Подчинение миллиардеру (ЛП) - Ле Карр Джорджия - Страница 29

Николай

1990

Мы просыпаемся, когда еще темно, встаем в очередь, чтобы воспользоваться туалетами на улице. Потом умываемся еле теплой водой. Вместе со всеми другими никому не нужными детьми, нас помещают в огромную темную, сырую комнату с рядами длинных деревянных столов и скамеек. Напоминает мне фильм «Оливер Твист» по Диккенсу.

Мы присоединяемся в очередь из молчаливых детей, двигающихся упорядоченно к раздаточному пункту, где две женщины среднего возраста, одетые в униформу и синие платки, повязанные на голову. У них суровые, неулыбчивые глаза, которые стараются не встречаться взглядом ни со мной, ни с Павлом, когда настает наша очередь. Они бросают густую гречневую кашу в наши миски, как роботы.

Павел и я умираем с голоду, поэтому быстро съедаем холодную еду. Я пытаюсь отыскать Сергея и его банду, но нигде не вижу их. После завтрака мы с Павлом расстаемся.

Его ведут в класс для детей его возраста, а я вынужден присоединиться к классу, заполненным одиннадцати— и двенадцатилетними. Все они выглядят побежденными и смирились со своей судьбой. В углу сидит девушка, раскачиваясь, совершенно не обращая внимания на всех нас.

На носу учителя толстые очки, которые делают его глаза в два раза больше, чем глаза обычного человека. Он чопорно стоит у доски, на расстоянии длины нескольких рук от своих подопечных. Рядом с доской висит толстый ремень из кожи. Сомнений в его использовании не остается.

Нам преподают историю, математику, географию, литературу. Каждая смена урока объявляется звонком колокола. Мы не идем в другой класс и к нам не приходят другие учителя. Мы открываем учебники по другому предмету для следующего урока.

Как только объявляется перерыв, я бросаюсь искать Павла. Он улыбается, видя меня, и я чувствую облегчение. В отличие от детей в моем классе, которые выглядят так, будто ив них вбивали безрадостность и уныние, маленькие дети в его классе выглядят испуганными. Я понимаю, что я скоро тоже увижу этот ужас в глазах своего брата, если мы останемся здесь надолго. Я должен найти способ позвонить дяде.

— Подожди меня здесь, — говорю я ему и бегу к кабинету директора. Я стучусь, но никакого ответа. Оглядываюсь по сторонам, пробую все же открыть дверь, но она заперта. Дверь выглядит слишком устойчивой, чтобы попытаться ее взломать.

Обед — тушеная капуста в воде, в которой плавает несколько кусочков овощей. Затем мы возвращается к занятиям. Нам дают короткий пятнадцатиминутный перерыв в четыре часа, выпустив погулять на бетонную площадку. Ужасно холодно, поэтому дети собираются кучками, чтобы согреться, дрожа от ожидания, когда один из персонала позволит нам вернуться в помещение.

И тогда я вижу хулиганов, о которых мне рассказывал Сергей. Они старше меня. Похоже, ему все шестнадцать или семнадцать. У него темные волосы и шрам на лице. Я вижу, как они внимательно смотрят на меня. Один из них улыбается. Улыбка не очень хорошая. Я быстро отворачиваюсь и пытаюсь загородить Павла от их глаз.

После занятий — игры. Заходим в большую комнату и играем со сломанными игрушками. Двое стучат оранжевым мячом. Как ни странно, но в стеклянных витринах имеются подаренные игрушки, запакованные подаренные игрушки. Старая русская манера «на черный день». Ни одному ребенку не разрешается иметь свою личную игрушку. Игрушки принадлежат «коллективу», т.е. всем.

Потом нас отправляют мыться. Горячей воды нет, поэтому никто не хочет мыться, как принято. После мытья нас ведут в холодную часовню на час молитвы. Учителя проходят по проходу, следя, чтобы никто не разговаривал и не поднимался с колен.

Ужин такой же как обед. Мало тушеной капусты с несколькими переваренными овощами, болтающимися в ней, но на этот раз небольшой кусок сухого черного хлеба.

Я быстро все съедаю и, сказав Павлу подождать меня, бегу к кабинету директора. Он все еще заперт, но когда возвращаюсь по коридору, встречаю директора, идущего мне на встречу.

— Добрый день, — тут же обращаюсь я к нему.

— Добрый, — говорит он, продолжая идти к своему офису.

— Директор Разумовский, мне нужно позвонить дяде.

Он медленно, причудливо, грациозно начинает поворачиваться, как-то странно для такого толстого, круглого мужчины.

— Да, тебе нужно?

— Могу ли я сделать это сейчас? Прошу вас.

— Это зависит от…

— От чего?

— Собираешься ли ты быть хорошим мальчиком.

Я хмурюсь.

— Я хороший.

— Зайдем ко мне в кабинет и посмотрим, насколько ты хороший.

Я иду за ним в его кабинет, жду, пока он откроет дверь. Мы входим, а он запирает дверь. Мне кажется уже что-то не так. Я бросаю взгляд на его телефон на столе.

Он выставляет стул на середину комнаты.

— Садись, — говорит он с улыбкой.

— Спасибо, — вежливо отвечаю я и сажусь.

Он идет к своему столу и из ящика достает белый платок. Он вытаскивает еще один стул на середину комнаты, напротив моего и садится передо мной.

— Итак ты хочешь позвонить?

— Да. Это очень срочно, директор Разумовский. – Говорю я низким голосом с уважением.

Он поглаживает свой платок.

— На самом деле, это против правил детского дома, разрешать детям пользоваться телефоном, когда им заблагорассудится.

— Это очень важно. Нам с братом здесь не место. Я должен позвонить дяде, чтобы он все вам объяснил. Он приедет и заберет нас отсюда. У него есть деньги. Он заплатит вам за телефонный звонок.

Его глаза поблескивают.

— Очень хорошо. Я нарушу правила ради тебя в этот раз, но что ты сделаешь для меня взамен?

Это совсем по-русски, дать взятку врачу, взятку медсестре, взятку директору детского дома. Я смотрю на него.

— А что вы хотите, чтобы я сделал?

— Ничего особенного, — говорит он и начинает расстегивать свою ширинку. На его лице застывает неподвижная улыбка.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Стар

Сначала возникают мысли у меня в голове, хотя я даже еще не проснулась, которые полностью шокируют меня, как я отдалась Николаю прошлой ночью. Полностью. Безоговорочно. Как будто я отчаянно нуждалась в нем. Как я стучала пятками по его спине, скребла пальцами его спину, как подталкивала свои бедра ему навстречу, заставляя его все глубже и глубже входить в себя. Если бы Найджел меня видел. Какой страстной и ненасытной могу быть я. Он был бы, однозначно, шокирован.

Я закрываю глаза от этих воспоминаний.

И мы даже не использовали презерватив. Что еще хуже, я совсем не жалею об этом. Мне хотелось ощутить его внутри без резинки. И до сих пор хочу. Даже сейчас только вспоминая о нем, у меня все внутри начинает пульсировать от желания.

Рука сама собой скользит между ног.

Плоть немного припухла и мокрая. Как только я появилась здесь, я постоянно такая, и я не могу понять, почему. Почему он оказывает на меня подобный эффект. Я даже не люблю и не уважаю его. Он воспользовался слабостью Найджела, шантажировал его, чтобы заполучить желаемое. Это отвратительно.

Кроме того, он совершенно ясно дал мне понять, что хочет получить от меня только одну вещь. Ко мне с его стороны даже не исходит и малейшего намека на нежность. Он просто пользуется моим телом, оставляет меня, как будто я вывалилась в грязи. Что-то испорченное и нечистое, что ему очень хочется получить, но он ненавидит себя за эту слабость.

И это явно слабость. Я почувствовала это прошлой ночью. Неоспоримая потребность у него в моем теле. Он не мог дождаться, чтобы побыстрее оказаться внутри меня. И когда он кончил, его освобождение было похоже на мужчину, который ждал не две недели, а годы и годы. Он стал совершенно жестким. Затем уронил лицо в изгиб моей шеи и долгое время не мог отдышаться, приходя в себя.

Мои пальцы скользят по киске. Я представляю, что это его язык скользит между моими складками и у меня вырывается стон. Я круговыми движениями начинаю двигать пальцами, пока не накатывает оргазм. Короткий и странно неудовлетворительный.