Ладно, хорошо, что я понял все, пока дело не зашло далеко, до того, как она потратила все до последней копейки, правда?

— Да, но все равно очень жаль.

— Ты права, потому что я на самом деле любил ее и верил, что она тоже меня любит. Думаю, она и любила, по крайней мере, какое-то время. — Он ставит локти на стол и потирает подбородок тыльной стороной ладони. — Она изменилась, как только я получил деньги. Из веселой, милой девушки превратилась в капризную стерву. И, знаешь, я бы отдал ей все, что угодно, но то, как она со мной обращалась? Ни за что, блядь. Она сама все решила и была уверена, что у нее есть полное право распоряжаться моими деньгами, что можно тратить их на все, что душа пожелает, и требовала с меня всякое барахло так, словно ей так положено.

— Ужасно. Когда я слышу такие истории, вера в людей тает на глазах. Неужели любовь и преданность больше никому не нужны? Или все теперь только и делают, что ищут что повыгоднее для себя?

— Да, похоже, дела обстоят именно так.

— Угу. Ты ее еще любишь? — Последнее предложение вырывается у меня прежде, чем я успеваю передумать и не задавать этот вопрос. Как ни страшно мне услышать, что он скажет, мне нужно знать ответ, потому что я постепенно в него влюбляюсь и не думаю, что смогу соревноваться с воспоминаниями о девушке, в которую он, может быть, еще влюблен. Вряд ли я перенесу еще один удар по сердцу сейчас, когда едва-едва научилась снова чувствовать крупицы счастья.

Он откидывается на спинку стула и поднимает глаза на потолок.

— Я всегда буду тепло к ней относиться, и я скучаю по тому, что между нами было, но нет, я ее больше не люблю. — Выпрямившись и наклонившись немного вперед, он молча всматривается в мое лицо. — А ты? Ты его еще любишь?

— Нет. Уже нет. — Я, похоже, наконец дошла до той точки, когда могу уверенно ответить на этот вопрос. — Как и ты, я, конечно, всегда буду к нему хорошо относиться, но он слишком меня обидел и слишком многое разрушил. Он уже не тот мужчина, в которого я влюбилась когда-то.

Лукас напряженно слушает меня, в его глазах определенно видно облегчение от моей откровенности.

— Думаю, мои родители были правы, — продолжаю я. — Они говорили мне много лет назад, когда я забеременела и вышла замуж, что мы слишком молоды, чтобы брать на себя такую ответственность, что люди очень сильно меняются, особенно в период с двадцати и до тридцати лет, что в этом возрасте никто еще не знает, чего на самом деле хочет от жизни. И, хотя очень неприятно признаваться в этом родителям, оглядываясь назад, я понимаю, насколько это все верно.

Молодой человек напротив меня медленно водит пальцем по кромке своего хрустального бокала с белым вином. Глаза его следуют за пальцем.

— Ты обо мне так думаешь? — решается он наконец задать вопрос, и наши взгляды пересекаются. — Думаешь, если мне слегка за двадцать, я не знаю, чего хочу? Что через несколько лет я стану другим? — Он слегка наклоняет голову набок. — Что я, наверное, перерасту наши отношения?

Я опускаю глаза на свою тарелку. Мне нужно спрятаться от его напряженного взгляда хотя бы на несколько секунд, нужно вспомнить, как дышать. Иногда, вот как сейчас, когда наши взгляды встречаются, по телу пробегает едва выносимое трепетное ощущение тепла, и мне начинает казаться, что я когда-то давно забыла что-то очень важное, а теперь вдруг вспомнила в одно мгновение, с одним бешеным ударом сердца.

— Ты тоже это почувствовала только что, да? И тебе страшно, — замечает Лукас.

Встряхнув головой, я решаю проигнорировать его слова, потому что это чувство пугает меня, но не то чтобы в плохом смысле.

— Да, признаюсь, мне не по себе, потому что ты еще молод, и то, чего ты хочешь, кого ты хочешь, скорее всего изменится.

— Такого не случится. Я себя знаю.

— Иногда люди меняются по мере того, как становятся старше. Это не значит, что изменения всегда в худшую сторону, просто человек становится немного другим. Люди взрослеют, развиваются, и иногда у них появляются новые желания, отличные от тех, которые были в юности.