Злобный леший, выйди вон! (СИ) - Аведин Илья - Страница 3

- Ты все сделал, Сизый? – спросил он, не оборачиваясь.

- Сделал. Как вы поняли, что это я?

- Запах коня и пота – твои вечные друзья. Тебя за версту учуять можно.

Он выкинул крошки в пруд и развернулся.

Бокучар был высоким и тучным мужиком. Крестьяне считали, что он дальний родственник горных великанов – такой же огромный и лохматый. Темные волосы его прикрывали толстую шею, а борода служила укрытием для целого семейства подбородков. В соответствии с внешностью голос у него был тяжелый как дубовый сундук, в котором он хранил свое богатство.

- А это еще что? – спросил он, махнув рукой в сторону младенца.

- Это сын Всеволода.

Бокучар сдвинул густые брови так, что они слились в одну лохматую гусеницу.

- Какого беса, ты его приволок?

- На него указа не было.

Бокучар засмеялся. Тот, кто не видел источник смеха, мог бы подумать, что залаяла большая сторожевая собака. Очень большая.

- Вот за что я тебя люблю, Сизый, за то и недолюбливаю. Шаг влево, шаг вправо и все! Удобно ты устроился, а? Никакой ответственности. Все на мне, все на мне.

Сизый молчал. Ребенок сладким сном спал у него на руках.

- Ждешь указа, стало быть? Хорошо, вот тебе указ. Избавься от него.

- Но как же… - осекся Сизый, - Как же так? Он же дитя совсем?

- Что ты предлагаешь? – спросил Бокучар и стряхнул остатки крошек с рук и одежды. -  Вырастить под боком врага, который будет мстить за отца и мать? Нет! – рявкнул он. – Избавиться!

- Я не могу. Это же дитя невинное.

- Сизый!

- Нет, ребенка не могу, и не просите. Такой грех не отмолишь ничем.

- А старые грехи ты давно замолил? А? Неужто еще надеешься душу очистить, прежде чем та тело покинет? Или думаешь, что все твои дела на мне лежат, а ты лишь в роли барского кнута? Так я тебя огорчу. Я тебя воли не лишал, ведь так? А потому все сделанное тобой по моему указу, мы делим пополам, – после этой фразы Бокучар перевел дух, ведь с тех пор, как он отрастил барский живот, вести долгие беседы стало в тягость. - На казни купеческой ты сам выбрал служение мне. Помнишь? Сам ведь сказал: «Я продаю свою жизнь купцу Бокучару». Ты предпочел служение мне, колесованию - так служи теперь! Но знай, ты всегда можешь вернуться туда, откуда я тебя вытащил.

Младенец зашевелился. Он попытался вытащить ручки, но их плотно прижало пледом. Не сумев освободиться, ребенок заплакал. Сизый не знал, что делать и начала покачивать ребенка. Движения его слишком резкие и неуклюжие, к удивлению старого мечника, помогли. Младенец недовольно чмокнул губами и замолк.

Мгновение все трое молчали. Сизый смотрел на ребенка, которому вот-вот будет вынесен приговор. Он понимал, что наместник легко сможет найти душегуба среди мечников, и тогда мальчику точно конец. Рассчитывать на  милость  не приходилось.

Бокучар тяжело дышал, широко раздувая ноздри. Он озлобленно смотрел, то на  Сизого, то на младенца. И вот в большой лохматой голове зародилась мысль. Он стер пухлой рукой капли пота, выступившие на лбу во время крика. Из-за его густой бороды не было видно рта, но щеки приподнялись, а глаза прищурились. Наместник улыбнулся.

- Хорошо, - сказал он. - Кстати, ты первый раз пошел против слова моего. А ведь я только что упрекнул тебя в безволии. Чудеса, да и только.

- Что вы решили?

- Ты его оставишь себе. Да, да. Теперь ты удивляешься? Ребенок будет расти под твоим присмотром. Не надо мне ничего говорить. Забирай его. Теперь это твой сын. Тебе придется растить его во лжи, потому как ты никогда не сможешь признаться, что виновен в смерти его родителей. Он будет твоей ношей на всю оставшуюся жизнь. А я забуду о нем, как о нелепом сне. На этом всё, ступай.

Бокучар развернулся к любимым кряквам. Плечи наместника все еще тяжело поднимались. Сизый подумал, что живот, должно быть, мешает груди двигаться – вот она и тянется вверх. Он еще не осознал, что ребенок останется у него.

- Ты почему еще здесь? Я прошу, исчезни, пока мы с птицами совсем не одурели от твоего смрада. Все, пошел!

- Есть еще приказы?

- Просто исчезни, пока я вас не утопил в пруду! – рявкнул Бокучар, словно медведь. – Простите, мои дорогие, - сказал наместник кряквам, - больше не буду кричать при вас.

Когда Сизый шел мимо крыльца, его окрикнули.

- Сизый, погоди.

- Чего тебе, Мокроус? – спросил он у человека, спускающегося по крыльцу.

- Я тут слышал, как вы с Бокучаром решали вопрос о… - он указал пальцем на плед. - О ребенке.

- Я бы удивился, пропусти ты это мимо ушей.

Уши Мокроуса были самыми обычными. Все дело в его, остром как клинок убийцы, уме. Этого человека судьба не одарила крепким, или хотя бы здоровым телом, зато дала живой и хитрый ум. Мокроус сам был родом из Лысовки, однако после одного темного дела его изгнал предыдущий наместник. Уходя из деревни, Мокроус обещал вернуться и что-то сделать с тем, кто его изгнал, но что конкретно жители деревни так и не услышали, поскольку конь, к которому его привязали руками и ногами, пустился галопом прочь от деревни. Говорят, что именно в ту злополучную поездку он и повредил себе члены так, что теперь еле ходит, прижав руки к груди. Да и верхом он больше не ездит. Однако слово свое он сдержал, и вернулся в деревню, но не один, а вместе с Бокучаром. Прежнего наместника отправили в Мерзлые Шахты, после того, как князь Златолюб узнал от Мокроуса о злодеяниях против Тридевятого Царства, которые, якобы, тот самый наместник чинил. С этой клеветы и началась его дружба с Бокучаром. С тех пор Мокроус состоял первым, а в виду отсутствия других, и единственным, советником на службе у нового наместника.

- Что ты будешь делать с ребенком?

- Растить, а что же еще.

- Интересно, Сизый, а молоко ты уже научился давать, а? Ну, молодец! Мать с щетиной и в доспехе, вы посмотрите.

- Я спрошу последний раз, что тебе надо? В следующий раз я спрошу сапогом.

- Тише вояка, я понял. Пошутить уж нельзя. Хотя, вы люди военные никаких шуток не понимаете. Как там говорят, солдат с забавником на одну скамью не сядет? Ну ладно, не морщись. Пока вы там толковали, я нашел для тебя решение. Дам тебе наводку, куда ребенка пристроить. А как зовут то его, Сизый?

- Олег.

- Олег… Олег – отцовский побег!  - засмеялся Мокроус и затряс прижатыми руками. – Опять шучу, Сизый, ты чего? Не смотри на меня так. День хороший - вот я и шучу. Ладно, давай к делу. Тебе ведь интересно?

- Говори, змей.

- Давай так,  я тебе даю решение, а ты мне будешь должен маленькую услугу. Малюсенькую совсем.

- Это какую?

- Малюсенькую, я же сказал. Грибов собрать, может собаку бешеную прибить, когда попрошу. Я еще не решил, - улыбнулся Мокроус, обнажив мелкие зубы.

- Так не пойдет. Себе дороже выйдет.

- Ну как знаешь, ты только не забудь, что ты мамку то убил, и так уж вышло, что ты ему теперь и мамка и отец. Сизый, а ты уже растил ребенка? Уверен, что он у тебя не погибнет через день-два?

За всю жизнь Сизый заботился лишь о себе, да и то временами, поэтому забота о ком-то еще представлялась ему чем-то непонятным и загадочным. Что делать с ребенком он не представлял.

- Говори, Мокроус, что надумал.

- Вот это другой разговор! - сказал советник. – Про услугу не забудешь? Ты же человек слова, Сизый?

- Будь спокоен, выкладывай.

- Тогда пошли, присядем, а то ноги немеют стоять тут с тобой.

Они нашли неподалеку лавку в тени пахучей сирени.

- И так, слушай. Твоему дитяти нужна мать, тут, как ни крути. Ты, конечно, можешь попробовать на козьем или коровьем молоке его вырастить, если хочешь, чтобы он козлом или быком вырос. Ежели нет - нужна кормящая мать.

- Да какая же кормящая мать, возьмет к себе ребенка чужого то?

- Ты со своими мечниками до того носишься, что не ведаешь, что вокруг творится, - сказал Мокроус. - Недавно кузнец наш, пусть душа его спит спокойно, убился в кузне, ребеночка своего пришиб, да еще и кузню подпалил в довесок.