Подземелье призраков Аккермана - Лобусова Ирина - Страница 47

— Ушли, ироды, — губы Матрены дрожали, — переполошили весь дом. А чего искали — неведомо. Аспиды...

— Ну так его и искали, — кивком Таня указала на спящего раненого.

— Но теперь не скоро придут, точно, — сказала Матрена, и вдруг, разом расслабившись, задорно хохотнула, что совершенно не вязалось с ее предыдущими словами: — А ведь напугала я их! Знают, ироды, что среди местных я считаюсь ведьмой. Так и сказала: еще раз порог моего дома переступите, такую порчу наведу... Ты бы видела, как у них морды вытянулись да руки задрожали!

— Зря вы это, — сказала Таня, стараясь придать своему голосу строгость, хотя ей тоже хотелось расхохотаться в ответ, — они таких шуток не понимают. Нельзя вот так, с ходу, наговаривать на себя. Арестуют и расстреляют.

— Да ни в жисть! — снова хохотнула Матрена. — Я ж их от болячек лечу. Они ко мне тайком из крепости бегают. Кто лечить их будет от болячек, которые они от грязных девок цепляют? То-то и оно! Нужна я им. А пришли сюда, потому что сильно уж припекло. Но я знаю точно, что больше не явятся. А потому переносим парня назад, в светелку. Будем лечить. Авось чего интересного расскажет.

Мужики подняли матрас с раненым, и в этот момент Андрейка открыл глаза. Они были на удивление ясными и чистыми.

— Таня! Ты здесь? Не уходи! Таня! — восклик­нул он.

— Я не уйду, — она подошла совсем близко, чтобы он видел ее лицо, — я здесь, рядом. Не бойся!

— Мать честная! — всплеснула руками Матрена. — Да вы, никак, знакомство тут свели! И парень по тебе сохнуть начал.

— Не говорите глупостей! — резко сказала Таня. — Мне не до такой ерунды! Мне понять нужно, почему баркас пушками расстреляли.

Андрейку устроили в комнате на втором этаже, окна которой выходили в сад за домом. Ради предосторожности Матрена все же закрыла ставни, и в комнате стало темно. Как только раненого переложили на кровать, он тут же снова потерял сознание.

Матрена смазала его рану целебной мазью и наложила повязку. Затем разжала ему губы и влила ложку какой-то ярко-красной жидкости. Таня внимательно наблюдала за всеми ее манипуляциями. Действия Матрены вызывали у нее живой интерес. Потом они спустилась в кухню.

— Говорят, Рваный в крепости, под арестом, — начала Матрена, — слухи идут промеж людей.

— Я знаю, — кивнула Таня, — Андрей успел сказать.

— Люди верят, что арестовали Рваного, чтобы отобрать у него деньги.

— Это может быть правдой? — нахмурилась Таня.

— Нет, конечно, — Матрена пожала плечами, — не так уж много у него денег. Если в этом дело, раненого по всей деревне не стали бы искать. Нет. Тут что-то другое.

— Иван, сын Седого, был убит, потому, что ездил в крепость. Теперь забрали Рваного, — подытожила Таня. — Внутри что-то происходит. Только бы узнать, что.

— Андрейка, может, рассказажет, когда очнется, — предположила Матрена, — он знает.

— Когда же он сможет говорить?

— Скоро. Хотя и слаб еще. Но все самое сложное позади. Выживет.

Но прошло немало времени, прежде чем к Андрейке стало возвращаться здоровье. Дни шли один за другим, и почти ежедневно Таня тайком ходила вдоль лимана к крепости.

Никто не препятствовал ее тайным прогулкам, никто не пытался ее остановить или поймать. Тане удавалось находить такие места, где она оставалась в полном одиночестве.

Усевшись на камень, она опускала ноги в прохладные воды лимана и замирала так, наслаждаясь тишиной. Ее разбитое сердце требовало исцеления.

Ей очень нравились эти места. Здесь в воздухе было разлито загадочное спокойствие. Сидя на берегу лимана, Таня не спускала глаз с желтых стен крепости, порой мысленно разговаривала с ними. Крепость казалась ей живой. Вечный страж тишины, она была животворящим бальзамом, чьи желтые камни Таня словно прикладывала к своему разбитому сердцу, исцеляя его, скрепляя рваные раны цепкими, надежными швами вечности.

Из желтых камней струилась сила, сила созидания и могущества. Таня вспоминала все прочитанные легенды и понимала, почему их так много на этой земле. Потому, что могущественное величие старой крепости было эталоном силы, способной подарить надежду для того, чтобы выжить в этом ужасающем мире. Раненная жестокостью людей, Таня словно прикладывала к своему сердцу эти желтые камни.

Сколько поколений отчаявшихся смотрели на них? Сколько слез пролились за этими стенами? Но в то же время сколько загубленных душ черпали в этих камнях свою силу, позволяющую им до сих пор бродить по страшной земле? Рядом с этим местом нельзя было быть опустившимся и слабым.

Бесчисленные поколении сильных предков, завладевших когда-то этой землей, оставили в желтых камнях частички своих душ, укрепив стены величественной цитадели своим мужеством. Может, поэтому твердость этих камней вошла в легенду, и эти стены нельзя было сломить? Великие души сильных людей словно парили в воздухе, прикасаясь невидимо к разбитой душе Тани, даря ей частички своей неземной силы. Здесь не было места отступлению и слабости...

Желтые камни крепости учили бороться и сражаться, что бы ни происходило, не отдавая ни клочка этой земли, ни клочка собственной души, являющейся бесценным божественным даром. Люди причинили Тане невероятную боль, и, чтобы спрятаться от нее, Таня искала исцеления у этой крепости. Она учила ее не сдаваться, не отступать, а, преодолев свою боль, идти дальше.

Однако Таня прекрасно понимала, что от людей можно уйти, от себя — нет. И в полном одиночестве она продолжала день за днем приходить сюда и сидеть здесь, чувствуя, что постепенно возвращается к себе прежней.

Она полюбила эти желтые камни всей душой. Непонятно почему, но они притягивали ее снова и снова, влекли ее за собой, заставляя продолжать борьбу, не опускать руки в страшной войне — так, как не опускали руки поколения защитников крепости. И Таня усваивала урок, обещая самой себе, что пойдет до конца. Возле крепости она становилась сильной и гордой.

Выздоровление раненого рыбака, между тем, шло стремительно. Очень скоро он стал ходить. По совету Матрены Таня не спешила его допрашивать.

— Пусть оживет, придет в себя, там все и узнаешь, — говорила знахарка, — он уже и расслабился, что ты ни о чем не спрашиваешь. А ты тут — цап, и схватишь.

И вот однажды настал день, когда Андрей Кулик заговорил сам. Это было во время прогулки по саду — разумеется, вместе с Таней. Расслабившись, что никто не следит за домом и никто сюда больше не приходит, Матрена разрешила раненому выходить в сад, считая, что на свежем воздухе он скорее пойдет на поправку. В саду его почти всегда сопровождала Таня.

Они выходили в самую запущенную, глухую часть, где разрослись колючие кусты. Это место почти не просматривалось с дороги. С помощью Матрены в этой чаще Таня соорудила нечто вроде скамьи. И там, сидя по вечерам, они вели долгие беседы.

Неожиданно для себя самой Таня рассказала рыбаку о своем прошлом. Конечно, исключая ту часть, которая касалась любви к Володе, — об этом она не могла рассказать никому, никогда. Чем-то неуловимым, хотя не было ни малейшего внешнего сходства, Андрей напоминал ей Геку. Может, тем же умением слушать, душевностью, вниманием к ее словам.

— Ты не должна себя осуждать, — он покачал головой, выслушав откровения Тани о ее жизни в криминальном мире, — у тебя не было другого выхода. Ты поступала так, как должна была поступить.

— Был выход, — скривилась Таня, — вначале, когда ради бабушки, — не было. Но потом меня просто затянула такая жизнь. Я ведь мечтала стать артисткой, но так и не стала.

— Ты найдешь свое место в жизни! — убежденно воскликнул он. — Хоть я и не знаю, какое оно будет. Ты найдешь свое место в жизни так же, как найдешь свою семью. Вспомни мои слова — у тебя обязательно это будет!

Так они беседовали часами, и Таня поражалась мудрости рыбака, совершенно несвойственной его годам. Он был спокоен, а его слова исцеляли раны в душе Тани. Может быть, потому, что он сдерживая себя, не желая причинить ей боль слишком грубыми словами или выражениями, к которым она не была готова, и говорил медленно и весомо. Точно так же, как когда-то говорил Гека, душевной чуткостью и вниманием привязывая Таню к себе прочнее, чем поцелуями и любовными признаниями.