Подземелье призраков Аккермана - Лобусова Ирина - Страница 24

— Бабушка была любовницей Аристида Сарзаки? — охнула Таня.

— Я не знаю этого в точности, — доктор покачал головой, — но так поговаривали. Ваша бабушка была очень красива. Она занимала высокое положение, и у нее были деньги.

Он продолжал. Чтобы уточнить количество перевязочных материалов, даму из мастерской отправили к главному хирургу доктору Петровскому. Ей предложили подождать в кабинете, так как он осматривал поступившего пациента, но дама заявила, что у нее нет времени, и она сама его найдет. И нашла.

В длинной палате со множеством коек доктор Петровский склонился над тельцем ребенка, который неподвижно застыл на старом матрасе. Он был совсем маленький, не старше года, и почти не подавал признаков жизни.

Это была крохотная девочка с синим, застывшим лицом, на котором уже отчетливо проступила печать близкой смерти.

— Что с ней? — Голос дамы дрогнул, и доктор Петровский удивленно вскинул на нее глаза. — Она умрет?

— Скорей всего да, — его поразило выражение лица роскошной, богатой дамы — никогда в жизни он не смог бы предположить, что она заинтересуется умирающим ребенком.

— Бедные родители... — Дама сокрушенно покачала головой.

— Родителей у нее нет, — ответил доктор Петровский, — у нее нет даже имени.

— Откуда она у вас?

— Час назад принесли два рыбака. Сказали, на­шли на берегу. Откуда она там — неизвестно. Ночью был сильный шторм, потонуло много судов и прогулочных яхт. Может, она была на одном из них. Рыбаки сразу принесли ее к нам. Состояние очень тяжелое.

Дама все смотрела на девочку, а затем, выйдя уже из палаты, оплатила для ребенка самые дорогие лекарства. Это и была Наталья Алмазова. Она приходила навещать девочку каждый день. Со временем она рассказала доктору Петровскому о себе, о том, что в ее жизни произошла страшная трагедия: ее трехлетняя дочь Таня умерла от оспы, а муж сразу после этого ушел к другой женщине...

Девочка-найденыш, между тем, поправлялась, и Наталья Алмазова страстно привязалась к ней. После выздоровления ее должны были направить в приют, но Алмазова умоляла доктора помочь забрать девочку.

Петровскому тоже не хотелось, чтобы девочку отправили в приют. Ему было очень жаль и бедную женщину, для которой этот ребенок стал единственной радостью в жизни. В общем, попирая все законы, доктор обратился к своему пациенту — фальшивомонетчику из криминального мира, которого лечил от огнестрела и ничего не сообщил об этом в полицию. Тот обещал помочь и помог: бандит достал фальшивое свидетельство о рождении, выписанное на имя Татьяны Алмазовой, дочери модистки Натальи Алмазовой. Предъявив эти фальшивые документы, дама забрала ребенка...

— Так вы приняли имя покойной дочери Натальи и стали Таней Алмазовой, — вздохнул доктор. — Когда Наталья забрала вас, ей было больше 50-ти. Поэтому она стала для вас не матерью, а бабушкой. Я рад, что не ошибся, отдав ей ребенка.

— Значит, меня принесли рыбаки... — задумчиво произнесла Таня.

— Не рыбаки, контрабандисты, — поправил ее Петровский. — Они назвались рыбаками, но на самом деле это было не так, я понял сразу.

— Вы знаете, кто они? Как мне их найти?

— Один был в возрасте, его звали Седой. Второй — молодой, имени не знаю. Седой в свое время был известным контрабандистом.

— Они могли меня украсть?

— Нет, — Петровский покачал головой, — вы долго были в воде, успели наглотаться. Скорей всего, они рассказали правду.

— Вы что-то знаете о них?

— Про Седого слышал, что он и сейчас выходит в море, несмотря на возраст. Он живет в Рыбачьей балке за Фонтанским мысом. Во всяком случае, там стоят его лодки.

Где-то вдалеке выла собака. Ее глухой, утробный вой напоминал волчий. Темные тени близкого вечера опускались на землю, приглушая яркие краски дня. Потеряв ослепительную синеву, всеми оттенками лазури играющую на солнце, море постепенно становилось спокойным, завораживающих пастельных тонов, к приближающемуся вечеру приобретая мягкость нежного шелка. А ближе к ночи спокойные краски моря напоминали уже приглушенную расцветку дорогой натуральной ткани, в которую так хотелось укутаться.

Таня твердой походкой шла по берегу моря, с наслаждением вдыхая неповторимый запах, где для нее слились воедино ароматы надежды, бальзам уверенного спокойствия, горечь воспоминаний, отблески уходящих любимых и терпкая печаль от долгой, возможно, непреодолимой дороги домой. А море — море всегда было живым, и Таня всегда воспринимала его, как живое существо. Словно большой ласковый друг, оно согревало ее душу. И Таня как будто прижимала этот воздух к самому своему сердцу, наслаждаясь этим и надеясь, что это повторится не однажды. Она ступала возле самой кромки моря по песку и чувствовала, как это придает ей силы. Она была благодарна судьбе за эту случайную передышку, загнавшую ее сюда, к морю.

День, между тем, быстро уходил, время от времени роняя яркие отблески в закатные тени, уже начинающие скользить по берегу. Наступающая темнота грозила окутать мягкость вечера непроницаемой для глаз чернотой.

Этот район заброшенных рыбачьих лачуг со скелетами старых лодок, доживающих свой век на пустынном морском берегу, всегда был полностью безлюдным. Таня прошла уже несколько километров вдоль пустынного песчаного пляжа, и на всем отрезке этого пути не встретила ни единой живой души. Только утробный собачий вой надрывал ее душу. Этот вой указывал на близость человеческого жилья где-то там, за песчаным холмом, возможно, и не так далеко.

Уже представляя, как берег моря полностью покрывается темнотой, Таня ускорила шаг. К Рыбачьей балке за Фонтанским мысом вели две дороги. Одна была проездной, шла по хорошему пути наверху, над холмом, и по ней ездили пролетки, автомобили и телеги, которыми вполне можно было добраться до места и бистро. Вторая же шла по берегу моря, внизу, и представляла собой путь в обход. Она была намного длинней, потому что спускалась с холма, а потом делала крюк, минуя разбросанные рыбачьи постройки и причалы. Кроме того, дорога эта была безлюдной. На всем пути можно было в лучшем случае не встретить никого, ну а в худшем — напороться на лихие души, грабящие подгулявших путников. Когда Тане рассказывали про два пути, которыми можно добраться до Рыбачьей балки, ей не советовали именно этот, второй путь.

Поэтому она его и выбрала. Ее прельстила полная безлюдность отдаленного места. К тому же Таня, человек из близкого круга Мишки Япончика, не боялась «лихих душ», зная, что ни один вор Одессы не посмеет ее тронуть. И в довершение ко всему, ее очень соблазняла возможность пройти по берегу моря и вздохнуть обожаемый с детства запах. Запах, который в самые тяжелые моменты жизни придавал ей сил. Он заставлял думать, позволял взглянуть по-другому на прежние, как будто бы знакомые вещи. Недаром Таня запомнила услышанное когда-то: «Море — это путь домой».

Море действительно вело домой, она чувствовала это, в самое ее сердце, в уютный дом уверенности и покоя, который сойдет наконец на ее измученную душу. И, ступая по песчаному пляжу, чувствуя, как шуршит под ногами песок, Таня ощущала почти физически, как на нее опускается благостное умиротворение, окутывает теплом и заставляет жить дальше, несмотря ни на что...

Если бы только не собачий вой... Он вибрировал в воздухе, тревожа самые потаенные душевные струны, и оставлял такое невероятное ощущение тревоги, от которого по телу буквально ползали липкие мурашки страха. Если бы Таня не знала, что здесь, на черноморском побережье, нет никаких волков, она точно подумала бы, что так злобно и отчаянно может выть только вожак волчьей стаи, ждущий того момента, когда сможет вцепиться в горло подгулявшему путнику и ощутить на острых клыках горячие капли настоящей человеческой крови.