Подземелье призраков Аккермана - Лобусова Ирина - Страница 23

Циля смотрела на подругу во все глаза — она вернулась к жизни, теперь это была прежняя, энергичная, решительная Таня, и у Цили немного отлегло от сердца. Таня выглядела так, как выглядела всегда, словно не было этих страшных дней. И с огромной радостью и облегчением Циля поняла, что подруга твердо решила жить.

Но с чего начать? Что может стать отправной точкой, моментом, с которого начнется правда? Следующее утро возрождения к жизни задало Тане именно этот вопрос, тем более, что она решила не откладывать свои поиски в долгий ящик.

Таня попыталась вспомнить, что слышала когда-то от бабушки о своем прошлом. Четких воспоминаний не было. Вещей бабушки не сохранилось. Тем более все, что удалось сберечь — письма бабушки, какие-то старинные бумаги, воспоминания, дорогие ее сердцу, — осталось в доме на Елисаветинской улице, и где сгорело при пожаре. Таня корила себя за то, что толком ничего не просмотрела. Но прикосновение к вещам бабушки причиняло ей тогда такую мучительную боль, что она так и не смогла через себя переступить.

Может, и было в этих старых бумагах что-то, касающееся происхождения Тани и ее рождения, но теперь это все потеряно полностью, и от следа, даже если он и был, не осталось совсем ничего.

Оставалось думать, вспоминать — и здесь был тупик. Однако Таня не впала в отчаяние — она была твердо намерена держаться своего пути. Нужно было сделать лишь первый шаг.

И разгадка пришла — буквально на следующий день, неожиданно, как всегда бывает в жизни. Таня вдруг ясно и отчетливо вспомнила очень важный момент. Когда во дворе Еврейской больницы с телеги сгружали обгоревшую в пожаре бабушку, думая, что она мертва, ее пытались положить на землю. Но она издала тихий стон, и тогда ее переложили на больничные носилки и занесли в приемное отделение больницы. Потом появился доктор Петровский, который осматривал пострадавших на пожаре. Он откинул мешковину с обгоревшего лица бабушки, в которую она была завернута, и вдруг переменился в лице. А затем скомандовал быстро нести ее в операционную. Таня вспомнила лицо доктора, оно стало совсем другим — таким, словно он вдруг увидел что-то неожиданно страшное... А проходя мимо Тани, ласково погладил ее по голове и сказал: «Не плачь, девочка, мы спасем твою бабушку!» Бабушку! По обгоревшему лицу пострадавшей в пожаре нельзя было определить ее возраст, только общие черты, по которым можно было узнать. Откуда же он знал, что Таня плачет именно о бабушке, а не о матери, не о сестре? Тогда Таня просто не обратила внимания на этот момент. Но теперь ответ напрашивался сам собой.

Выходило, что доктор Петровский знал ее бабушку. Получалось именно так, не иначе.

Таня задумалась: это могло быть или реальной зацепкой, или просто плодом ее фантазии. Воспоминание было отчетливым и четким. И потом, доктор Петровский всегда помогал ей: давал бесплатно лекарства для бабушки, даже пытался устроить Таню на работу в больницу. Он искренне хотел помочь. Конечно, все это могло быть от простой доброты — доктор Петровский был исключительной, редкой доброты человеком. Ну а если он действительно знал ее бабушку раньше, до пожара?

В любом случае, это было лучше, чем ничего, с этого можно было попробовать. И Таня решила отправиться в Еврейскую больницу.

В кабинете доктора Петровского все было по-прежнему, словно не прошло всех этих ужасных лет, щедро политых кровью и посыпанных пеплом. Тане повезло: доктор заметил ее в коридоре и сразу к ней подошел.

— Таня! Как я рад вас видеть! Прямо не поверил своим глазам! Надеюсь, вы не больны? — В его голосе прозвучало участие, словно он искренне интересовался ее жизнью. Тане сразу стало теплей на душе.

— Нет, все в порядке, спасибо. Мне переговорить с вами нужно, доктор... — Голос Тани дрогнул, — по очень важному делу.

— Хорошо, — он окинул ее внимательным взглядом, — идемте в кабинет. Но у меня сейчас два пациента, я не могу их оставить. Вы сможете подождать меня?

— Подожду, сколько скажете.

— Вопрос, как я понимаю, конфиденциальный?

— Да, — Таня потупила глаза, — именно так.

Доктор усадил ее в своем кабинете и ушел. Таня снова задумалась о прошлом. Ей было странно находиться здесь. Воспоминания нахлынули, окутав плотным облаком прошлого. Подумать только: ей было совсем не много лет, но какая же пестрая, бесшабашная, страшная и невероятная была ее жизнь!

Перед глазами Тани вдруг ясно, отчетливо снова встало любимое лицо бабушки — еще один призрак из прошлого. Но бабушка не осуждала ее — наоборот, с любовью улыбалась ей.

Петровский вернулся через час, застав Таню так же неподвижно сидящей на одном месте. Лицо ее было таким белым, что он тут же налил ей стакан воды.

— Вам плохо? Что-то случилось? Вы попали в беду?

— Нет, — Таня вскинула на него удивленные глаза, — со мной все хорошо. Я по другому вопросу... Мне очень трудно начать.

— Ну, хорошо, давайте я начну. Как вы жили все это время? — Доктор сел напротив, не сводя с Тани внимательных глаз. Она отметила, что он постарел, осунулся, волосы и борода стали совсем белыми, но в чертах его лица по-прежнему было благородство, а в глазах — доброта. — Так чем вы занимались?

— Разным, — улыбнулась Таня. — Я была воровкой.

— Я догадывался об этом, — кивнул доктор, — все думал, что не надо было отпускать вас, когда вы пришли ко мне за снотворным. Вы ведь использовали его для воровства, да?

— Да, — кивнула она. — А еще я возглавляла банду и сама была в банде Японца. Потом открыла лавку на Привозе. И наконец встретила свою любовь, а затем умудрилась все потерять.

— Это не страшно, — вздохнул доктор, — вы еще очень молоды. Ничего нельзя потерять безвозвратно. Жизнь всегда дает второй шанс.

— Я пришла не по этому поводу... — запнулась Таня, а потом без обиняков выпалила: — Скажите, доктор, вы знали мою бабушку Наталью Алмазову раньше, до пожара? Вы были знакомы с ней до того, как она...

— Да, знал, — прервал ее доктор Петровский и нахмурился: — зачем это вам?

— Тогда, может... — запнулась Таня. — Вы знаете, откуда у бабушки появилась я? Ведь я была ей не родная, правда?

— Не родная по крови, — уточнил доктор Петровский, все так же хмурясь, — зачем теперь ворошить прошлое? К чему это вам, Таня?

— Я хочу найти свою семью. Я хочу узнать, кто мои родители. Я хочу понять, кто я и откуда, и почему никто никогда не пытался меня найти, — на одном дыхании выпалила она, чувствуя, как с плеч ее скатывается огромная тяжесть, и грудь расправляется, и становится легче дышать.

Доктор Петровский встал и тщательно запер дверь на замок. Таня не поверила своим глазам, когда он повернул в замке ключ.

— Я ждал этого разговора, — он снова сел напротив Тани, и лицо его стало невероятно серьезным. — Я все время ждал, когда вы ко мне придете. Рано или поздно.

— Почему? — почти шепотом спросила она.

— Наталья Алмазова предупреждала меня об этом — перед смертью. И даже попросила рассказать правду... Беда в том, что я не так много могу вам рассказать...

— Откуда я появилась у бабушки? — снова выпалила Таня, выстреливая слова, как очереди из пулемета.

— Отсюда, из Еврейской больницы... — улыбнулся доктор Петровский, — а отдал вас бабушке я.

— Вы? — Глаза Тани полезли на лоб.

— И совершил этим уголовное преступление — подлог документов. Впрочем, я не жалею ни о чем.

— Пожалуйста, доктор, — Таня молитвенно сложила руки на груди, — пожалуйста, расскажите мне все, что знаете!

— Я знаю не так много... — Петровский печально покачал головой и начал свой рассказ.

В тот год мануфактурная мастерская купца Аристида Сарзаки получила крупный заказ на изготовление постельного белья, полотенец и перевязочных материалов для Еврейской больницы, щедро оплачиваемый ее попечителями — высокими чиновниками города. Для уточнения деталей заказа и количества необходимых комплектов в больницу пришла швея, возглавлявшая мастерскую.

Это была высокая, статная и очень красивая дама в дорогом, элегантном, модном наряде. Она подъехала в роскошном экипаже, в ушах ее сверкали бриллианты. Злые языки поговаривали, что эта дама была любовницей Аристида Саркази, но в любом случае, он доверял ей во всем и она была его правой рукой. Даму звали Наталья Алмазова.