Черневог - Черри Кэролайн Дженис - Страница 50

• Предыдущая
• 50/93
• Следующая

Он постоянно напоминал Саше, что Ууламетс научил его совсем не тому, а только задушил все имевшиеся у Саши способности, чтобы использовать его как орудие для своих собственных целей. Он продолжал убеждать Сашу, что до этого старик точно так же ошибся и с самим Черневогом, и с Ивешкой. Он искал свои собственные пути, и эти его желания все еще живут вокруг них, и примером тому может быть то, что он, Саша Мисаров, в конце концов явился на это место!

— Оставь меня в покое, — пробормотал Саша, подбирая поводья Хозяюшки. Он забросил их ей на шею и водрузил на ее спину свою поклажу, стараясь своими желаниями удержать лошадь на месте. Он все еще надеялся, что ему удастся прорваться сквозь окружавшую тишину и услышать хоть что-нибудь от Ивешки, но его продолжало беспокоить загадочное предложение леших, так как где-то в глубине собственного сознания, еще сохранившего способность рассуждать здраво и расчетливо, он ощущал себя так, будто они уже отыскали Ууламетса: ведь Ивешка постоянно обвиняла его в том, что все его мысли и советы всегда напоминают ей собственного отца.

— Он сформировал тебя так, чтобы ты был слепым орудием в его руках, — заметил Черневог, на этот раз он говорил вслух, стоя сзади него. — Ууламетс никогда не имел друзей, и ты прекрасно знаешь об этом. Разве ты забыл?

То, что он слышал сейчас, уже не было детскими заблуждениями, это были устоявшиеся мысли, и Саша даже взглянул на Кави Черневога.

— Ты увлекаешься колдовством, — продолжал тот, — и старик тоже делал такие попытки. Только один Бог знает, куда они в итоге завели его.

Саша с трудом вспрыгнул на спину Хозяюшки и сверху еще раз посмотрел на него.

— Оставь меня в покое! — сказал он в очередной раз, а Петр подошел к ним ближе, ведя Волка в поводу, грубо оттолкнул Черневога от Хозяюшки и сказал:

— Иди, иди. Не пытайся прибрать к рукам никого из нас.

Черневог, должно быть, внутренне сопротивлялся такой грубой выходке, если бы его неожиданный гнев не нашел более определенного направления: Саша почувствовал в этот момент, как на него пахнуло холодом, но более Черневог ничего не сделал, а Петр, оставшийся таким образом невредимым, подал Саше мешок с горшками и связку книг.

Господи, он совсем забыл про эти книги…

— Петр, — прошептал он, как можно теснее прижимая мешок к себе, — будь поосторожнее с ним. Не задевай его, и не делай впредь ничего подобного!

— Со мной ничего не случится, малый, ничего. Ты только позаботься о нас, хорошо?

Петр повернулся и отошел от Саши. Саша со всей осторожностью пристроил книги и мешок с горшками впереди себя. Черневог стоял, поджидая, когда Петр водрузится на Волка. В этот момент Саша вдруг отчетливо подумал о том, что следует направить к реке именно Волка, потому что его нос был пожалуй самым лучшим проводником в сложившихся обстоятельствах, когда неустойчивые попытки использовать колдовство в этой мертвой тишине заканчивались явной неудачей.

— Не управляй Волком, пусть он идет без поводьев, — сказал он Петру. — Я думаю, он найдет дорогу.

— Хорошо, — сказал Петр, неодобрительно взглянув на него, и перестал натягивать повод.

Разумеется, можно было попытаться не прибегать к суждениям Ууламетса, можно было совершенно искренне не делать этого, но Сашины собственные мысли работали с большим трудом и детали событий продолжали ускользать от его внимания.

Он даже подумал о том, глядя на Черневога, идущего впереди Хозяюшки, было ли это его желание или это было желание Черневога — заставить лошадь искать дорогу к реке?

Он тут же поймал себя, что все еще думал о том пушистом белом клубке, с острым и прожорливым совиным клювом, который так неосторожно налетел на меч…

Но как только он отделался от этой мысли, как тут же ее сменили воспоминания о сером камне и сплетенных в кольцо колючих кустах. Он знал, откуда могли проникнуть к нему подобные мысли. Чтобы отвлечься, он некоторое время прислушивался к лошади и пытался уловить запахи реки… Но Черневог упорно проскальзывал в его мысли, откровенно колдовским способом, идя рядом с его лошадью с понуро опущенной головой:

«Это Драга попыталась с помощью Совы завладеть мной. Я был совсем глупым мальчишкой, и она надоумила меня отыскать это гнездо. Теперь я думаю, что именно так и было. Я подозревал, что она убила мать этого птенца, намереваясь заставить меня, чтобы я спрятал у него свое сердце. Ей казалось, что Сова была подвластна ее колдовству. Именно так оно и было, пока я не убил ее».

Это страшное признание, подумал Саша, жалея Черневога, хотя это и была с его стороны безобразная уловка: он тут же подумал о Воджводе и о своем собственном воспитании, когда в лучшем случае это было лишь невнимание, а в худшем — откровенная постоянная жестокость. Он припомнил все это так отчетливо, что эти воспоминания показались ему неуместными здесь, в этом месте… если только это не было очередной ловушкой.

А Черневог тем временем продолжал: «Мог ли ты предположить, что Ууламетс хотел оставить тебе то, что ты больше всего боялся потерять?"

Саша пожелал тут же, чтобы Черневог замолчал, но в то же мгновенье, почувствовав внезапную слабость, вспомнил о том, как Ууламетс угрожал Петру, поставив его жизнь против той помощи, которую он потребовал от Саши…

Все так же отчетливо он вспомнил, как разлетелась на куски чашка, которую держал в руках Петр, поводом для чего послужили лишь возражения, которые Петр высказал старику… И как он сам говорил, в страхе уговаривая Петра замолчать, напуганный тем, что таким же образом, как треснула та злополучная чашка, в один прекрасный момент могло разорваться на куски и его, Петра, сердце…

И тем не менее, Ууламетс был добрым колдуном, по своему добродетельным, потому что, хотя он и угрожал Петру, хотя он и ненавидел мысль о том, что Петр был избранником ее дочери, он не смотря на это не убил его и не вымогал ничего лишнего, что мог бы получить за это со своего ученика.

Больше того, старик полностью отвергал волшебство как вещь, абсолютно бесполезную для него и для остальных людей, и как вещь чрезвычайно опасную… Таков мог быть итог всех положительных качеств Ууламетса.

Саша так задумался над этим, что не мог даже сообразить, кому именно принадлежала эта последняя мысль, ему самому или Черневогу. Затем он ухватился за нее, как за обломок кораблекрушения в волнах прилива, и подумал о том, что Ивешка не позволила бы своему отцу так свободно пользоваться любыми своими желаниями в отношении них. Теперь он очень хорошо знал это из книги Ууламетса и из всего произошедшего с ними…

И как бы через мрак этих беспорядочных волнений он продолжал вглядываться в окружавший их реальный мир, весь сплошь из туманного леса, на Петра, который ехал на Волке впереди них и то и дело нагибался, увертываясь от выскакивающих перед ним веток и поправляя свою шапку. Петр знал окружавший их мир совсем по-другому, так, как Саша никогда не мог его узнать, он изучил его, проведя почти всю свою жизнь на улицах Воджвода, каждый миг готовый участвовать в очередном новом поединке, и поэтому Петр мог жить где угодно и не пропасть. Но ему совершенно не нужно было оставаться здесь, в этой колдовской компании…

А почему Петр оставался здесь, если не было никаких желаний, удерживающих его здесь? Ведь он так хотел отправиться в Киев, именно о Киеве он грезил во сне и наяву. Они все вместе остановили его: и Ууламетс, и Ивешка и Саша.

Найти Ууламетса… Господи, да он и на самом деле не искал встречи с ним, у него не было никакого желания увидеть его вновь, если учесть то, что он никогда не верил ему и при жизни, главным образом из-за того, что старик хотел разлучить его с Петром.

А теперь Саша терялся в догадках, как ему избежать этой новой встречи со стариком.

— Замолчи! — бросил он Черневогу, продолжая размышлять: ведь они оба были учениками старика, оба оказались на высоте перед этим старым лжецом, а теперь Черневог пользуется этим, выспрашивая меня… про Петра, черт побери! Он выспрашивает меня о Петре, вот что он делает в эту минуту.

• Предыдущая
• 50/93
• Следующая