Истории жизни (сборник) - Гавальда Анна - Страница 7

– Ты замечательная.

– Да, замечательная. И еще – надежная, храбрая… Что я забыла?

– Забавная.

– Ах да, чуть не забыла, забавная.

– Но несправедливая.

– …

– Несправедливая, ведь так?

– …

– Думаешь, я люблю только себя?

– Да.

– Тогда ты не только несправедливая, но и глупая.

Я протянула ему бокал:

– Это я и сама знаю… Выдайте-ка мне еще этого чудесного напитка.

– Считаешь меня старым дураком?

– Да.

Я покачала головой. Я была не злой, а несчастной.

Он вздохнул.

– Так почему же я старый дурак?

– Потому что никого не любите. Никогда не расслабляетесь. Все время в напряжении и словно бы не здесь. Не с нами. Вы не принимаете участия ни в разговорах, ни в шалостях, ни в наших скромных увеселениях. Потому что вам не знакомы нежные чувства, вы вечно молчите, и ваше молчание смахивает на презрение. Потому что…

– Хватит, хватит, довольно, спасибо.

– Простите, но я отвечаю на ваш вопрос. Хотели знать, почему это вы старый дурак, – я и ответила. Хотя я не нахожу вас таким уж старым…

– Как же ты любезна…

– Да чего уж там.

Я оскалила зубы, изображая нежную улыбку.

– Ладно, но, если я такой, как ты говоришь, зачем привез тебя сюда? С чего бы мне тратить на вас столько времени и…

– Вы сами прекрасно знаете с чего…

– Так с чего же?

– Да потому что у вас свое понятие о чести. Не что иное, как кокетство, принятое в любой добропорядочной семье. Я семь лет путаюсь у вас под ногами, но вы впервые проявили ко мне интерес… Я скажу вам, что думаю. Я не нахожу вас ни доброжелательным, ни милосердным. Я все понимаю. Ваш сын оступился, и вы идете следом за ним – «подчищаете», так сказать, закрываете брешь. Вы попытаетесь – как можете – заделать трещины. Вы ведь не любите трещины, да, Пьер? Нет, не любите! Просто терпеть не можете…

Думаю, вы привезли меня сюда, чтобы соблюсти приличия. Малыш проштрафился – придется, сжав зубы, устранять последствия. Сегодня вы окучиваете невестку, как когда-то платили крестьянам, если ваш сопляк въезжал на мотоцикле в их посевы. Жду не дождусь момента, когда вы со скорбным видом объявите, что я могу на вас рассчитывать. В финансовом отношении. Вы в затруднении, правда? Такой большой девочке, как я, будет посложнее возместить убытки, чем хозяину свекольного поля…

Он встал.

– Что ж, пожалуй… Это правда… Ты глупышка. Какое ужасное открытие…

Ладно, давай сюда тарелку.

Он стоял у меня за спиной.

– Ты сама не знаешь, как сильно ранишь меня своими словами. Рвешь мне сердце. Но я не в обиде – все дело в твоем горе…

Он поставил передо мной тарелку с дымящейся едой.

– И все-таки есть одна вещь, которую я тебе спустить не могу, одна-единственная…

– Что именно? – Я подняла на него глаза.

– Не упоминай больше свеклу, прошу тебя. В округе ты на десять километров не найдешь ни одного свекольного поля…

Он был очень собой доволен, старый хитрюга.

– Гм, пахнет неплохо… Думаю, вам будет не хватать моей стряпни?

– Да, тут ты права, но в остальном, спасибо большое… Испортила мне аппетит…

– Неужели?

– Точно-точно.

– Как вы меня напугали!

– Но я все-таки попробую эти восхитительные спагетти…

Он подцепил вилкой ком слипшихся макаронин.

– Э-э-э, как это говорится? Al dente[6].

Я смеялась.

– Люблю, когда ты смеешься.

Мы долго сидели молча.

– Вы обиделись?

– Нет, скорее растерян…

– Мне очень жаль.

– У меня такое чувство, что я чего-то не понимаю. Огромный клубок, который я не в силах распутать…

– Я хотела…

– Помолчи. Дай мне сказать. Я должен разобраться. Это очень важно. Не знаю, сможешь ли ты понять меня, но хоть выслушай. Я должен потянуть за ниточку, но не знаю за какую. Не представляю, как и с чего начать. Боже, все так сложно… Потяни я слишком сильно или не за ту нитку, все еще больше запутается. Так запутается, что я ничего больше не смогу сделать и увязну окончательно. Понимаешь, Хлоя, моя жизнь, вся моя жизнь – это клубок, точно сжатый кулак. Вот он я, весь тут, перед тобой, сижу на этой кухне. Мне шестьдесят пять лет. Я ни на что не гожусь. Я тот старый дурак, которому ты только что так всыпала. Я ничего не понял, я так никогда и не поднялся на седьмой этаж. Я испугался собственной тени и вот к чему пришел. Смерть близка… Нет, прошу тебя, не перебивай… Не сейчас. Позволь мне разжать кулак. Хоть чуть-чуть.

Я долила вина в стаканы.

– Начну с самого несправедливого, с самого жестокого… С тебя…

Он откинулся на спинку стула.

– Когда я впервые тебя увидел, ты была вся синяя. Помню, это произвело на меня впечатление. Ты стояла в проеме этой двери… Адриан поддерживал тебя, и ты протянула мне скрюченную от холода руку. Ты не могла ни пальцем шевельнуть, ни слова вымолвить, и я пожал твою ладонь в знак приветствия, и на твоем запястье остались белые следы от моих пальцев. Разволновавшейся Сюзанне Адриан со смехом сказал: «Я привел вам Штрумпфетку[7]!» Потом он отнес тебя наверх и положил в горяченную ванну. Сколько ты там пролежала? Не помню, зато помню, как Адриан все повторял и повторял матери: «Спокойствие, мама, спокойствие! Как только она сварится, мы сядем за стол!» Мы действительно хотели есть – я, во всяком случае. Ты меня знаешь, знаешь, какими бывают оголодавшие старые дураки… Я уже готов был потребовать, чтобы подавали ужин без вас, – но тут ты появилась, одетая в старый халат Сюзанны, с мокрыми волосами и застенчивой улыбкой на лице.

Зато щеки у тебя были красные-красные, просто пунцовые…

За едой вы рассказали, что стояли в очереди в кинотеатр, чтобы посмотреть «Воскресенье за городом», но билетов не хватило, и Адриан, выпендрежник – это семейная черта! – предложил тебе провести воскресенье за городом… и отправиться туда на его мотоцикле. Решать нужно было немедленно – и ты согласилась, потому и заледенела: под плащом у тебя была легкая маечка. Адриан пожирал тебя глазами, что было нелегко – ты почти все время сидела, опустив голову. Когда он говорил о тебе, мы видели ямочки у тебя на щеках, и мы думали, что ты нам улыбаешься… Помню еще, на тебе были надеты какие-то немыслимые кеды…

– Правильно! Желтые «Converse».

– Ну да, и чего тогда ты критикуешь кроссовки, которые я купил вчера Люси… Кстати, нужно будет ей сказать: «Никого не слушай, милая моя, когда я познакомился с твоей мамой, на ней были желтые кеды с красными шнурками…»

– Вы и шнурки помните?

– Я все помню, Хлоя, все, слышишь меня? И красные шнурки, и книгу, которую ты читала на следующий день, сидя под вишней, пока Адриан возился со своим мотоциклом…

– И что же это была за книга?

– «Мир глазами Гарпа»[8], так?

– Точно.

– Помню, что ты предложила Сюзанне расчистить маленькую лестницу, которая вела в старый погреб, помню, что она умилялась тому, как старательно ты выпалывала сорняки. «Невестка? Невестка?» – казалось, это слово огненными буквами плясало у нее перед глазами. Я отвез вас на рынок в Сент-Аман, ты накупила козьего сыра разных сортов, а потом мы выпили на площади мартини. Ты читала статью – кажется, об Энди Уорхолле, – пока мы с Адрианом поддавали…

– Просто поразительно, как вы все это запоминаете?

– Ну… невелика заслуга… Это был один из тех редких случаев, когда мы что-то делали вместе…

– С Адрианом?

– Да…

– Да.

Я встала, чтобы взять сыр.

– Нет-нет, не меняй тарелки, не стоит.